Давидович. Перманентная революция (8)

Не хочет ли уж Радек сказать, что я вообще "игнорирую" не только крестьянство, но и давление пролетариата на буржуазию и принимаю в расчет только пролетарскую революцию? Вряд ли, однако, он станет поддерживать такой вздор, достойный Тельмана, Семара или Монмуссо! На III-м Конгрессе Коминтерна тогдашние ультра-левые (Зиновьев, Тальгеймер, Тельман, Бела-Кун и пр.) защищали тактику путчизма на Западе, как путь спасения СССР. Вместе с Лениным я как можно популярнее разъяснял им, что лучшей помощью с их стороны нам будет, если они станут систематически и планомерно укреплять свои позиции и готовиться к завоеванию власти, а не импровизировать для нас революционные авантюры. Тогда Радек, к сожалению, был не на стороне Ленина и Троцкого, а на стороне Зиновьева и Бухарина. Но Радек, конечно, помнит во всяком случае это помнят протоколы III-го Конгресса, - что суть ленинской и моей аргументации состояла именно в борьбе против неразумно "заостренной формулировки" ультра-левых. Однако, разъясняя им, что усиление партии и возрастающее давление пролетариата есть очень веский фактор внутренних и международных отношений, мы, марксисты, присовокупляли, что "давление" является лишь функцией революционной борьбы за власть и полностью зависит от развития этой последней. Вот почему на исходе того же III-го Конгресса Ленин на большом частном совещании делегатов произнес речь, направленную против тенденций пассивности и выжидательности и резюмировавшуюся, примерно, в такой морали: авантюр не делайте, но все же, дорогие друзья, поторапливайтесь, ибо на одном "давлении" долго держаться нельзя.

Радек указывает на то, что европейский пролетариат после войны власти взять не мог, но помешал буржуазии нас разгромить. Об этом и нам случалось говорить не раз. Однако же европейскому пролетариату удалось помешать нас разгромить только потому, что его давление присоединилось к тягчайшим объективным последствиям империалистской войны и к обостренным ею мировым антагонизмам. Какой из этих элементов: борьба империалистских лагерей, хозяйственная разруха или давление пролетариата, имел решающее значение, ответить нельзя, да и вопроса так нельзя ставить. Но что одного мирного давления недостаточно, это слишком ясно показала империалистская война, разразившаяся несмотря на все "давления". Наконец, и это самое главное, если давление пролетариата в первые наиболее критические для советской республики годы оказалось действительным, то только потому, что дело шло тогда для рабочих Европы не о давлении, а о борьбе за власть, причем борьба не раз принимала форму гражданской войны.

В 1905 году в Европе войны не было, не было разрухи, капитализм и милитаризм отличались бешенным полнокровием. Помешать Вильгельму и Францу Иосифу ввести свои войска в Царство Польское и прийти вообще на помощь царю "давление" тогдашней социалдемократии было абсолютно не в силах. Да и в 1918 году давление германского пролетариата не помешало Гогенцоллерну занять Прибалтику и Украину; если он не дошел до Москвы, то только потому, что не хватило военных сил. Иначе почему и зачем мы заключали брестский мир? Как легко люди забывают вчерашний день! Не ограничиваясь надеждой на "давление" пролетариата, Ленин не раз говорил, что без немецкой революции мы погибнем наверняка. И это было по существу правильно, хотя сроки передвинулись. Не нужно иллюзий: мы получили мораториум без обозначенного срока. Мы живем по прежнему в условиях "передышки".

Такое состояние, когда пролетариат еще не может взять власть, но уже мешает буржуазии пользоваться властью для войны, есть состояние неустойчивого классового равновесия в его высшем выражении. Неустойчивое равновесие потому так и называется, что оно не может долго держаться. Оно должно разрешиться в ту или другую сторону. Либо пролетариат приходит к власти, либо буржуазия рядом последовательных разгромов ослабляет революционное давление настолько, чтоб вернуть себе свободу действий, прежде всего, в вопросе войны и мира.

