Прорыв (23)

-- Хелло! -- воскликнул он на гуровском английском. -- Я из России. Ищу работу. Вот мои документы!

Босс, скользнув взглядом по шлепанцу, раскрыл папку Наума. Обстоятельно исследовал его диплом доктора технических наук, подписи, печать -- все рассмотрел и -- закрыл папку, пододвинул ее к Науму. Похоже, доктор его фирме был нужен, как рыбе зонтик. Наум понял: разговор о деле кончился, босс попался воспитанный, хочет вытолкать деликатненько. Снова покачал ступней, тапочек о пятку шлеп-шлеп! Шлеп-шлеп!.. Но тот и бровью не повел, только в конце пустого и деликатного разговора спросил посетителя словно вскользь, кивнув в сторону шлепанца:

-- Русский фасон? -- И уголок его рта с сигарой чуть дернулся. Наум аж руками всплеснул.

-- Боже упаси! В России я ходил в лаптях! Эти мне выдали в аэропорту Лод. Как доктору наук... Чтоб далеко не ушел!

Босс захохотал гулко, откинувшись на спинку стула. Взгляд его потеплел.

-- Не будь у вас докторского диплома, -- произнес он участливо, -- я, пожалуй, взял бы вас чертежником... ну, техником...

-- Шеф, у меня есть идеи!

-- В Израиль... с идеями?! -- воскликнул босс и даже закашлялся. -Идеи покупают только в Штатах. Здесь покупают лишь русских олим -- на те же американские деньги. -- Он углубился в поданную ему кальку, бросив Науму на прощанье:

-- Семью вы здесь прокормите. Устроитесь где-либо! В Израиле все устраиваются... Но если есть идеи?! Не теряйте времени! Погубите и себя, и идеи!..

Парень, принесший ему шлепанцы, завел его в магазинчик, узкий, как расщелина, купил Науму сандалеты из пластика, затем довел до оффиса "Хеврат Хашмаль".

"Хеврат" оказалась нечто вроде Мосэнерго. Только труба пониже, дым пожиже. Обнаружился и Меир. Немногословный польский еврей с трубкой в углу рта. Наум докторский диплом уже не показывал. Увидит -- не возьмет. Назвался инженером-электриком. Меир сказал, что ему нужны линейные техники. Да, тянуть проволоку, лазать по столбам. Не все время. Потом будет другая работа. Пыхнув трубкой, Меир сказал, что Науму придется съездить в Иерусалим. Поставить в углу бумаги-направления подпись. И утром приступить к работе...

Наум взглянул на круглые часы оффиса. Три. Конец рабочего дня в семь. Успеет!

Складывая документы в папку, медленно пошел к выходу. Попросить денег на дорогу? Кроме торта у Иоселе, с утра ни маковой росинки... У дверей ускорил шаг. Чтобы не впасть в соблазн...

На центральной автобусной станции Иерусалима Наум подошел к солдату с ручным пулеметом на ремне, единственному человеку, который никуда не спешил, показал записку с адресом.

Солдат прочитал название улицы и сказал: -- "Мамила"! Район воров и проституток...

-- Он-то мне и нужен! -- удовлетворенно воскликнул Наум. Наконец Наум отыскал облупленный, с подтеками и копотью, квартал, примыкающий к старому городу. В сером бетонном кубе времен английского мандата гудел, как самолетный мотор, старый кондиционер. Щуплый, одно плечо выше другого, белолицый, пожалуй, даже болезненно-белолицый чиновник в кипе из черного бархата листал бумаги. Взглянув мельком в красные от ветра и песка глаза посетителя, он снова уткнулся в папки, которыми был завален его железный, с приоткрытыми глубокими ящиками, стол. Читая, он раскачивался на стуле, словно молился. Переворачивая лист, он бормотал: "Ма ешь?" (Ну, и что?) Перевернет страницы две и снова: "Ма ешь?"

Вошел без стука парень в рваной майке, с огромной самокруткой во рту. Чуть потянуло терпким, щекочущим ноздри дымком, марихуаной, что ли?

Чиновник ткнул пальцем в сторону надписи на иврите и на английском: "Не курить!" Парень затянулся покрепче и, пуская клубы сладковато-терпкого дыма, сказал нагловато: -- Ма-ешь?

Чиновник дочитал бумаги, проколол их дыроколом, положил в папку. Голос у него был мягкий, радушный, почти отеческий, как у полковника МВД Смирнова, когда он уговаривал Наума отдать визы. Он просил Наума не волноваться, все устроится со временем... Рассказал, что сам он приехал в свое время из Румынии, жил в палатке, мостил дороги, воду носили в бидонах, но, Господь милостив, все устраиваются в конце концов. Но это место он дать ему не может. -- Место монтера, -- вырвалось у Наума удивленно. -- Не можете?! -Ма ешь? -- и, отбросив свои бумаги, чиновник воскликнул язвительным тоном:

-- Что вы о себе думаете?! Тут был один до вас. Куплан-Киплан... как-то так....Раза три приходил. Мосты строил в вашей Сибирии. Через речку Ени-сей, есть такая речка? Самые большие мосты, говорил...'В Израиле нет речек. Один Иордан, который перейдут козы. Пусть едет строить мост через Ламанш, через Атлантический океан... Зачем ехать сюда? В Сибирии нет работы?! -- И обронил с презрением: -- Пустостроитель.

