Георгий Вайнер. Бес в ребро (5)

– Накось, выкуси…

Выкусить это было невозможно.

Шкурдюк покачал головой сострадательно и сказал:

– Мы ему с самого начала предлагали: давай закончим по-хорошему! А он все упирался, понт свой козлиный давил. Вот, пусть теперь попляшет, пусть знает: первый раз прощается, второй запрещается, а на третий навсегда закрывает ворота. Га-га-га…

Я вздохнула и сказала примирительно:

– Ладно. Шкурдюк, хватит. Нам бессмысленно говорить об этом, мы явно не договоримся. Скажите мне, вы женаты?

Шкурдюк обрадовался:

– Бог миловал! Зачем мне жениться? Сейчас настоящему мужику жениться нет резона. Все, что можно хорошего от бабы получить, она и без женитьбы тебе даст…

– А кто ж эта женщина была с вами в такси? Шкурдюк оборвал резко смех, как топором отрубил, наклонился ко мне через стол и сказал отчетливо:

– Никакой бабы с нами не было! Нечего выдумывать!

Я встала и сказала:

– Спасибо за катание на «Энтерпрайзе». Мы еще с вами, безусловно, увидимся. Вы идете, пока врете…

Из парка я мчалась в прокуратуру на такси – так не терпелось мне сказать следователю Бурмистрову, что я думаю о Шкурдюке. Я не сомневалась: он меня поймет. Я смогу объяснить ему то, что не может сказать о себе Ларионов, он как– никак участник драки. Я скажу ему все, что я думаю о соблюдении достоинства, о пределах обороны человеческой чести, я скажу ему…

– …Не жмите мне на сердечные клапаны, Ирина Сергеевна, – сухо улыбнулся Бурмистров. – Вот, взгляните, в протоколе фиолетовым по белому ясно написано: «Ларионов нанес дважды удары тяжелым тупым предметом в лицо Шкурдюку, после чего приемом силовой рукопашной борьбы перебросил через себя Чагина, выбившего головой витрину радиомагазина…»

– Каким еще тяжелым тупым предметом? – насторожилась я.

– А у нас все, что не нож. – тяжелый тупой предмет, – снисходительно пояснил Бурмистров. – Кулак тоже тяжелый предмет. Экспертиза судит по характеру повреждений… Так о какой еще там обороне вы ведете разговоры?

Он улыбнулся, глядя на меня, но улыбка у него была не ехидная и не добродушная, не веселая и не злая – она у него была дрессированная. По незримой команде растягивались бледные полоски губ, обнажая ряд ровных зубов с золотой коронкой сбоку, и эта улыбка не имела отношения ни к настроению, ни к теме разговора, а включалась скорее в его синюю форму с петлицами и зелеными кантами. Когда улыбка изнашивалась, он получал ее вместе с новым кителем на вещевом складе.

– Простите. Николай Степанович, мне захотелось вас спросить: а как бы вы сами поступили на месте Ларионова? Вы нарядный, с букетиком в руках собираетесь в гости или, пуще того, вы с дамой – и какой-то пьяница плюет вам в лицо?

Он насупился и провел рукой по своей тщательно организованной прическе – волосы были выращены в длинную косу на правой стороне головы и бережно разложены волосяной попонкой на гладком куполе плеши. Получался канцелярски-служивый оселедец.

– Я хочу вам напомнить, Ирина Сергеевна, что следственный кабинет не место для строительства беспочвенных гипотез…

– А все-таки? Ведь в жизни всякое может случиться… – напирала я.

– Со мной подобного случиться не может! – отрезал Бурмистров. – Я этого не допущу! Такая ситуация для меня – вещь исключенная!..

От нахлынувшего возбуждения волосики на его макушке растрепались. Я механически подумала, что ему уже давно пора отрезать оселедец и стать нормальным лысым. А может быть, он думает, что все принимают его протезную прическу за настоящие волосы? Может, он уверен, что такая ситуация – быть лысым – для него вещь исключенная?

– Я не понимаю, как вы можете не допустить этого, – сказала я тихо. – Инициатива всегда у хулигана. Или вы утерлись бы тихо? И молча ушли?

Бурмистров наконец рассердился.

– Мне кажется, что вы задаете эти бессмысленные вопросы только для того, чтобы уверить меня в существовании каких-то мифических плевков! Вы хотите затвердить у меня в сознании и в уголовном деле эти несуществовавшие, никем не засвидетельствованные плевки, чтобы вместо реальных обстоятельств и правовых норм мы стали на путь рассуждений об оскорбленных достоинствах, поруганных честях и моральных травмах!

Я смотрела на него и удивлялась: у него не было лица, только металлическая оправа очков на костяной подставочке носа.