Только реформист может представлять себе давление пролетариата на буржуазное государство, как перманентно возрастающий фактор, и как гарантию от интервенции. Из такого именно представления и родилась теория построения социализма в одной стране при нейтрализации мировой буржуазии (Сталин). Так как сова вылетает в сумерки, то и сталинская теория нейтрализации буржуазии путем давления пролетариата возникла не раньше, чем стали исчезать условия, ее породившие.

В то время, как неправильно истолкованный опыт послевоенного периода привел к фальшивой надежде обойтись без революции европейского пролетариата, заменив ее "поддержкой" вообще, мировое положение претерпело крутые перемены. Поражения пролетариата открыли пути для капиталистической стабилизации. Послевоенная разруха капитализма оказалась преодолена. Поднялись новые поколения, не отведавшие ужасов империалистской бойни. Результат таков, что сейчас буржуазия свободнее может располагать своей военной машиной, чем пять-восемь лет тому назад.

Полевение рабочих масс в дальнейшем своем развитии несомненно снова усилит их давление на буржуазное государство. Но это фактор обоюдо-острый. Именно возрастающая опасность со стороны рабочих масс может на одном из дальнейших этапов толкнуть буржуазию на решающие шаги, чтобы доказать, что она хозяин в доме, и чтобы попытаться уничтожить главный очаг заразы, советскую республику. Борьба с войной не решается давлением на правительство, а только революционной борьбой за власть. "Пацифистское" действие классовой борьбы пролетариата, как и реформистское ее действие, представляет только побочный продукт революционной борьбы за власть, имеет относительную силу и легко может перейти в свою противоположность, т. е. подтолкнуть буржуазию на путь войны. Страх буржуазии перед рабочим движением, на который так односторонне ссылается Радек, есть основная надежда всех социалпацифистов. Но один лишь "страх" перед революцией не решает. Решает революция. Вот почему Ленин говорил в 1905 году, что единственной гарантией от монархической реставрации, а в 1918 году - от реставрации капитализма, является не давление пролетариата, а его революционная победа в Европе. Это единственно правильная постановка вопроса. Несмотря на длительный характер "передышки", ленинская постановка сохраняет всю свою силу и сейчас. Не иначе ставился этот вопрос и мною. В своих "Итогах и перспективах" я писал в 1906 году:

"Именно страх перед восстанием пролетариата заставляет буржуазные партии, вотирующие чудовищные суммы на военные расходы, торжественно манифестировать в пользу мира, мечтать о международных примирительных камерах, даже об организации Соединенных Штатов Европы - жалкая декламация, которая не может, разумеется, устранить ни антагонизма государств, ни вооруженных столкновений". ("Наша революция", "Итоги и перспективы", стр. 283).

Коренная ошибка VI-го Конгресса в том, что он, для спасения пацифистской и национально-реформистской перспективы Сталина-Бухарина пустился на революционно-технические рецепты против военной опасности, отделив борьбу против войны от борьбы за власть.

Вдохновители VI-го Конгресса, по существу дела перепуганные пацифисты, встревоженные строители социализма в отдельной стране, сделали попытку увековечить "нейтрализацию" буржуазии при помощи усиленных методов "давления". А так как они не могут не сознавать, что их предшествующее руководство привело к поражению революции в ряде стран и отбросило международный авангард пролетариата далеко назад, то они первым делом поспешили разделаться с "заостренной формулировкой" марксизма, которая соединяет неразрывно проблему войны с проблемой революции. Они превратили борьбу против войны в самодовлеющую задачу. Чтоб национальные партии не проспали решающего часа, они объявили военную опасность перманентной, неотложной, немедленной. Все, что творится в мире, творится для войны. Теперь уже не война есть орудие буржуазного режима, а буржуазный режим орудие войны. В результате борьба Коминтерна против войны превращается в систему ритуальных формул, которые автоматически повторяются по всякому поводу и выдыхаются, теряя действенную силу. Сталинский национальный социализм имеет тенденцию превратить Коминтерн во вспомогательное орудие "давления" на буржуазию. Именно этой тенденции, а не марксизму, помогает Радек своей торопливой, неряшливой, непродуманной критикой. Потерявши компас, он попал в чужую струю, которая может увлечь его к совсем другим берегам.

