x x x
[1] [2] [3]– Молодец, Шарапов, мы тут за тебя страха натерпелись…
Пасюк хозяйственно собирал сваленное на снегу оружие, бандитов, обысканных и уже связанных, сажали в тюремный фургон "черный ворон", милиционеры с винтовками из оцепления смотрели на меня с любопытством. У дверей "воронка" стоял Левченко.
– Руки! – скомандовал ему милиционер. Левченко поднял на меня глаза, и была в них тоска и боль. Протянул милиционеру руки.
Я шагнул к нему, чтобы сказать: ты мне жизнь спас, я сегодня же…
Левченко ткнул милиционера в грудь протянутыми руками, и тот упал. Левченко перепрыгнул через него и побежал по пустырю. Он бежал прямо, не петляя, будто и мысли не допускал, что в него могут выстрелить. Он бежал ровными широкими прыжками, он быстро, легко бежал в сторону заборов, за которыми вытянулась полоса отчуждения Ржевской железной дороги.
И вся моя оцепенелость исчезла – я рванулся за ним с криком:
– Левченко, стой! Сережка, стой, я тебе говорю! Не смей бежать! Сережка!..
Я бежал за ним, и от крика мне не хватало темпа, и углом глаза увидел я, что стоявший сбоку Жеглов взял у конвойного милиционера винтовку и вскинул ее.
Посреди пустыря я остановился, раскинул руки и стал кричать Жеглову:
– Стой! Стой! Не стреляй!..
Пыхнул коротеньким быстрым дымком ствол винтовки, я заорал дико:
– Не стреляй!..
Обернулся и увидел, что Левченко нагнулся резко вперед, будто голова у него все тело перевесила или увидел он на снегу что-то бесконечно интересное, самое интересное во всей его жизни, и хотел на бегу присмотреться и так и вошел лицом в снег…
Я добежал до него, перевернул лицом вверх, глаза уже были прозрачно стеклянными. И снег только один миг был от крови красным и сразу же становился черным. Я поднял голову – рядом со мной стоял Жеглов.
– Ты убил человека, – сказал я устало.
– Я убил бандита, – усмехнулся Жеглов.
– Ты убил человека, который мне спас жизнь, – сказал я.
– Но он все равно бандит, – мягко ответил Жеглов.
– Он пришел сюда со мной, чтобы сдать банду, – сказал я тихо.
– Тогда ему не надо было бежать, я ведь им говорил, что стрелять буду без предупреждения…
– Ты убил его, – упрямо повторил я.
– Да, убил и не жалею об этом. Он бандит, – убежденно сказал Жеглов.
Я посмотрел в его глаза и испугался – в них была озорная радость.
– Мне кажется, тебе нравится стрелять, – сказал я, поднимаясь с колен.
– Ты что, с ума сошел?
– Нет. Я тебя видеть не могу.
Жеглов пожал плечами:
– Как знаешь…
Я шел по пустырю к магазину, туда, где столпились люди, и в горле у меня клокотали ругательства и слезы. Я взял за руку Копырина:
– Отвези меня, отец, в Управление…
– Хорошо, – сказал он, не глядя на меня, и полез в автобус. Я оглянулся на Пасюка, Тараскина, взлянул в лицо Грише, и мне показалось, что они неодобрительно отворачиваются от меня; никто мне не смотрел в глаза, и я не мог понять почему. У них всех был какой-то странный вид – не то виноватый, не то недовольный. И радости от законченной операции тоже не видно было.
Копырин мчался по городу и бубнил себе под нос, но не про резину, а что-то про молодых, про несправедливость, судьбу. Но я не очень внимательно слушал его, потому что обдумывал свой рапорт. С Жегловым я работать больше не буду.
У дверей Управления я сказал:
– Спасибо тебе, Копырин. За все. И за кисет… Он у того парня остался, убитого…
[1] [2] [3]