21. Дело идет к концу. (сентябрь 1585 – август 1586) (1)
[1] [2] [3] [4]Ну а Елизавета? Знает ли та, что всю жизнь, при любом своем решении со страхом оглядывалась на суд потомства, что здесь, за кулисами, сооружена такая адская машина, которая во сто крат коварнее и опаснее всякого эшафота? Совершают ли ее ближайшие советники свои подлые махинации с ее ведома и одобрения? Какую роль – неизбежный вопрос – играла английская королева в подлом заговоре против своей соперницы?
Ответ напрашивается сам собой: двойную роль. У нас, правда, имеются все доказательства того, что Елизавета была в курсе происков Уолсингема, что с первой же минуты и до самого конца она шаг за шагом, пункт за пунктом терпела, одобряла, а возможно, и поощряла провокаторские махинации Сесила и Уолсингема; никогда суд истории не простит ей, что она видела все это и даже помогала коварно завлечь в ловушку доверенную ей узницу. И все же – приходится снова и снова повторять это – Елизавета не была бы Елизаветой, если бы ее поступки всегда были однозначны и прямолинейны. Способная на любую ложь, на любое предательство, эта самая примечательная из женщин отнюдь не была лишена совести, и никогда она прямолинейно не чуждалась благородных побуждений. Неизменно в критические минуты находит на нее великодушный стих. Вот и на сей раз ее мучит совесть, что она прибегает к таким грязным методам, и в то самое время, как ее помощники оплетают Марию Стюарт своими сетями, она делает неожиданный ход в пользу обреченной жертвы. Она призывает к себе французского посланника, который руководит пересылкой писем из Чартли и обратно, не подозревая, что пользуется услугами платных клевретов Уолсингема. «Господин посланник, – заявляет она ему без экивоков. – Вы очень часто сноситесь с королевой Шотландской. Но, поверьте, я знаю все, что происходит в моем государстве. Я сама была узницей в то время, когда моя сестра уже сидела на троне, и мне хорошо известно, на какие хитрости пускаются узники, чтобы подкупать слуг и входить в тайные сношения с внешним миром». Этими словами Елизавета как бы успокоила свою совесть. Ясно и вразумительно остерегла она французского посла и Марию Стюарт. Она сказала столько, сколько могла сказать, не выдавая своих слуг. И если Мария Стюарт и теперь не прекратит своих тайных сношений, то она, во всяком случае, может спокойно умыть руки: я остерегала ее еще и в последнюю минуту.
Однако и Мария Стюарт не была бы Марией Стюарт, если бы она слушалась добрых
советов, если бы она хоть когда-либо действовала осторожно и расчетливо.
Правда, получение письма Бабингтона она поначалу подтверждает всего одной
строчкой; по словам глубоко разочарованного посланца Сесила, она еще не открыла
своего истинного отношения «her very heart» к плану убийства. Она медлит,
колеблется, не смея довериться незнакомым людям, а тут еще ее секретарь Нау
настойчиво советует ей воздержаться от письменных сообщений на столь опасную
тему. Но этот план так много обещает, этот зов так соблазнителен, что Мария
Стюарт не в силах отказаться от своей роковой страсти к дипломатической игре и
интригам. «Elle s’est laissée aller à l’accepter»[*], – пишет Нау в тревоге. Три дня подряд сидит она, запершись
с обоими секретарями. Нау и Керлем, в своем кабинете и подробно, по пунктам,
отвечает на каждое предложение. Семнадцатого июня, вскоре по получении письма
Бабингтона, ее ответ готов и отсылается, как всегда, в пивном бочонке.
68.
Марк Порций Катон Старший (234-149 гг. до н.э.) – римский политический
деятель и писатель. Известен как ярый ревнитель старины. Осуждая современный
ему упадок нравов, призывал возродить былые римские обычаи с их суровой
простотой и строгой моралью.
* * *
Карфаген должен быть разрушен (лат.)
69.
Ставшая крылатой фраза непримиримого врага Карфагена Катона Старшего. Ею он
неуклонно заканчивал каждую свою речь в римском сенате.
* * *
Провокаторов (фр.)
* * *
Дорогой государыне (фр.)
* * *
Она готова дать согласие (фр.)
[1] [2] [3] [4]