Алма-Ата, октябрь 1928 г.

ЭПИЛОГ.

Предсказание или опасение, высказанное в заключительных строках предыдущей главы, как известно, оправдалось в течение немногих месяцев. Критика перманентной революции послужила Радеку лишь рычагом для отталкивания от оппозиции. Вся наша работа свидетельствует, надеемся, что переход Радека в лагерь Сталина не явился для нас неожиданностью. Но и в отступничестве есть свои градации, свои степени унижения. В своем покаянном заявлении Радек реабилитирует полностью политику Сталина в Китае. Это значит опуститься на самое дно измены. Мне остается только привести здесь выдержку из моего ответа на покаянное заявление Радека, Преображенского и Смилги, которое является волчьим паспортом политического цинизма.

"Как полагается всем уважающим себя банкротам, тройка не могла, конечно, не прикрыться перманентной революцией. От самого трагического во всей новейшей истории опыта поражения оппортунизма - от китайской революции - тройка капитулянтов отделывается дешевой клятвой насчет того, что она не имеет ничего общего с теорией перманентной революции.

Радек и Смилга упорно отстаивали подчинение китайской компартии буржуазному Гоминдану, притом, не только до переворота Чан-Кай-Ши, но и после этого переворота. Преображенский бормотал что-то невнятное как и всегда в вопросах политики. Замечательное дело: все те в рядах оппозиции, которые отстаивали закабаление компартии Гоминдану, оказались капитулянтами. Ни на одном из оппозиционеров, остающихся верными своему знамени, нет этого пятна. А пятно заведомо позорное. Через три четверти века после выхода в свет манифеста коммунистической партии, через четверть века после возникновения партии большевиков, эти злополучные "марксисты" считали возможным защищать пребывание коммунистов в клетке Гоминдана! В ответ на мои обвинения Радек уже и тогда, совершенно как в нынешнем покаянном письме, пугал "изоляцией" пролетариата от крестьянства в результате выхода компартии из буржуазного Гоминдана. Незадолго до того, Радек называл кантонское правительство крестьянско-рабочим, помогая Сталину замаскировать закабаление пролетариата буржуазией. Чем прикрыться от этих позорных действий, от последствий этой слепоты, этой тупости, этой измены марксизму? Как чем? Обличением перманентной революции!

Радек, еще с февраля 1928 года начавший искать поводов для капитуляции, немедленно присоединился к резолюции февральского пленума ИККИ 1928 года по китайскому вопросу. Эта резолюция объявляла троцкистов ликвидаторами за то, что они называли поражения поражениями и не соглашались победоносную китайскую контр-революцию называть высшей стадией китайской революции. В этой февральской резолюции был объявлен курс на вооруженное восстание и на советы. Для человека, у которого есть мало-мальское политическое чутье, изощренное революционным опытом, эта резолюция представлялась образцом отвратительного и безответственного авантюризма. Радек к ней присоединился. Преображенский подошел к делу не менее мудро, чем Радек, но с другого конца. Китайская революция уже разбита, писал он, и притом надолго. Новая революция придет не скоро. Стоит ли в таком случае ссориться с центристами из-за Китая? На эту тему Преображенский рассылал обширные послания. Читая их в Алма-Ата, я испытывал чувство стыда. Чему эти люди учились в школе Ленина? спрашивал я себя десятки раз. Посылки Преображенского были прямо противоположны посылкам Радека, но выводы были те же: они оба очень хотели, чтоб Ярославский их братски обнял через посредство Меньжинского. О, разумеется, для пользы революции. Это не карьеристы, нет, это не карьеристы, - это просто беспомощные, идейно опустошенные люди.
[1] [2] [3] [4]