– Николай Степанович, а разве закон не стоит на охране достоинства, чести, морали? Разве нет статей в кодексе, которые бы обеспечивали человеку на улице их неприкосновенность?

– Есть! – сердито ответил Бурмистров. – Но человек, который забрасывает в витрину обидчиков своего достоинства, сокрушая попутно морды и телевизоры, нуждается не в защите, а в обуздании! Тоже мне – кавалергардские сатисфакции! Уж если вы так заступаетесь за этого Ларионова, потрудитесь ответить: почему же Ларионов, если бы я даже поверил, что они первыми обидели его, не дал оскорбителю пощечину? А ринулся убивать их?

Действительно, почему? Я представила себе, как Ларионов, утершись, перекладывает в левую руку букет, с правой стягивает перчатку и коротким несильным движением наносит демонстративный жест бесчестия Шкурдюку, секунданты которого – Чагин с Поручиковым – уже включились в дуэль с отбитой бутылкой наперевес… Зрелище, наверное, было бы столь же анекдотическое, как и маловероятное.

– Николай Степанович, мне очень жаль, но пощечины вышли из употребления навсегда. Вы когда-нибудь видели или, может быть, слышали, чтобы мерзавцу дали пощечину? Лично знакомому вам мерзавцу? Не в кино, не в книге? А в жизни? – спросила я, не его спросила, а себя.

– А нет нужды, – успокоившись, сообщил Бурмистров. – Есть милиция, прокуратура, суд. Наконец, существует общественность. А размахивать руками, как бог на душу положит, возбраняется. Нельзя этого делать. У нас суды Линча не в почете. Закон за подобные самосуды строго спрашивает…

– Наверное, закон не может предусмотреть всех жизненных сложностей, – осторожно заметила я. – Ньютон был человек неглупый, резонно говорил: при изучении наук примеры не менее поучительны, чем правила…

– А что же поучительного в нашем примере? Вы хотите, чтобы я, беспристрастный служитель закона, только из-за того, что вы, красивая женщина и корреспондентка, проявляете повышенный интерес, к этому Ларионову, наплевал на показания трех потерпевших, заключение судмедэкспертизы и трех посторонних свидетелей? Вы этого хотите?

Ему нравилось, как он говорит. Тембр голоса, формулировки, он наверняка мечтает стать прокурором и выступать в суде.

– Нет, я не хочу, чтобы вы наплевали на что бы то ни было. Мне не нравятся плюющиеся люди. Мне кажется, что трех посторонних свидетелей, которые видели драку, мало…

– Мало? А что вам еще нужно?

– Эти свидетели видели только драку, а не повод, вызвавший ее…

– А кто же видел все с самого начала?

– Таксист. Шофер, уехавший с места происшествия…

– Прекрасно, – кивнул Бурмистров и взял со стола ручку. – Записываю. Номер его машины, фамилию. Что вы еще о нем знаете?

Я покачала головой:

– Ничего не знаю. Я хочу, чтобы вы нашли его…

– Ах, вот как! И много у вас еще подобных указаний для меня?

– Нет. Нужно допросить старуху, продавщицу цветов, она стояла около самой машины и все видела…

– Слушаюсь! Еще? – спросил он, я видела, как у него багровеет кожа на лысине, я боялась, что этот неопрятный пух вспыхнет от раскаляющего Бурмистрова гнева. Но мне уже некуда было отступать.

– Надо разыскать спутницу Шкурдюка и Чагина.

С ними была девушка, ее зовут Рита. Она после драки бесследно исчезла, в милиции ее уже не было. Она пропала не случайно…

– Ага! – крякнул Бурмистров. – Звучит внушительно. А главное, легко исполнимо. В нашем городе живет, наверное, не больше пары тысяч Рит. Ведь нетрудно проверить, кто из них был в машине со Шкурдюком. Но это неважно. У вас все?

– Пока все, – сказала я обреченно, догадываясь, что сделала все возможное, чтобы навредить Ларионову.

– А теперь послушайте меня. Вы отдаете себе отчет в том, что ваше поведение – вопиющая бестактность на грани наглости?

– Почему? – поразилась я.

– Вы, козыряя своим удостоверением, приходите ко мне, опытному работнику, и поучаете меня, кого надо допрашивать, кого искать, кого наказывать…

– Разве я вас поучала? Я просила вас…

– Вот именно! – вознесся он серо-синим облаком надо мной. – Вы хотите заранее обвинить меня в тенденциозности и необъективности! А я, к вашему сведению, еще сегодня утром послал в таксопарки запрос с просьбой откликнуться шоферу, участвовавшему в инциденте…
[1] [2] [3] [4]