Глава 17. Предпраздничные хлопоты инспектора Станислава Тихонова

Глава 17

Предпраздничные хлопоты инспектора Станислава Тихонова

Утренняя «пятиминутка» подошла к концу. Я быстренько подытожил нехитрый наш улов за вчерашний день.

– Какие планы на сегодня? – спросил Шарапов.

– Из адресного бюро сообщили, что Сытников проживает в Зареченске, это маленький городок в Тульской области, – сказал я. – Савельев отправил телеграфный запрос в горотдел милиции – пусть сообщат, что он за человек, чем занимается. А сейчас мы поедем в гостиницу «Украина», попробуем что-нибудь разузнать про Фаусто Кастелли. Мало ли что бывает – может быть, он обслуге чем-то запомнился.

В гостинице «Украина» царила предпраздничная суета. В вестибюле, как во времена вавилонской постройки, стоял гул от перемешавшихся языков, но люди, по-видимому, прекрасно понимали друг друга, а если и не понимали, то, наверное, не сильно огорчались от этого. Маленькие, невзрачные, голодные на вид индусы с бесценными перстнями на пальцах, чрезвычайно авантажные шведские клерки, сухоногие негритянки с лилейно-белыми переводчицами, юркие французские коммерсанты, солидные, весьма респектабельные голландские докеры из профсоюзной делегации, длинноволосые американские студенты, беседующие о чем-то с увешанными орденами маленькими вьетнамцами в военной форме.

Горничная Клавдия Васильевна. Анохина сказала, что Кастелли ей не понравился:

– Ну как же, у нас работает комиссия общественная по чистоте номеров, соревнуемся за звание лучшего этажа, а он целый день из номера не выходит. А когда генеральную уборку делать? Хоть после работы оставайся, да он ведь и вечером никуда. Харчи из ресторана заказывал в номер, ему даже спуститься пообедать лень было. А так плохого ничего не скажу, вежливый он проживающий был, конечно. Или чтобы это… в номер водить – ни-ни. Бутылок только много вытащила после него, красивые такие бутылки, здоровые, дай Бог памяти, как называется… А-а, вспомнила – «синцано»!

– «Чинзано», – подсказал Сашка.

– Может, и так, – равнодушно сказала горничная.

– Клавдия Васильевна, а бутылочки вы куда дели? – спросил с надеждой Сашка.

Она удивленно взглянула на него:

– Как куда? Выкинула! А на что они? Ведь все одно пустые, а обратно их не принимают. Кабы полные…

– Мне полные нельзя, – сказал Сашка. – Я инвалид обеденного стола – язва у меня.

– Э, милок, то-то я смотрю, ты такой бледный, – посочувствовала Клавдия Васильевна.

– И не говорите прямо, – вошел в роль Сашка. – Это у меня с году от рождения – бледность такая. А потом и волосы от болей покраснели.

Клавдия Васильевна недоуменно и несколько подозрительно посмотрела на него – неужто и такое бывает? Сашка, не давая ей опомниться, быстро спросил:

– А что, Клавдия Васильевна, вы бутылки из номера по мере осушения выносили или после отъезда все разом?

– После отъезда, конечно, а то как можно? Вдруг они ему понадобятся?

– На обмен, например? – подмигнул Сашка. – В валютном баре – там ведь бутылки только на обмен. Десять бутылок сдал – тебе флягу «Мартеля»!

Горничная рассмеялась:

– Вот вы шутники какие! Как будто и не из милиции…

– У нас сейчас все такие. Так что же, вынесли вы, значит, все бутылки и куда их?

– В мусоропровод. Ой, батюшки, напомнили вы мне. Я же ведь Зине с двенадцатого этажа обещала для каустика две бутылки оставить!

– Так, так, так! И где бутылочки?

– Да если не выкинули, в дежурке стоять должны. За шкафом. Они ведь удобные – пробка с винтом, вот Зина у меня и попросила. А сама забюллетенила, до сих пор на больничном.

Бутылки спокойно стояли за шкафом, слегка припудренные пылью, две литровые бутылки из-под аперитива «Чинзано-Бьянко» и шотландского виски «Маккинли», две бутылки с винтовыми пробками, оставленные Фаусто Кастелли, забытые Клавдией Васильевной, не истребованные забюллетеневшей Зиной с двенадцатого этажа, найденные Сашкой, твердо знающим, что по-другому просто не может быть. И очень многие события в моей жизни и в жизни других людей могли предопределить две пустые запыленные бутылки за шкафом в дежурке для горничных.

– Я их сейчас в момент оботру, – сказала Клавдия Васильевна.

Мы засмеялись, а Сашка ответил:

– Если бы это произошло, мне бы ничего не оставалось другого, кроме как пойти и купить себе полную. Это, говорят, даже с язвой успокаивает. Лучше дайте мне резиновые перчатки, в которых вы санузлы моете.

