ГЛАВА 20. НЕТ, ТЫ НЕ ПРАВ, ФАУСТ… (2)

– Иди, Владислав Ипполитыч, иди танцуй, не маячь. Тут тебе ничего не светит… Он нырнул в месиво пляшущих тел, а Людка, придвинувшись ко мне ближе, спросила:

– А кто меня танцует? – Я. – Чего-то не заметила, – неуверенно усмехнулась она. – Ты просто об этом еще не знаешь. Не успел сказать… Через час все уже напились до памороков.

Никто и не заметил, как мы ушли. Была середина ночи, весна. Плотный, тугой ветер ходил колесом но Манежной площади. Город дремал жадно и зыбко, как солдат в окопе. Люди спали тревожным и сладким сном, пластаясь по своим кроватям, судорожно, как любимых, тискали подушки и круче вворачивались в коконы одеял, потому что и во сне помнили: в любой миг их могут поднять из постелей, в которые они не вернутся никогда. И поскольку мы, вынимавшие людей из постелей, знали, что завтра могут вынуть нас самих, то так и получилось, что по ночам мы никогда не спали. Работали или отдыхали, а все равно ночь была нашим днем. Одно слово – Кромешники. И в ту ночь я не спал.

Людка занимала угловую комнату в коммунальной квартире, и, когда мы шли по коридору, она негромко пришептывала:

– Не стучи каблуками… Соседи…

Неудобно… Боюсь… А я засмеялся:

– Плюнь… Скоро в отдельную большую квартиру переедешь… Она хихикала тихонько:

– Ты, что ли, отжалеешь? – Не понимала, глупая, какую роль я ей назначил в будущей пьесе. Не знала, что всенародной героине, можно сказать, спасительнице Отчизны негоже жить в обычной коммуналке… Я лежал, задрав ноги на спинку кровати, а Людка мылась в большом эмалированном тазу, и спазмы похоти накатывали на меня неукротимо, как икота. В полумраке комнаты дымилось белизной ее гладкое тело, по которому с шорохом скатывались струйки воды, тяжелая охапка волос рухнула на спину – густая русая плащаница до самой круглой оттопыренной попки, похожей на две свежие, наверняка горячие сайки. И гудящие от упругости волейбольные мячи грудей. Сладкий, безусловно, человек. Каких, интересно знать, министров и маршалов умирающую старческую плоть она оживляла своей физиотерапией в Кремлевской больнице? Я этим интересовался не от ревности, а по делу. Если бы мне даже не пришла в голову гениальная мысль ввести ее в комбинацию, я бы ее все равно не отпустил просто так. Эта бабочка при правильном с ней обращении могла бы стать незаменимым агентом. Но я ей придумал предназначение выше. Я наметил для нее роль спасительницы Родины… Да, это был надежный товарищ по койке. Лихая рубка получилась – с песнями и с криками, с нежными стонами и с воплями счастливого отчаяния. Не знаю – может быть, изголодалась она от физиотерапевтической нудьбы, именуемой половой жизнью командиров, а может быть, я ей по душе пришелся, но заснула она только под утро. Истекала ночь, неслышно густел свет, и лицо ее на подушке проступало, как на фотобумаге в проявителе изображение. Таяла таинственность сумрака, и мне виделось красиво-грубое лицо ее брата Семена, и в этом было что-то извращенчески-отвратительное, и она мне была противна. А Людка почувствовала, наверное, это во сне, проснулась и, не открывая глаз, просительно-быстро сказала:

– Солдатик, женись на мне – тебе хорошо со мной будет… Я только тебя любить буду… Я поцеловал ее в закрытые глаза и со смешком шепнул:

– Я тебе не нужен… Я тебя через год за маршала выдам замуж… – Маршалы старые… – Через год будут другие маршалы… Новые…

Молодые… Она куснула меня легонько за мочку и спросила:

– А на кой я молодому маршалу сдалась? Я прижал ее к себе:

– Если будешь меня слушать, через год маршалы будут считать за честь тебе руку поцеловать…
[1] [2]