Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий. Пять ложек эликсира (2)

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ: Во-первых, где взять шпаги. Во-вторых, где они будут драться. В этой комнате? В-третьих, куда деть труп, покрытый колотыми и рубленными ранами? Разумеется, это гораздо более зрелищно. Особенно если принять во внимание, что Феликс Александрович сроду шпагу в руке не держал, а Басаврюк дрался на шпагах лет четыреста подряд… Такие бои особенно привлекательны для той стороны, у которой превосходство…

ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Вы забегаете, князь! Давайте подбивать итоги. Вы, князь, за соискателя. Вы, сударыня, тоже. Басаврюка я не спрашиваю. Ротмистр?

КЛЕТЧАТЫЙ (бросает окурок на пол и задумчиво растирает его подошвой): Всячески прошу прощения, герр магистр, но я против. И вы меня извините, мадам, целую ручки, и вы, ваше сиятельство. Упаси бог, никого обидеть не хочу и никого не хочу задеть. Однако мнение в этом вопросе имею свое. Господина Басаврюка я знаю с самого моего начала, и никаких внезапностей от него ждать не приходится. Он наш… А вот господин писатель, не в обиду ему будет сказано… Не верю я вам, господин писатель, не верю и никогда не поверю. И не потому я не верю, что вы плохой какой-нибудь или себе на уме, — упаси бог! Просто не понимаю я вас. Не понимаю я, что вам нравится, а что не нравится, чего хотите, а чего не хотите… Чужой вы, Феликс Александрович. Будете вы в нашей маленькой компании как заноза в живом теле, и лучше для всех нас, если вас не будет. Совсем. Извините великодушно, если кого задел. Намерения такого не было.

КУРДЮКОВ (прочувствованно): Спасибо, ротмистр! Никогда этого не забуду!

ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Господа! Голоса разделились поровну. Решающий голос оказался за мной…

Он со значением смотрит на Феликса, и на лице его вдруг появляется выражение изумления и озабоченности.

Феликс больше не похож на человека, загнанного в ловушку. Он сидит вольно, несколько развалясь, закинув руки за спинку своего кресла. Лицо его спокойно и отрешенно, он явно не слышит и не слушает, он даже улыбается углом рта.

Наступившая тишина возвращает его к действительности. Он как бы спохватывается и принимается шарить рукой по бумагам на столе, находит сигареты, сует одну в рот, а зажигалки нет, и он смотрит на Клетчатого.

ФЕЛИКС: Ротмистр, отдайте зажигалку! Давайте, давайте, я видел! Что за манеры? (Ротмистр возвращает зажигалку.) И перестаньте мусорить на пол! Вот пепельница, пользуйтесь!

Все смотрят на него настороженно.

ФЕЛИКС: Господа динозавры, я тут несколько отвлекся и, кажется, что-то пропустил… Но знаете, что я обнаружил? У нас тут с вами, славу богу, не трагедия, а комедия! Комедия, господа! Забавно, правда?

Все молчат.

КУРДЮКОВ (неуверенно): Комедия ему…

ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Я хотел бы поговорить с соискателем наедине.

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ: И я тоже…

ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Куда у вас здесь можно пройти, Феликс Александрович?

ФЕЛИКС: Что за тайны? А впрочем, пойдемте в спальню.

В спальне Феликс садится на тахту, Иван Давыдович устраивается на стуле.

ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Итак, насколько я понял по вашему поведению, вы сделали выбор.

ФЕЛИКС: Какой выбор? Смерть или бессмертие? Слушайте, бессмертие, может быть, и неплохая штука, не знаю… Но в такой компании… В такой компании только покойников обмывать!

ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Ах, Феликс Александрович, как вы меня беспокоите! Но смерть еще хуже! Да, конечно, по-своему вы правы. Когда обыкновенный серенький человек волею судьбы обретает бессмертие, он с неизбежностью превращается через два три-века в черт те что. Сторона характера, превалировавшая в начале его жизни, становится со временем единственной. Так появляется наша Наталья Петровна — маркитанточка из рейтарского обоза. Ныне в ней, кроме маркитантки, уже ничего не осталось, и надо быть, простите, Феликс Александрович, таким вот непритязательным самцом, как вы, чтобы увидеть в ней женщину…

ФЕЛИКС: Ну знаете!.. Ваш Павел Павлович не лучше!

ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Нисколько не лучше! Я знаю, с чего он начинал, он очень древний человек, но сейчас это просто гигантский вкусовой пупырышек…

ФЕЛИКС: Недурно сказано!

ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Благодарю вас… У меня вообще впечатление, Феликс Александрович, что из всей нашей компании я вызываю у вас наименьшее отвращение. Угадал?

Феликс неопределенно пожимает плечами.

ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Благодарю еще раз. Именно поэтому я и решил потолковать с вами без свидетелей. Чтобы не маячили рядом совсем уж омерзительные рожи. Не стану притворяться: я холодный, равнодушный и жестокий человек. Иначе и быть не может. Мне пять сотен лет! За такое время волей-неволей освобождаешься от самых разнообразных химер: любовь, дружба, честь. Мы все такие. Но в отличие от моих коллег по бессмертию я имею идею. Для меня существует в этом мире нечто такое, что нельзя ни сожрать, ни засунуть под зад, чтобы стало еще мягче. За свою жизнь я сделал сто семь открытий и изобретений! Я выделил фосфор на пятьдесят лет раньше Брандта, я открыл хроматографию на двадцать лет раньше цвета, я разработал периодическую систему примерно в те же годы, что и Дмитрий Иванович… По понятным причинам я вынужден сохранять все это в тайне, иначе мое имя гремело бы в истории — гремело бы слишком, и это опасно. Всю жизнь я занимался тем, что нынче назвали бы синтезированием эликсира. Я хочу, чтобы его было вдосталь. Нет-нет, не из гуманных соображений! Меня не интересуют судьбы человечества. У меня свои резоны. Простейший из них: мне надо сидеть в подполье и шарахаться от каждого жандарма. Мне надоело опережать время в своих открытиях. Мне надоело быть номером ноль! Я хочу быть номером один. Но мне не на кого опереться. Есть только четыре человека в мире, которым я мог бы довериться. Но они абсолютно бесполезны для меня. А мне нужен помощник! Мне нужен интеллигентный собеседник, способный ценить красоту мысли, а не только красоту бабы или пирожка с капустой. Таким помощником можете стать вы. По сути, Курдюков оказал мне услугу: он поставил вас передо мной. Я же вижу — вы человек идеи. Так подумайте: попадется ли вам идея, еще более достойная, чем моя!

ФЕЛИКС: Я ничего не понимаю в химии.

ИВАН ДАВЫДОВИЧ: В химии понимаю я! Мне не нужен человек, который понимает в химии. Мне нужен человек, который понимает в идеях! Я устал быть один! Мне нужен собеседник, мне нужен оппонент. Соглашайтесь, Феликс Александрович! До сих пор бессмертных творил фатум. С вашей помощью их начну творить я. Соглашайтесь!

ФЕЛИКС (задумчиво): Н-да-а-а…

ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Вас смущает плата? Это пустяки. Нигде не сказано, что вы обязаны убирать его собственными руками. Я помогу вам. Я обойдусь даже совсем без вас.

ФЕЛИКС: И всунете меня в сапоги убитого?

ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Вздор, вздор, Феликс Александрович! Детский лепет, а вы же взрослый человек… Константин Курдюков прожил семьсот лет! И все это время он только и делал, что жрал, пил, грабил, портил малолетних и убивал. Он прожил шестьсот пятьдесят лишних лет! А вы разводите антимонии вокруг его сапог! Кстати, и не его это сапоги — он сам влез в них, когда они были еще теплые… Послушайте, я был о вас лучшего мнения! Вам предлагают грандиознейшую цель, а вы думаете о чем?
[1] [2] [3] [4]