Ничего не понимающая горничная протянула перчатку. Сашка ловко натянул ее и осторожно выудил из-под шкафа по очереди обе бутылки, держа их за донышко и верхнюю часть пробок.

– Клавдия Васильевна, кроме вас, никто эти бутылки не трогал? – спросил я.

Женщина недоуменно пожала плечами:

– А бес их знает. Я, помню, все бутылки вытащила на лестничную клетку к мусоропроводу, а эти принесли прямо сюда. Вроде на том же месте и стоят…

– Мы вас попросим после работы заехать к нам на Петровку, 38. Буквально на десять минут – мы должны снять у вас отпечатки пальцев, чтобы отличить их на бутылке.

– Не было печали, – с досадой сказала горничная. – Перед праздником в дому хлопот полон рот, а тут на тебе!

– Клавдия Васильевна, голубушка вы моя нежная, – проникновенно сказал Сашка, – а вы думаете, у меня это развлечение такое – перед праздником по гостиницам ходить и собирать бутылки? Особенно когда язва бушует?

При этом выражение лица у него было такое, что я и сам понял, как это ужасно, когда перед праздником у человека бушует язва. Я даже позабыл в этот момент, что Сашка понятия не имеет, где у него находится желудок.

– Ну раз надо… – вздохнула женщина. – Раз дело – ничего не попишешь.

– В том-то и дело, что дело, – сказал серьезно Сашка. – А что, Клавдия Васильевна, не замечали вы, часто напивался этот ваш жилец?

– Да как вам сказать – по нему не поймешь. Когда к нему в номер ни зайду, лежит на кровати одемшись и курит. Сигарету за сигаретой, я ведь за ним выносила каждый день чуть не полную урну окурков да пустых пачек. А на столике рядом с кроватью, пара бутылок и стакан. Лежит и цедит, лежат и, цедит, глядь – к вечеру еще две пустые бутылки. А сам вроде ни в одном глазу. Раз только напился сильно: утром рано куда-то умотал, явился к ночи, а часа через два из соседнего номера – тридцать шестого – звонят и просят унять его, а то, мол, покоя нет – песни во всю глотку горланит…

– К нему приходил кто-нибудь? – спросил я.

– Ни разу не видела. Да и сам он вот только в тот раз отлучался, а то все время сидел в номере, даже обедал у себя. Вечером лишь спустится в ресторан поужинать и сразу к себе. А так, чтобы в музей или театр – это нет…

– Вы с ним разговаривали? – спросил я. – Вообще-то как он по-русски говорит?

– Так себе – с пятого на десятое. Но понять можно.

– Вам хорошо, – улыбнулся Сашка, – а мы вот ничего пока понять не можем.

– А он что – натворил что-нибудь? Случилось чего?

– Случилось, – сказал а. – Чемодан у него украли.

– А-а, я-то думала, невесть что произошло, – разочарованно протянула Клавдия Васильевна.

– Пока Бог миловал, – окончательно успокоил ее Сашка.

– Для всякого толкового расследования необходима какая-то единая линия, канва, тема, – сказал я Шарапову. – А здесь ничего. Клочья, обрывки. Все смешалось – времена, события, люди, пространство, вещи. Из-за этого я не могу отработать никакой системы, отобрать нужные факты, принять, наконец, какие-то решения.

Шарапов не моргая смотрел на лампу, затененную зеленым плафоном, покусывая кончик карандаша, а из открытого окна доносился сюда тихий теплый вечерний шум.

Долго сидели молча, потом, я сказал:

– Ну есть у нас теперь пальцы этого Кастелли. А что дальше?

– Завтра комиссар будет в министерстве докладывать справку по делу, – сказал наконец Шарапов. – Я предложил направить ее в Болгарию.

Теперь машинистки перепечатают нашу справку на мелованной бумаге с водяными знаками, которая называется «верже», начальники поставят свои подписи, печати, справку положат в плотный конверт с черной светонепроницаемой подкладкой, пять кипящих клякс красного сургуча с продетой шелковой нитью застынут на пакете, ляжет сверху штамп «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО», и фельдкурьер помчит депешу в далекую добрую солнечную страну, где бесследно исчез для меня Фаусто Кастелли.

– Слушай, Владимир Иванович, зачем он в сервисбюро узнавал про Ясную Поляну? Ведь не интересовало его это ничего?

– Не знаю. Правда, Ясная Поляна находится в двадцати двух километрах от Зареченска. А там проживает твой единственный семеновец – Сытников. Это тоже только предположение…

В дверь постучали.

– Войдите! – сказал Шарапов, и в проеме появилось обескураженное лицо Савельева.

– Телеграмма пришла из Зареченска насчет Сытникова, – Сашка замолчал, и я увидел, что ему не до шуток. Мы тоже молчали, и тогда он растерянно сказал:

– Как говорят в Одессе, будете смеяться, но… он тоже умер…

– Когда? – одновременно спросили мы с Шараповым и переглянулись.
[1] [2]