В. Северная война и шведское нашествие на Россию (14)

25 октября через перебежчиков ("выходцев") из шведской армии и от взятых языков Шереметев получил сведения, что неприятель миновал Новгород-Северский, двинулся дальше к Десне и намерен начать переправу.

Русский главнокомандующий предполагал, что шведы уже стоят в Остроушках и Погребках, и он приказал Алларту, Ренцелю и Инфланту идти к тому "пасу" и "при том пасе будем неприятеля держать, ежели будет перебираться"{74}.

Всегдашнее недоумение и традиционное разочарование всякого завоевателя, вступающего в русские пределы, овладевали постепенно Карлом и его штабом по мере движения еще по Белоруссии. Как впоследствии Наполеон в 1812 г. и еще позднее немецко-фашистская армия в 1941-1945 гг., Карл был слишком избалован своими прошлыми победами и поведением порабощенных народов, и с ним случилось то же самое, что в свое время и с ними: переход от западных стран к России показался разительным. В Датской земле, в Польше, в Саксонии население обнаруживало почти тотчас же после первых шведских военных побед полную покорность и доставляло за деньги или из страха в шведский лагерь решительно все, что агрессору было необходимо. Иногда приходилось, правда, за долгие годы удачных походов издавать одну-две прокламации к населению, обещать милость покорным, погрозить кулаком сопротивляющимся. А иногда и этим не стоило себя беспокоить. Вот возьмем для примера "декларацию" от 5 сентября 1706 г., которую издал Карл XII, вступая в Саксонию, "для успокоения народов и избавления их от страсти", как выражается его верный камергер и летописец его подвигов Густав Адлерфельд. Король милостиво обещает покровительство всем, кто "без сопротивления" отдаст шведам все, что шведы от них потребуют. А те, кто не захочет исполнить то, что будет им приказано, будут караться с самой крайней суровостью, их будут преследовать и накажут огнем и мечом. Вот и все "успокоение". Но его даже и не потребовалось:

Саксония отдала им без тени сопротивления все, что имела,- и хлеб, и скот, и сукна, и оружие, и золотые "ефимки". Иногда, правда, шведским солдатам приходилось прибегать к некоторым "мерам строгости", например поджаривать на огне саксонцев, которые не сразу говорили, куда они спрятали ценные вещи, но общего народного сопротивления не оказывалось.

Эта декларация 5 сентября была издана торжественно, с полным официальным титулом, который с древних времен и вплоть до XIX столетия носили шведские короли: "Мы, Карл, божьей милостью, король Шведов, Готов и Вандалов" (sic), и саксонцам этот титул, вероятно, показался заслуженным{75}.

Но когда воинственный шведский король привел своих вандалов и готов в Белоруссию, к Десне, Днепру и Сожу, то оказалось, что ни обещанием покровительства, ни какими бы то ни было "вандализмами" ничего с белорусами не поделаешь и ничего из них не выжмешь. Население убегало в леса, многие гибли там, но гибли и шведы, которые охотились за убежавшими, чтобы заставить их дать хлеб. И горе было тем шведам, которые в этих блужданиях по лесам, полям и болотам оказывались во власти белорусских беглецов.

Французский поверенный в делах в Польше при Станиславе Лещинском де Безанвальд переслал через французского агента в Швейцарии Сент-Коломба (для сведения французского правительства) интереснейшую выдержку из письма, написанного непосредственно из действующей шведской армии. Письмо относится к первой половине сентября 1708 г., следовательно, относится к первым временам вторжения шведов в Россию: "Голод увеличивается в армии со дня на день, там уже совсем не знают, что такое хлеб, полки живут только кашей (de grains bouillis), вина нет ни в погребе, ни за столом короля; король, офицер и солдат одинаково пьют воду, о пиве поминают только в пожеланиях, простой даже самой зловонной водки у нас нет вовсе и, как будто разгневанное небо согласилось с нашими врагами лишить нас всего, что могло бы служить нам пищей, нельзя найти ни одной штуки дичи, и это в стране и в лесах, где раньше все кишело дичью для охоты-Царь приказал, чтобы при нашем приближении была выжжена вся местность от границы до мест в двух милях от Смоленска и в обширной стране, столицей которой является Смоленск..."

