Бегство (Ветка Палестины - 3) (4)

- Была у меня маленькая баночка из-под мази. В нее подсолнечное масло, из ватки фитилек. Сверху фольга с дырочкой для фитиля. И зажигай лампадку... На строгом разрешено брать в ларьке продукты на два рубля. Покупал на всю сумму постного масла. К субботе...

- И ученые праздновали?

- Увы, доктор Казачков держал голодовку девятый месяц. Обвинение у него было такое же, как у Щаранского - наговор, ложь. На него глаз положили, когда он только-только защитил докторскую и... отказался участвовать в "атомном проекте." В его развитии... "Мы и без новой водородной бомбы весь мира за горло держим, а с новой..." Подумать только, Сахарова облопошили, пригнули. Раскаялся куда позднее.. А доктор Казачков тогда же ответил дерзостью. Да нет, не на Лубянке дерзил. Среди своих. В лаборатории! Донесли, прохвосты... Кто мог об этом- за пределами Лубянки - знать?! За Щаранского весь мир встал. А доктора наук Казачкова как бы и не существовало. А ведь он ученый-энциклопедист. Благородный человек, с юмором. Толкнули меня в камеру, называю себя, он мне руку лопаточкой и для ободрения: "Ты значит из казаков, а я всего лишь из казачков. Так что не робей!"

И вот такого человека в упор не видели. Вы можете, Дов, объяснить эту "избирательность" западных гуманистов?

- Могу, почему не моту? Западные гуманисты про Россию не знают и не понимают ни хрена. Зеку-бедолаге женку надо иметь, которая мир подымет...

Саша вздохнул печально: - Миша Казачков отсидел пятнадцать лет. Он был несгибаем. Каждый день в камеру врывались два жлоба, заламывали Мише руки. А то садились на него верхом и... самым болезненным способом: суют шланг с питательным раствором в нос... Представляете, Дов, ученому-физику, энциклопедисту, воронку в нос... Казачков первым поколебал мою решимость прожить всю жизнь в советском государстве. Судите сами! Увидел, такой ученый, нигде ему нет места в родной... кроме тюрьмы строгого режима, я был поколеблен в своих основах. Может быть, я не туда прикладываю свои силы? Не там ищу потерянное? Я вовсе не родной ребенок, а приемыш, любовь которого безответна? Я мачехе-родине: "мамочка-ма-мочка!", а ее это только бесит? Вот и Петро Шимук, не еврей вовсе, и то разглядел на Ближнем Востоке нечто свое, мной не увиденное... Я - не кабинетный ученый, удовлетворенный лишь процессом мышления, а человек действия. Подал властям... об отказе от советского гражданства, раз! и в дамки.

- Ну, ты даешь! - Дов развел руками. - Тогда это было все равно, что на колючку броситься. Тут же брали на мушку.

- И взяли. Но по общей причине - шел восемьдесят шестой. Перестройка ускорение и т.д. и т.п. Никто не верил газетной трескотне. Первым догадался, что началось что-то необычное, Иосиф Бегун. "Замельтешила охрана что-то, сказал. Похоже, заметают следы... "Как бандиты заметают?.. Убирают свидетелей.. Хуже всех пришлось Петру Шимуку и Толе Марченко...

Дов встрепенулся.

- Извини, что перебил, я по ходу дела... Толе Марченко удалось выпустить на Западе "Мои показания". Книгу редкую. Весь мир прочитал. Довел вохру до белого каления. Мстили, как могли. Понятно! А Шимуку почто мошонку защемляли?

- "Хохол, а влез в жидовские дела! - кричали ему на Лубянке. Ожидовел! Кровь свою предал!" Терзали. В политзону гнали через уголовные лагеря, кружным путем. Чтоб кончили его по дороге... А в Чистополе! Инспекция навалилась. Выдернули Шимука на беседу. А он эту братию и на дух не переносил. "Превратили Россию в Содом с решетками, а теперь по тюрьмам катаетесь, - бросил им в лицо, - счастье, что хоть евреям есть куда бежать!" Те разъярились. "Ты сколько лет за них адвокатствуешь, - кричат. - Ты что, клятву им давал?!" Петро взглянул на их щедринские хари, вскинул руку, как на сцене, прочел с чувством 137-ой псалом: "Если забуду тебя я, Иерусалим, пусть отсохнет десница моя, пусть прилипнет язык мой к гортани моей..."

- Он актерствовал? Или... романтик? - полюбопытствовал Дов.

Саша не ответил. Объяснил позднее: - Иосифа Бегуна в те дни измордовали до крови, но о нем, как и о Щаранском, уже писал весь мир, добивать не разрешили. Шимук - другое дело. Для диссидентов он чужой, сионист-романтик. Для Израиля - хохол. Поэтому о нем нигде ни строчки. Сидел у нас бандюга из Сибири, схваченный на китайской границе. Горилла по прозвищу "Китайский шимоз". Он кинулся на Петра с заточкой в рукаве и был вынесен из камеры со сломанными ребрами. Петра тут же в карцер, стали мотать новый срок. На той же неделе убили Толю Марченко. Григорянц, когда его вели по коридору, крикнул: "Подозреваю, Марченко погиб: исчезли его книги!" Ну, вот так! Семидесятую статью начали выпускать через год. Меня привезли в Лефортово, объявили на своем юридическом волапюке о помиловании, о котором не просил. Извиняться ни-ни... Был дома, у матери, один месяц, семь дней и десять часов. За это время дал интервью "Свободе", "Би-би-си", газете "Санди телеграф", - всем, кто появлялся! Вывернул вохру наизнанку. Рассказал о Марченко, Шимуке, Порохе, - следы его так и не отыскал, не добили ли его?.. Сперва начались угрожающие звонки. Потом меня схватили неожиданно, на улице. Клеили убийство. А убили в городе, в котором никогда не был... Прости, Дов, не хочу об этом рассказывать... Как вынес? Вынес, Дов!... Хотя и не предвидел, конечно, что так обернутся наши надежды и многолетние ученые разглагольствования: о мертвом социализме на Мертвом море.

Когда попался убийца, чье преступление навесили на меня, вызывает следователь: "Александр Германович, вы, кажется, подавали заявление в Израиль?" Большие юмористы!

Дов молчал. Вспомнился ему дружок доктор Гельфонд, с которым начинали прорыв в Израиль. Окровавит, бывало, строптивого Меира лагерная вохра, а он о ней: "Большие юмористы..." Доброго сердца был человек. Жаль, недолго, бедняга, прожил на Обетованной.
[1] [2] [3] [4]