ТРАГЕДИЯ И СКАЗКА

«…Дайте наиболее совершенные электронные машины народу, состоящему из неграмотных людей. Вернитесь к ним через несколько лет, и вы увидите эти машины поломанными, а людей столь же несчастными и невежественными». Эта цитата взята из сборника «Какое будущее ожидает человечество?», где собраны материалы интереснейшей дискуссии, состоявшейся между марксистами и немарксистами в Руайомоне, парижском пригороде. Такой довод привел один советский философ в ответ на высказывания апологетов технократии, видящих спасение от всех современных бед в развитии науки и техники. Но сами по себе ни наука, ни техника не могут помочь людям — скорее они повредят им. Все дело в том, кому служат, в чьих руках находятся эта наука и эта техника, или, другими словами, каковы социальные условия в обществе.

В сущности, единовременное вмешательство землян в жизнь планеты Стругацких было бы гиперболизированным воплощением идей технократов. Стоит, мол, дать людям могучую технику, и все пойдет само собой. Увы, люди-то останутся «столь же несчастными и невежественными»; кавалерийские попытки перепрыгнуть через исторические эпохи, к сожалению, могут только усугубить положение.

Но если проблемы, выдвинутые в фантастической книжке, активно обсуждаются крупнейшими философами и социологами, то отсюда следует вывод: эти проблемы актуальны и злободневны, даже в чисто практическом плане.

Однако не значит ли это, что книга Стругацких зовет к тому, чтобы слаборазвитые народы были оставлены на произвол судьбы? Конечно, нет, ведь для того и посланы разведчики на планету, для того и приносят они жертвы, чтобы изучить реальные возможности для помощи тамошним жителям. Кажется, сами авторы склонны считать, что они ограничились в повести только постановкой вопроса. И действительно, окончательных решений они не предлагают, но все же ответ в книге намечен.

Ведь Антон и прочие посланцы человечества всеми силами спасают разум планеты, представителей ее передовых кругов — книжников и поэтов, ученых и бунтарей. Разумеется, просветительство само по себе не может быть причиной изменения общественной структуры. Но прогрессивные идеи, рождаясь всякий раз из социальных противоречий данного исторического периода, активно воздействуют на формирование социального самосознания народных масс и тем самым способствуют революционным преобразованиям, ускоряют их ход. На известном этапе этого процесса, вероятно, можно будет помочь и оружием.

Конечно, было бы неправильно видеть в произведении какую-то злободневную инструкцию, это книга-притча, у которой есть свой философский подтекст, трактующий понятия гуманности и бесчеловечности, разума и чувства, благородства и подлости… А кроме того, в ней есть и еще одна сторона. Она, эта сторона, идейно не менее важна, чем все то, о чем шла речь до сих пор. И если я говорю о второй стороне гораздо короче, то лишь потому, что она никаких недоумений вызвать не может. «Трудно быть богом», кроме всего прочего, — яростный памфлет, направленный против тирании, насилия, против равнодушия, жестокости, против обывательщины, которая вскармливает деспотизм. Не нужно быть особо тонким интерпретатором творчества Стругацких, чтобы понять: главный свой удар они наносят по фашизму, что неоднократно подчеркнуто прямыми аналогиями. Может быть, сравнение морали фашизма со средневековой варварской моралью не столь уж и ново, но от этого оно не перестает быть верным и точным…

Что же касается второй из вошедших в этот том повестей, то она служит еще одним доказательством (если такие доказательства нужны), что фантастика дает необыкновенно богатые возможности юмористам, сатирикам, памфлетистам…

«Сказка для младших научных сотрудников», - написали авторы в подзаголовке. И это действительно сказка, самая настоящая сказка. И, как каждая сказка, это — ложь (то есть я хотел сказать: фантастика), да в ней намек, добрым молодцам (то есть младшим научным сотрудникам и всем прочим читателям) урок.

Но это не только сказка, это еще и шутка, небывальщина, пародия, а в чем-то, может быть, даже и автопародия. Поэтому читатель «Понедельника…» должен обладать чувством юмора или хотя бы чувством, что он не обладает чувством юмора. Ведь «Понедельник начинается в субботу» весьма затруднительно отнести к так называемой научной фантастике. И в то же время правомерность включения повести-сказки в «Библиотеку современной фантастики» не вызывает никаких сомнений.

Она и вправду удивительно современна, эта сказка, где юмористический эффект достигается соединением столь далеких друг от друга стихий — стихии современности с ее мудреной терминологией, с техническими фокусами, с забавными при взгляде со стороны обычаями середины XX века и стихии старинного фольклора с его певучим «гой-еси», с домашними, очень поэтичными чудесами. На стыке этих двух стихий и рождаются: НИИЧАВО, квантовая алхимия, кепка-невидимка, или баба-яга, разъезжающая на такси, или огнедышащий дракон, которого возят па полигон в цистерне, или чародеи, стоящие в очереди за получкой… Но улыбка, вызываемая этими картинами, была бы в значительной степени бессодержательной, если бы за ними не прятались различные «намеки».

