В. Экспедиция адмирала Сенявина в Средиземное море (1805-1807) (1)

Таковы необходимые предварительные общие замечания, объясняющие истинную природу видимых "разногласий" между Александром и Сенявиным.

Материалами для настоящей работы послужили: документы Центрального государственного архива Военно-Морского Флота в Ленинграде (ЦГАВМФ) и Архива внешней политики России в Москве (АВПР), воспоминания и письма непосредственных участников экспедиции, прежде всего записки близко стоявшего к адмиралу Броневского, затем Панафидина и Свиньина.

Записки В. Броневского занимают совсем особое место: Сенявин давал ему возможность читать и использовать ряд документов, которые либо не были отданы в адмиралтейство по той или иной причине, либо затерялись. Броневский описывает военные действия не только с согласия, но и с одобрения адмирала. Он уверенно говорит о планах и соображениях адмирала. которые Сенявин не хотел почему-либо изложить в официальных рапортах. Записки Броневского восполняют некоторые не дошедшие до нас официальные документы.

Иностранные материалы ничтожны и количественно и качественно. Конечно, Correspondance Наполеона, воспоминания и письма маршала Мармона (герцога Рагузского) не могли быть обойдены, по читатель в своем месте удостоверится, как мало можно доверять, например, пристрастным и просто лживым, сознательно извращающим очевидные факты показаниям хотя бы того же Мармона.

Что касается русской литературы, то она дает общий очерк жизни и деятельности Сенявина, а экспедиции 1805-1807 гг. посвящена лишь небольшая часть работ. Все работы, как общие, так и (очень немногие) посвященные специально Средиземноморской экспедиции, излагают прежде всего военно-морскую сторону дела.

Автора же предлагаемой работы интересовал не только Сенявин-адмирал, но также и Сенявин-дипломат. Мы видим его не только в вооруженной борьбе с турками и французами, но и в борьбе дипломатической с турками, французами, австрийцами, англичанами. А наблюдавшие его подчиненные справедливо утверждали, что обстоятельства этой борьбы были неслыханно трудными и сложными, такими, при которых даже профессиональный дипломат мог растеряться и запутаться. Эта сторона деятельности Сенявина очень недостаточно освещена в небольшой имеющейся о нем русской литературе. [239]

Что же касается иностранной литературы о сенявинском походе, то там, где о русском адмирале мельком заходит речь, мы встречаемся либо с абсолютным невежеством, либо с самой бесцеремонной ложью. В дальнейшем мы приводим, в качестве типичного образчика, относящееся к Сенявину курьезное по лживости место из двадцатитомной тьеровской "Истории Консульства и Империи".

Но Тьер, враждебный Сенявину и извращающий его образ, говорит все-таки о нем. Другие французские и английские историки игнорируют даже его имя и всю эту Одиссею подвигов сенявинских моряков и солдат. Тут, безусловно, играет роль не одно только невежество, но и сознательное замалчивание, та самая характерная черта западноевропейской историографии, которую мы уже имели случай отметить в другом месте, в работе, посвященной действиям Ушакова в 1798-1800гг.

Наряду со свидетельствами официальных архивных документов мы даем много места русской мемуарной неизданной, а также и изданной документации. Французская, английская, немецкая документации игнорируют действия Сенявина. Приведем хотя бы один новейший пример. Курьезная, типично фальсификаторская, истинно дилетантская статейка Л. де Войнович в журнале "La R fran (1937, No 11) претенциозно названа: "Французская революция, рассматриваемая с Адриатического моря". В ней периоду 1797-1808 гг. отведено ровно две страницы, на коих даже не упоминается имя Сенявина, и ни единого звука вообще нет о русской экспедиции 1805-1807 гг. Но зато "оказывается", что и Рагуза и Далмация стали свободны и тогда, и всегда, и в 1808 г. только благодаря французам и Франции... Больше на литературе, подобной этому образчику, не стоит и останавливаться.

На советской историографии лежит долг попытаться восполнить этот пробел и ознакомить читателя с замечательной страницей в истории русских вооруженных сил, действовавших на Средиземном море, и с личностью высокоталантливого моряка, достойного представителя героической плеяды, начинающейся с соратников Петра I, продолжающейся Спиридовым и Ушаковым и далее Корниловым, Нахимовым и Макаровым. [240]

Первые годы жизни и службы

Дмитрий Николаевич Сенявин происходит из старой русской морской семьи. Морская служба Сенявиных начинается почти одновременно с появлением русского регулярного военного флота. Уже в 1697 г. Петр I сообщает князю Ромадановскому, что на голландском корабле ходит русский человек Иван Акимович Сенявин. При Петре он служил в чине боцмана, а к концу жизни стал контр-адмиралом. С честью служил тогда же во флоте, создаваемом Петром, и брат его, капитан Наум Акимович. Командуя отрядом кораблей, он 24 мая 1719 г. разбил шведскую флотилию близ острова Эзель, причем взял в плен один линейный корабль (52 пушки), один фрегат (34 пушки) и одну бригантину (12 пушек) с экипажем в 376 нижних чинов и 11 офицеров. Кончил он жизнь вице-адмиралом. С большим блеском и постоянными успехами служил и сын его Алексей Наумович, ставший к концу жизни полным адмиралом.

