Штрафники (5)

Скала у дороги курилась. По ее зеленому, в серых прожилках базальта, склону оседала черная, как каменный уголь, осыпь. Черный обломок скользнул перед самым радиатором "газика", канул в бездну.

- Ничто, товарищ писатель! У меня на осыпь глаз верный.

Дорога сузилась, обвила скалу кольцом, повиснув над сырым, почти без дна, ущельем. Газик" взлетел круто, как по отвесной стене, виражом, заднее колесо повисло над обрывом, камни шуршат с откоса.

Где- то далеко-далеко пенится Пяндж..

- Вниз не смотрите, товарищ писатель! Это ущелье "Прощай, любовь!" Свадьба грохнулась. Бывает... Ничто, ничто! - Афган дует, понимаете, а служба ...

На скалистую дорогу, перерезав ее, вышвыривает темные камни широкий пенный поток. Голубая вода слепит белым огнем. Корень произнес весело:

- Высока вода, вьюки подмочим...

На его предупреждение я никак не отреагировал, и он прокричал непонятливому писателю:

- Ноги выше!

Когда машина выбралась, наконец, на сухие камни, оказалось, ее отнесло в сторону почти на метр; вода срывалась с обрыва у самых колес.

- Ничто, товарищ писатель!

Но вскоре и сам заерзал на сиденье, привстал.

- А теперь, Корень, какое "ничто"?

- Автоинспектор!- объяснил он, притормаживая.

Только сейчас я увидел: поперек предельно узкой, в одну колею, дороги растянулся бурый, в облезинах, ишак. Длинные уши его достают до выщербленной взрывом скалы, хвост болтается над пропастью.

"Автоинспектора" пришлось отволакивать в сторону за хвост. Он отнесся к этому спокойно, словно бы не его тащили.

Возле невысокого, в густой пыли тополька Корень вдруг притормозил.

- Все, товарищ писатель! Взгляните последний раз на деревья. Через тридцать метров их как корова языком слизнет...

Мелькнуло последнее скрюченное, прижатое к земле деревцо, и сразу, без перехода, каменный хаос. Точно здесь трудилась гигантская камнедробилка, работавшая века.

И вдруг рванули звуки страшные, "космические", словно на метеор налетели.

Корень крутанул шеей, как летчик в воздушном бою. Камнепад? Лавина? Грохот затих мгновенно.

- Ничто, товарищ писатель! - Показал рукой на гигантский валун, упавший с вершины. Раскололся валун, не выдержав перепада памирских температур. Треснул, как куриное яичко.

- Планета Марс, товарищ писатель.

- Кто-нибудь живет на планете Марс?

- Замечательные люди живут, товарищ писатель. Точно говорю! В гиблых местах хороших людей завсегда больше. Вот майор Саенкин, восьмой год в Мургабе, где даже мухи дохнут... Неделю назад докладывал по телефону, как двое суток гнался по горной тропе за контрабандистами, - опий несут торгаши из Афгана.. Всякую отраву, - и вдруг смолк на полуслове. В трубке детский плач. Прибежали к нему на квартиру.. Трубка на полу. Командир в глубоком обмороке. Сынишке его пять лет, слезами исходит возле отца.

Другого давно бы перевели вниз, на плоскость. А майор и рапорта не подавал....

- А начальство само... не понимает?

- Начальство? Лошадь, которая везет, на ту и накладывают ... Саенкин, - вдруг вырвалось у Корня с нежностью. - Он... безответный... - И оглянулся на писателя, - постиг гость - нет?

Писатель смотрел прямо перед собой - в удивлении и тревоге. Не сразу Корень понял, что тот глядел не на горы, а ... на спидометр. Стрелка спидометра дрожала около цифры "30".

- Не обращайте внимания, товарищ писатель! Это я так на заставе отрегулировал. Чтоб вам было спокойнее...

Зашло солнце, ветер сразу стал жестким, азиатским, с крутящимся снегом. Зажглась звезда, близкая за поворотом.

Небо теперь не голубое, даже не синее. Фиолетовое. Точно на снимках астронавтов из космоса. Еще перевал, и, казалось, откроется черная бездна...

Машина летит по мургабской пустыне как снаряд. В стекла сыплет и сыплет изжелто-красноватый песок...