Понедельник начинается в субботу у людей, которые искренне увлечены своим делом, которые работают не за страх, а за совесть, которых клещами не оторвешь от любимого занятия. То, что научные сотрудники в повести Стругацких занимаются исследованием проблем чародейства и волшебства, ничуть не мешает нам узнавать в них наших хороших знакомых — славных ребят, испещряющих математическими формулами салфетки в столовых. И поистине чудесные дела, которыми занимаются эти молодые люди в институтах, лабораториях и конструкторских бюро, зачастую куда более фантастичны, чем наивные мероприятия, организуемые героями волшебных сказок.

Стругацкие дружелюбно посмеиваются над растерянностью своего городского героя, неожиданно для себя окунувшегося в сказочный мир, более едко, но все же не очень зло они «критикуют» подозрительную и прижимистую старуху Наину Киевну. Однако есть вещи, которые вызывают у авторов уже не улыбку, а презрение и гнев. И тогда добродушный юмор сменяется сатирой, гротеском.

Конечно, далеко не в каждом научно-исследовательском институте есть столь же ретивые администраторы, как Модест Матвеевич, и такие квазипрофессора, как Выбегалло. Но вместе с тем едва ли кто рискнет утверждать, что это герои чисто фантастические. К сожалению, наверно, каждому приходилось встречать в жизни и модестов матвеевичей, и выбегалл — полуграмотных, но чрезвычайно претенциозных невежд, не только речь, но и мышление которых являет собой дикую смесь «французского с нижегородским», блестяще спародированную Стругацкими. Бывало и так, к сожалению, что от подобных выбегалл зависело подчас решение важных вопросов. Но как упорно ни держались выбегаллы на поверхности, как ловко ни пользовались они своим любимым оружием — очковтирательством и демагогией, их дутые репутации рано ли, поздно ли лопались, как гриб-дождевик, как разлетевшиеся на части «эксперименты» профессора Выбегалло. А в плодах научного творчества профессора, во всех этих кадаврах с ненасытной глоткой мы вновь узнаем модели самых главных, самых ненавистных врагов писателей — мещан-потребителей.

С первых строк «Понедельника…» читатель попадает в атмосферу нашего замечательного русского Севера, окруженного и впрямь романтической дымкой народных поверий и легенд. Не только в сказке Стругацких, но и наяву в наших северных областях самым удивительным, иногда даже парадоксальным образом сочетаются старина и современность, средневековые Соловки и атомные ледоколы. Но случается и так, что под натиском нового старина съеживается, пропадает. А этого не должно быть. Наш священный патриотический долг — сохранить советский Север, этот бесценный дар, оставленный нам в наследство предками, чтобы еще долгие века люди могли восхищаться творческим гением русских умельцев. И любовное описание выдуманного, но вполне похожего на реальный городка Лукоморье, где происходит действие, тоже таит в себе намек. Вся эта старина полноправно входит в нашу сегодняшнюю жизнь, а то, что авторы временами незлобиво посмеиваются над несколько провинциальной Говорящей Щукой, которой никак не удается идти в ногу с техническим прогрессом, отнюдь не нарушает атмосферу уважения к старине, заслуживающей уважения.

Хотя в послесловиях и не принято делать критических замечаний, я все-таки решусь на одно. Меня не очень устраивает финал «Понедельника…». Мне кажется, что слишком уж засеръезнили его авторы, придумав хитроумную историю с У-Янусом и А-Янусом. В отличие от большинства других мест, сцен, образов, ходов «Понедельника…» за этой самой контрамоцией не скрывается никакого намека. Она существует сама по себе и именно поэтому выпадает из общей забавно иронической тональности. Когда Стругацкие остроумно высмеивали пустопорожнюю и трафаретную фантастику в путешествии по описываемому времени, мне думается, они смело могли бы включить в число встреченных Приваловым персонажей директора института, живущего во «встречном времени»…

Я начал с заявления, что «Трудно быть богом» и «Понедельник начинается в субботу» кажутся написанными разными авторами. Конечно, это не совсем верно. Повести объединяет как и неизбежное сходство авторской интонации, так и общий оптимистический взгляд на жизнь. Жизнь не состоит из одножанровых элементов, в ней нет ни сплошных трагедий, ни сплошных комедий. Оптимизм «Трудно быть богом» не только в утверждаемой авторами исторической неизбежности победы сил добра над силами зла, в мрачную обстановку «Трудно быть богом» нередко врывается улыбка, скажем, вместе с появлением барона Пампы, этакого арканарского Портоса. А на веселые странички «Понедельника…» нет-нет да и проникнет нотка грусти…
[1] [2] [3]