-- Позвольте! -- оторопело возразил Наум. -- Если человек может рассчитать ферму моста через Енисей, он рассчитает все: заводскую ферму, башенный кран. В СССР на каждой стройке башенный кран, в Израиле не видел...

Чиновник посмотрел на Наума, прищурясь; лицо его вздрогнуло, как от тика. Он хотел что-то заметить; но тут взгляд его упал на электрические часы, показывавшие семь вечера, точь-в-точь, и он порывисто встал. Прежним добродушным тоном предложил Науму довезти его до остановки автобуса. -- Сам дойду!

-- А тебе куда?.. Я довезу ближе, садись, садись! Темнело, пока крутились по слепым переулкам, стало совсем темно.

Чиновник высадил Наума где-то среди полуразрушенных строений. гаражей, свалки железа и сказал: видишь, там фонари, там твой автобус.

Наум брел километра три в густом и вонючем мраке по каким-то узким улочкам, мусорным кучам, глыбам, терял направление, несколько. раз падал, какие-то черные девчонки хватали его за руку. Он матерился во весь голос. Автобус доставил бы его точно до Центральной автобусной станции. А чиновник нарочно завез, что ли?

Этот его проход по грязному и темному району "Мамила" показался Науму символическим. Фонари, вон они! Но тебя гонят к нимтак, чтобы ты по дороге разбился в кровь. Или чтоб тебя обокрали, прирезали... Раз ты не жил, как он, в палатках, не мостил шоссе, как он и его дети, а сразу -- квартира тебе, так походи, голубок!..

"Но это же бред! Израиль возрожден не для торжества чиновных задов! Даже сверхзаслуженных!.." -- Наум вскинул руки. Погрозил израненными, слипшимися от крови кулаками ночным фонарям.

-- Зачем тогда выкупали?!.. Доллары выкладывали на кой черт?! Заче-эм?!

На последний автобус в ульпан, к Нонке, он опоздал. Отправился пешком к отцу с матерью. Приплелся к ним страшный, в порванной рубахе, с ссадиной на щеке. Ладони были красные от крови.

Иосиф и Лия хлопотали над ним часа два, накормили, уложили; он накрылся с головой и беззвучно рыдал.

Нет, он ни о чем не жалел. Но... хватит ли сил?! Приезжать сюда надо юным и -- токарем, монтером, без дипломов с золотыми каемками... Наум отбросил колючее солдатское одеяло отца и уселся на постели, широко расставив острые ободранные колени.

А почему?! Почему в Израиле, чтоб получить работу, доктор наук должен скрывать, что он доктор?! Что происходит в стране? На каком она уровне, если меня отшвыривают, Яшу топчут, над Каплуном глумятся, де, "пустостроитель..." Сергуня сказал: инженер-корабельщик выбросился из окна, женщина -- зубной врач -- порезала себе вены... Стоп, Нема! Не рано ли ты взвыл?.. Один день пообивал ноги и "разнюмился"...

Утром Лия настояла, чтоб он позавтракал плотно. "Как верблюд, на неделю вперед", -- усмехнулся Наум, но от еды не отказался. Дали сыну денег. Наум позвонил Нонке: мол, вернется к следующей субботе... Он ходил "по объявлениям" и на второй день, и на третий. На четвертый день упитанный поляк, хозяин фабричонки, заявил, что докторский диплом Наума -- обычная советская липа... "Где ты купил свои бумажки?"

К концу недели Наум снова пришел к родителям. К Нонке -- не было сил... Одно осталось -- заскочить на арабский рынок, там подешевле, привезти Нонке и дочке фрукты. Обрадовать хоть этим...

Отправился пешком, пока солнце не жжет. Остановился возле мастерской, где жужжали токарные станки. Пригляделся. Станки английские, начала века. В России такие давно на свалке. Спросил у парня в заляпанной мазутом солдатской форме, не нужен ли ему токарь... А фрезеровщик?.. Тоже нет?.. А сверлильщик?.. Сколько у тебя станков?.. Пять. Поставь шестой. Тебе выгодно, и я прокормлюсь. Парень захохотал, похлопал себя ладонью по мазутному животу. -- Ты откуда взялся? Шестой станок съест все пять! Не знаешь, как налог прыгнет?!.. А, ты русский. У нас социализм. Пять станков -- доход, парноссе, шестой -- крокодил. Все сожрет!.. Что? Чтоб не было монополий. Чтоб никто не вспорхнул выше других!

-- Поэтому ходите в лаптях? -- Что? Наум поглядел на него и произнес очень серьезно:

-- Теперь, парень, я знаю, что тут надо вырвать с корнем: лавочный социализм!..
[1] [2] [3] [4]