Дмитрий Николаевич родился в 1763 г., и, конечно, никаких не могло быть сомнений относительно его будущей карьеры. Как это Сенявин будет не во флоте?

Едва исполнилось Дмитрию десять лет, как случилось, по его словам, следующее: "Батюшка сам,- пишет он,- отвез меня в Морской корпус, прямо к майору Г-ву; они скоро познакомились и скоро подгуляли. Тогда было время такое, без хмельного ничего не делалось. Распрощавшись меж собою, батюшка сел в сани, я поцеловал его руку; он перекрестил меня и сказал: "Прости, Митюха! Спущен корабль на воду, отдан богу на руки: Пошел!" - и вмиг с глаз скрылся".

Сначала мальчик учился плохо, шалил, ровно ничего не делал, подвергался жестоким наказаниям, очень мало на него действовавшим. Но вот его дядя, капитан 1 ранга Сенявин, узнал о его "подвигах" и, как выражается Дмитрий Николаевич, принял [241] в нем участие: пригласил к себе, "кликнул людей с розгами, положил меня на скамейку и высек препорядочно, прямо как родной, право, и теперь-то помню, вечная ему память и вечная ему благодарность". Но после этого он разъяснил мальчику, какое поприще пред ним откроется, если он с успехом окончит курс в Морском корпусе, "обласкал" его, но и пригрозил дальнейшим своим "участием". А тут еще скоро прибыл из похода старший брат и стал "часто рассказывать красоты корабля и все прелести морской службы". Все это вместе повлияло на Дмитрия, он стал усерднее учиться и уже в 1777 г., четырнадцати лет, сдал экзамены и был выпущен гардемарином, а в мае 1780 г. после двух кампаний и блестяще выдержанного экзамена на офицерский чин, был произведен в мичманы. Вскоре Сенявин был назначен в далекое плавание - в Лиссабон, куда Екатерина II отправила в 1780-1781 гг. несколько кораблей для поддержки своего "вооруженного нейтралитета", иными словами, для борьбы против английских корсаров, нападавших на русские суда.

Необычайно интересны те тридцать три с половиной страницы собственноручных записок Сенявина, которые были опубликованы в "No 7 "Морского сборника" за 1913 г. (стр. 5-39) и переизданы в приложении к книге В. Гончарова "Адмирал Сенявин" (Военмориздат, 1945). К сожалению, рукопись обрывается на событиях 1788 г. и, следовательно, не дает ничего для истории экспедиции 1805-1807 гг. Зато она необыкновенно живо рисует обстановку, в которой протекали молодость и первые годы службы Сенявина.

По окончании корпуса он дважды плавал гардемарином по Балтийскому морю и вел обычную жизнь моряков в те времена: нелегкая морская служба, а в свободное время - веселье, молодечество, товарищеские затеи и шалости. Выносливость у Сенявина была большая, и самые рискованные штуки сходили ему с рук без вреда для здоровья. Даже в баню ходили "не столько мыться, сколько резвиться"; "...несколько человек выбежим из бани, ляжем в снег, и кто долее всех пробудет в снегу, тот выиграл с каждого по бутылке... Я был крепкого здоровья и часто, иногда с горем пополам, оставался победителем товарищей...",- вспоминал Сенявин.

Сенявин всем сердцем привязался к флоту и гордился его силой. "Можно сказать, флот был тогда славный. Шведы и турки везде и всегда были побеждены и истреблены, кажется, и сами англичане не осмеливались согрубить ее величеству и, стиснувши зубы, старались больше угодить",- это он вспоминает о "вооруженном нейтралитете" России 1780 г., так встревожившем англичан, о славных победах Ушакова в 1788- 1791 гг. на Черном море... [342]

Моряк той поры, когда еще аракчеевщина не сделалась руководящим принципом службы ни в армии, ни, подавно, во флоте, Сенявин склонен, явно очень сильно идеализируя, с большой теплотой вспоминать первую половину своей морской карьеры и считать, что матросам жилось якобы не так худо. "...люди жили и жили, как говорится, припеваючи. Больных было весьма мало, а о повальных болезнях никогда и слышно не было. Не теснота делает болезни, а угнетение человека в духе".

Сравнивая эти доаракчеевские времена с позднейшими, Сенявин, конечно, приукрашивая, пишет: "В то время люди были веселы, румяны, и пахло от них свежестью и здоровьем,- нонче же посмотрите прилежно на фрунт,- что увидите бледность, желчь, унылость на глазах и один шаг до госпиталя и на кладбище. Без духа ни пища, ни чистота, ни опрятство не делают человеку здоровья. Ему надобно дух, дух и дух".

Смолоду Сенявин готовил себя к боевой деятельности, а не к парадам и "высочайшим" смотрам: "Пока будут делать все для глаза, пока будут обманывать людей, разумеется, вместе с тем и себя, до тех пор не ожидай в существе ни добра, ничего хорошего и полезного".

В 1782 г. Дмитрий Николаевич был назначен в Азовский флот, на корвет "Хотин", стоявший в Керчи.
[1] [2] [3] [4]