Штрафники (14)
[1] [2] [3] [4]Я простился со спутниками и бросился вдогонку.
Как-то вдруг совсем иначе повернулось ко мне все, что я видел на Севере.
Помню, подходит к Кижам, на Онежском озере, теплоход с туристами. Гремят рупора: "Из-за острова на стрежень..." У каждого туриста своя музыка, свой магнитофон или приемник. Спускается человек по сходням, оглушенный. А на оставленном теплоходе, чтоб туристам не было скучно, запускают на полную громкость: "...Приходите свататься, я не стану прятаться..."
На Соловках в Святом озере стирают трусы, носки... Сбиваются компании, кто с кем выпьет, где костер зажечь, разложить закусь. Перекликаются дикими голосами. Кружевной Преображенский собор, вырезанный топором, - сказка XVI века - осматривается на бегу, между делом. Старина - стариной, главное успеть бы выпить и закусить.
Никакого раздумья возле соловецких стен, возле самых древних памятников. Никакого углубления в духовную жизнь...
Как не понять Конягина!
Он шел ходко, размахивая единственной рукой. Я долго не мог его догнать. А когда, запыхавшись, поравнялся с ним, спросил: что за народ я видел за окнами бывшей библиотеки? Реставраторы? Паломники?.. Кто там хозяйничает?
Он усмехнулся.
- Там хозяйничают... - он перечислил несколько часто встречающихся на Руси фамилий, вроде Иванов-Петров, и вдруг выплыло, как из давнего и страшного сна - Цыбулька!..
- Ка-акой Цыбулька?! "Перед кОм стоишь?!"
- Ты что, знал его?.. Энтузиаста?.. Ему и отдана Оптина Пустынь. Главный исполнитель. Старинные ветлы спиливает... Оптину библиотеку заняло его училище трактористов. Ремеслуха.
Я молчал подавленно. Конягин заговорил первым, мы уж к его дому подходили.
- Как людям жить без веры! Может, "подпольные паломники" когда-то и выйдут из подполья? Многие из них ведь на вершинах науки и техники, известные всему миру имена. Бог им в помощь! Я, сколько могу, читаю лекции по истории. Как понимаешь, даю больше, чем сказано в программе...
У двери он остановился, круто повернулся ко мне всем худощавым телом.
- Ты - веришь?.. Ты во что веришь?
- В тебя, Дмитрий Иванович. Ты - мой спаситель. Не ты - лежать бы мне в братской могиле...
-Та-ак!.. Ты правда ко мне приехал специально? Не проездом? Что так?
- Прощаться, Дмитрий Иванович.
- Проща-аться... Я что, прослушал ночью-то? Себя слушал... - Он ссутулился, желтоватые глаза потускнели.
- Понимаю тебя, Григорий. Конь леченый, жид крещеный, вор прощеный. Присловье наше, казацкое. Но живучее... Хоть навесь на себя не токмо что крест, но и вериги, все равно найдется уродина, которая заплюет с головы до ног: "Россию продали!" Я этих, с позволения сказать, христиан знаю. Не из-за них ли уезжаешь?
- Из-за них?! Государство их поддерживает изо всех видов оружия. "Правых - журят, левых - убивают", - говорят в Москве.
- Вот-вот, жидоморов поддерживают, а православных христиан - давят, по тюрьмам гноят, будто преступников каких... - Он открыл дверь, щелкнул выключателем - полыхнула огненным цветом по стенам бывшая новгородская вольница.
- Власть пока не трогает, Дмитрий Иванович, или опять на тебя "особист" нашелся?
Конягин вздохнул. Улыбнулся невесело.
- Мне мать, бывало, говорила в сердцах: "Ты, Дима, углом родился, чтоб о тебя свиньи чесались". А папаня, царство ему небесное, прибавлял неизменно: "Вроде жида какого!"... Большой интернационалист был. Буденновец... Сколько еще чесаться свиньям о нашего брата?!
[1] [2] [3] [4]