На островах имени Джорджа Вашингтона (3)

Последний муж был младше ее, бывают же такие совпадения, на двадцать семь лет, и она приготовилась к тому, что он растает, едва пересечет границу. Ничего подобного! Ее полуеврей Андрей оказался глубоко верующим католиком (куда полуеврея не занесет!) и решил, что не имеет права ее покинуть: "Она спасла меня от ГБ, от верной гибели".

И так бы они и жили на гостеприимных островах имени Джорджа Вашингтона, если б не ее идеи об обретенной Империи. Муж не чаял избавиться от советского паспорта. Она деликатно укоряла нетерпеливого мужа. В конце концов политические споры семью и доконали. Когда она касалась излюбленной темы, мужа начинало трясти, словно к нему подключили ток в пятьсот вольт. Сколько можно жить под таким напряжением. Обуглишься!

Осталась княгиня Мария Ивановна одна и вся ушла в славянские дела. Кафедра, на которой у большинства преподавателей русский не родной язык. Движение за мир... Как-то сказала на международной конференции женщин: "Западные цивилизации? Они смердят!.." Боже, какую овацию ей устроили! Ей целовали руку известнейшие политологи. Приглашали на все конгрессы розовых. "Княгиня в красных латах" -- назвала ее язвительная Рози, подруга-семитолог. Советское консульство на островах имени Джорджа Вашингтона предложило ей отдохнуть на Черном море.

-- Я стала фавориткой Громыко, -- сказала она мне со своей обычной неопределенной улыбкой: не то гордится, не то иронизирует и над собой, и над Громыко, которого не жаловала, вспомнив однажды так: "Этот криворотый... "

Лишь в эту ночь я начал постигать ее. Пожалуй, она была искренна и тогда, когда утверждала, что я из русских русский, и тогда, когда бросила мне, что я еврей, и потому мне ее не понять...

Смею думать, что ни русскому, ни еврею невозможно постичь, как может быть тридцать седьмой год венцом демократии... Переубеждать я ее не собирался. Но, может быть, ей что-то скажет Бердяев, словно для нее написавший, что все мерзости и даже убийство можно выдать за добродетель, когда мерзость переносится с личности на национальное целое...

-- Ах, опять этот Белибердяев! -- перебила она меня. -- Если меня кто-то и убедит, то только не он.

-- А князь Трубецкой? С его отвращением к мессианским химерам... Сталин очень точно выбрал место, куда затурканному русскому человеку воткнуть отравленную стрелу. Мы -- большие, мы первые среди равных. А в результате вечная пушкинская сказка о старухе, снова оказавшейся у разбитого корыта...

-- Вы хотите, чтобы я отказалась от самой себя, от Ходасевича-Блока-Белого?! -- вскричала она. -- "И ты, огневая стихия, Безумствуй, сжигая меня, Россия, Россия, Россия, Мессия грядущего дня... "

-- Отказываться от Блока, Боже упаси!.. Но почему нам отказываться от академика Павлова?.. При чем тут Павлов? Павлов убедил больную, что красный цвет -- это зеленый. Естественный цвет природы. Нервы у женщины были расстроены настолько, что она не воспринимала действительности, а только слова, слова, слова. "В таком состоянии находится сейчас все русское население", -- писал академик.

За окном зашуршала машина. В дверь позвонили. Такси. Я поднялся.

-- Григорий! -- всполошенно воскликнула она, вставая со своего любимого кресла на львиных лапах, -- сегодня я разговорилась безумно. Как на исповеди. Надеюсь, вы уже забыли все, что услышали здесь. Впрочем, таиться мне нечего. У вас, евреев, Бог невидимый. У меня видимый, осязаемый всеми шестью чувствами. Россия.

Я прощался с нашей двухметровой феей, удивительно молодой для своих шестидесяти четырех лет, повторяя ее горделивую фразу с горьким чувством: "У меня видимый... Россия".

Да ничего подобного! Ее Россия -- то же самое, что Израиль в словесах Рози, -- абстракция, иллюзион. Россия без измученных жителей, зеков, малокровных детей, оглупленных с детского сада политической ахинеей. Россия неземная -- без отравленного воздуха, без загаженных рек и озер, в которых нельзя купаться. "Народ-богоносец" -- это близко и понятно, это Федор Достоевский -- ее неколебимая гордость. Народ одичавший и вырождающийся -газетная грубость, в которую невозможно поверить.

Мне казалось, что самолет прилетел в Канаду мгновенно. Всю дорогу думал об этой недюжинной женщине, воюющей со своей Речью Посполитой. Перебирал в памяти своих давних знакомых, поэта Владимира Солоухина, некогда самого талантливого "деревенщика", искавшего в те годы причину вечной российской нищеты; как спорил с ним до хрипа еще в студенческие годы, когда он "случайно влип", как я считал, в авторы погромного софроновского "Огонька" 1949 года; вспоминал о нем благодушно, с улыбкой, почти как о княгине Марье; его знаменитое "антипартийное" кольцо с печаткой из царской монеты с обликом Николая II, вызывавшее ярость партийных ортодоксов; не ведая еще, время не пришло "ведать", что он, начав с "бунта на коленях", воплотит в своей предсмертной "Исповеди"* зловещую эволюцию целой плеяды юных искателей истины. Плеяды талантливых деревенщиков, вконец одураченных государством, которое пыталось отвести от себя, многолетнего разорителя деревни, удар. "Исповеди"... во славу Гитлера и гитлеризма, которые были, оказывается, естественной "реакцией на разгул еврейской экспансии... "

Подобно княгине Марье, размышлял я тогда, тешит Владимир Солоухин в национальных грезах о величии богатейшей и нищей страны свою гордыню.

Конечно, княгиня Марья, как ее ни убеждай, останется в своем старом иллюзионе. Ее не насторожило даже то обстоятельство (она отвела жестом мою попытку потолковать об этом), то не очень странное обстоятельство, что на земле нет, нигде нет, скажем, горячащей идеи, названной английской, французской или американской. Но есть "русская идея". Нигде нет газет и журналов "Американская мысль" или "Французская мысль". Но есть "Русская мысль".

В этом иллюзионе не требуется углубляться в проблематику: "Умом Россию не понять..." Тут не о чем сожалеть, не в чем раскаиваться... -- княгиня Марья никогда, до конца дней своих, не погасит свой внутренний волшебный экран, дающий опору национальной горделивости и... безответственности.

А -- прозревающая Россия?..

* Владимир Солоухин.

"Последняя ступень", Москва, АО "Деловой центр", 1995.
[1] [2] [3]