Автор письма горестно вопрошает: "Как мы будем жить в этой ужасной пустыне? О, как тяжела эта кампания, как мы страдаем больше, чем это можно выразить, и как это еще мало сравнительно с тем, что придется вынести дальше! Заморозки, очень частые в этих странах, перемежающиеся с сильными, холодными дождями, очень увеличивают наши бедствия"{76}. И в другом письме (от 13 октября) Безанвальд сообщает не только о голоде, царящем в шведской армии, но и о том, что ухудшение продовольственного положения объясняется невозможностью фуражировок в окрестностях мест расквартирования армии вследствие нападений и налетов (a cause des coureurs). Это слово тут обозначает не "разъезды", как перевела редакция ТРВИО. Речь явно идет о действиях нестроевых "партий"{77} . Общие выводы Безанвальда - весьма неутешительные для шведского предприятия.

Еще идя по Белоруссии, шведы испытывали такой жестокий недостаток провианта, что "многие люди и лошади помирали... и для того голоду многие из офицеров били челом королю об отпуске и король де их из службы не отпускал, а увещевал их, что будут иметь в Украине во всем довольство". Но вот уже полков пятнадцать "перешли через нужные леса" (т. е. вступили на Украину), "только довольства великого ни в чем не имеют, потому что люди из сел и деревень все уходят в леса, а на продажу ничего к ним не везут, а питаются тем, что где сыщут в ямах".

Так показал на допросе пойманный 29 сентября около Стародуба волынский шляхтич Якуб Улашин, при котором нашли то письмо от польского короля Станислава Лещинского гетману Мазепе, к которому мы еще вернемся дальше{78}. Это письмо было написано так осторожно и конспиративно, что русские власти не могли из него понять, что гетман уже находится в каких-то сношениях с неприятелем. Выходило так, будто Мазепу впервые соблазняют на измену. Шляхтич Улашин, несколько раз подвергнутый пыткам, решительно ничего сообщить не мог, да едва ли, конечно, и знал что-либо.

Но его показаниям о голоде в шведском войске и о народной вражде к вторгнувшемуся неприятелю можно вполне поверить, эти сведения подкрепляются и другими показаниями. Народная война уже начинала постепенно проявляться, шириться и углубляться с каждой неделей. В Стародубовщине, куда вступил посланный Карлом авангард генерала Лагеркроны, население точно так же отнеслось к неприятелю, как в Белоруссии: "а от черкаса худова ничего нет", потому что верны России, и шведам поэтому продавать "ничего не возят". Мало того: уже начали собираться партизанские отряды: "... а по лесам собрася конпаниями ходят и шведов зело много бьют и в лесах дороги зарубают..."{79} , - так доносил "сиятельнейшему князю Александру Даниловичу" его "услужник атьютант" (sic. - Е. Т.) Федор Бартенев 12 октября. Читая страницу за страницей драгоценную, хронологически расположенную документацию, сохранившуюся в ЦГАДА и частично напечатанную в I и III томах ТРВИО, мы как бы присутствуем при постепенном усилении и развертывании народной войны на Украине. Сначала - бегство в леса, закапывание хлеба в ямы, потом образование местами партизанских отрядов ("конпаний"), затем нападения на шведских фуражиров, нападения на отряды при особо благоприятных обстоятельствах, наконец, деятельное участие в добивании шведов, не успевших бежать к Переволочной и рассеявшихся после Полтавы по ее окрестностям. В течение всего этого героического года - активное участие населения в обороне городов Веприка, Красного Кута, Ахтырки. Эта документация иллюстрируется и дополняется и другими источниками, отчего ее убедительная сила только возрастает. "Черкасы", украинцы Гетманщины, Слободской Украины, вели себя так, что снискали хвалу и полное признание всех, наблюдавших события. И пусть читатель обратит внимание на одну характерную деталь: Федор Бартенев хвалит "Черкасов" за то, что они "ничего худова не делают" и служат верно; Петр явно обрадованно сообщает несколько раз Апраксину, что народ малороссийский ведет себя так, что лучше и требовать нельзя; тот же тон у Шереметева, у Меншикова. Похоже, что не очень уверены были русские военачальники в настроениях недавно воссоединенной с Россией Украины. Знали, может быть, что масса не изменит, но о настроениях старшины и, главное, о степени влияния старшины можно было судить по-разному. Петр с торжеством сообщает В. В. Долгорукову, что на Украине, несмотря на измену гетмана, все осталось по-прежнему, а у Мазепы и пяти человек единомысленных нет{80}. Петр настойчиво повторял, что Мазепа даже и старшину, за ним пошедшую, взял обманом, уверив, будто ведет их сражаться против шведов: "И когда перешел реку Десну, то, приближался к войску шведскому, поставил войско, при нем будучее, в строй к баталии и потом объявил старшине злое свое намерение, что пришел не бится со оными, но под протекцию его королевскую, когда уже то войско, по его соглашению, от шведа окружено было"{81}.
[1] [2] [3] [4]