В результате этой сумасшедшей гонки на краю света и родился мой рассказ "Король Памира" - о "космической" памирской природе, ледяных перевалах - на высоте пять тысяч метров с хвостиком, когда в ушах звон, а во рту сухо, о солончаках и действительно опасных камнепадах. И, конечно, о цветущей на горных высотах равнине известной лишь по школьным учебникам "Афганский коридор", где встречаются сразу три страны - Индия. Пакистан и СССР; и, естественно, о самом солдате-шофере Корне, душевном парне, который мечтал увезти в свою Вологду красавицу Гульнор из приграничного таджикского кишлака. Готов был даже ее украсть, поскольку из того кишлака во все века невест крали в Индию, а она вдруг засмейся: "- Это не морально!"

- В Индию, понимаете, товарищ писатель, морально. А в Вологду неморально!..

"Король Памира" появился в новогоднем номере журнала "Огонек" (№1, 1964 год).

В Москве мне позвонил неведомый доселе генерал, начальник Политуправления погранвойск СССР и сказал, что у них праздник.

- До сих пор о пограничниках писали сухо. Неинтересно, в сотый раз тот же солдат Карацупа и собака Джульбарс, схема. А тут - сама жизнь. Поздравляю!

Насчет "сама жизнь," генерал , на мой взгляд, несколько преувеличил, тем более, что самые жизненные, психологические ситуации так и не прорвались в предельно законопослушный массовый "Огонек", лежавший в СССР во всех парикмахерских...

- Мы бы очень хотели, - звучал в трубке хрипловатый стариковский голос, - что бы вы создали такой же замечательный, как ваш рассказ о Памире, фильм о наших славных пограничниках. Это крайне важно. Ждем вас. Пропуск подписан...

- А где вы находитесь?

- Лубянскую площадь, слышали?

- Н-на Лубянке? - мой голос, видно, дрогнул.

- Не беспокойтесь, - собеседник, похоже, улыбнулся. - Погранвойска в том же здании. Но у пограничных войск свое крыло, свой отдельный подъезд. Сбоку. Он назвал его номер.

Я давно знал, проза в СССР кормит только горстку писательских секретарей, которых издают миллионными тиражами, писателя без власти проза не кормила отродясь, кормит только кино. И через месяц принес подполковнику из Политуправления погранвойск, ведавшему культурой, страничку заявки на сценарий и несколько хаотичных набросков из будущего, если он состоится, сценария. Не сюжет еще, а так... Как говорится, для запаха...

В ответ подполковник подписал несколько бумаг-разрешений посещать мне любое пограничье для сбора материала.

" Кино - что? - думал я. - Отходы производства. Заработок... - Мысли мои были от кино далеко: года три назад прошел ХХ съезд, где бандитское лицо Иосифа Виссарионовича, отца родного, приоткрыли. Страна бурлила. Интеллигенция, на своих кухнях, шепталась. Хрущ вдруг объявил себя сталинцем, сталинистом... Власть, как "газик", в памирских песках туда-назад... А что же происходит на границе, где и окостенелые сталинисты, жестокие и коварные, как все они, и их молодые горячие противники - обе враждующие стороны - вооружены автоматами с полным боекомплектом.

- Хотел бы написать роман, - признался я "пограничной культуре", и, думаю, он будет всерьез. О зеленых фражках и... нашем смутном времени... Вы не опасаетесь?

- Что вы! В своих замыслах вы абсолютно свободны... Пограничные войска не боятся ничего! Или мы не пограничники...

2. НА ПУТИ К СВОБОДЕ.

1. МИСКИ.

Газетные стереотипы типа "Граница на замке" начали облезать с меня, как сожженая кожа, еще на Памире. У бдительного "особиста", тощего, какого-то усохшего, был большой зоб. Я тут же забыл об этом. Вспомнил позже. Возвращая мне перед моим отлетом "секретную" пленку, особист" (я спросил его, почему ночью стреляли?) ответил "Все в порядке", и вдруг обронил застенчиво: "Только вот миски"... И больше ни слова.

Видно, "миски" были его мучительной заботой, коль он проговорился.

Разъяснили мне солдаты на заставе, которые чистили оружие.
[1] [2] [3] [4]