ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. Кропоткин и Ленин

Кропоткин всей душой защищал Временное правительство, хотя войти в него он отказался. Он был за продолжение войны до разгрома германского милитаризма и решительно осуждал пораженческую пропаганду большевиков и других левых групп. Он охотно принял участие во Всероссийском Государственном совещании, которое было созвано Временным правительством в августе семнадцатого года в Москве, и произнес там речь. Когда в октябре в Москве раздались первые выстрелы большевиков против защитников Временного правительства, Кропоткин воскликнул: «Это хоронят русскую революцию».

Б. Лебедев, близко стоявший к Кропоткину в течение многих лет, после его смерти писал о нем:

«Кипучая натура Петра Алексеевича не знала отдыха, для него отдыхом служил переход от одной работы на другую. Он работал сразу по нескольким направлениям — это было его обыкновением. Он превосходно изучил переплетное ремесло, которое очень любил. Он прекрасно обращался и со столярными инструментами, и в его квартире в Лондоне большинство вещей были сделаны им самим.

Исключительно одаренный человек, он проявлял себя всюду и везде — анархист-революционер, оратор, географ, биолог, историк, философ, изящный литератор, литературный критик, музыкант, художник — он на всех поприщах выказывал себя тем же необычайным человеком. После его смерти на столе среди других бумаг у него сказался, очевидно недавно написанный им, романс с аккомпанементом для рояля.

Он хорошо владел карандашом, и в его альбомах имеется много интересных рисунков. Тонкий знаток музыки, он очень любил оперу и симфоническую музыку.

Со Скрябиным он познакомился уже по приезде в Россию, и он произвел на него громадное впечатление, несмотря на новизну».

(«К 80-летию со дня рождения П. А. Кропоткина». Сборник, издание Всероссийского Общественного Комитета по увековечению памяти П. А. Кропоткина». Москва, 1922 г.).

Кропоткин автор многих книг. Его «Записки революционера», «Взаимопомощь животных и людей», «Идеалы и действительность в русской литературе», «Земледелие, промышленность и ремесла» и другие переведены на многие европейские и азиатские языки.

V

Вскоре после большевистского переворота Кропоткин переехал из Москвы в город Дмитров.

«Последние годы Кропоткина, — пишет его близкий друг и последовательница Эмма Гольдман, часто посещавшая его в Дмитрове, — были полны горечи не из-за нужды и не из-за духовного голода, но потому, что он душевно сокрушался и духовно болел за трагическую судьбу русской революции, и причиной этому был террор, бесчувственный, жестокий террор и страдания народа, и это подорвало силы Кропоткина и свело его в могилу».

9-го мая 1919 года на квартире у В. Д. Бонч-Бруевича, бывшего управляющего делами советского правительства, старого друга Ленина, состоялась встреча Ленина с Кропоткиным. По словам Бонч-Бруевича, Ленин встретил Кропоткина «очень внимательно и очень учтиво».

Разговор коснулся кооперации, хода и развития русской революции, государственных методов большевиков, развития чиновничества и бюрократизма в советском государстве. Кропоткин развивал идею необходимости творчества органов рабоче-крестьянского самоуправления — профсоюзов, кооперации. Ленин с жаром развивал свой план революции, а Кропоткин внимательно его слушал. «Мы с вами стоим на разных точках зрения» — говорил Кропоткин.

«По целому ряду вопросов и способы действия и организацию мы признаем разные, но цели наши одинаковые… Ни я, ни кто другой не откажется помогать вам и вашим товарищам всем, чем только возможно, но наша помощь будет более всего заключаться в том, что будем сообщать вам о всех неправильностях, которые происходят везде и всюду и от которых во многих местах стон стоит».

Ленин ухватился за предложение Кропоткина и просил его давать необходимые указания, которые всегда будут приниматься во внимание. Первое письмо Кропоткина к Ленину было от 4 марта 1920 года. В этом письме он, между прочим, писал:

«Не могу не сказать Вам в заключение несколько слов об общем положении дел. Живя в большом центре — в Москве, нельзя знать истинного положения страны. Нужно жить в провинции, в близком соприкосновении с повседневной жизнью, с ее нуждами и бедствиями, с голодающими — взрослыми и детьми, с беготней по канцеляриям, чтобы получить разрешение на покупку грошовой керосиновой лампочки и т. д., чтобы узнать правду о теперешних переживаниях.»

«Вывод же из переживаемого нами теперь — один. Нужно торопиться с переходом к более нормальным условиям жизни. Долго так продолжаться не будет, и мы идем к кровавой катастрофе.

Никакие паровозы союзников, никакие вывозы русского хлеба, пеньки, льна, кож, и пр., что нам самим необходимо, — не помогут населению.»

«Несомненно одно. Если бы даже диктатура партии была бы подходящим средством, чтобы нанести удар капиталистическому строю (в чем сильно сомневаюсь), то для создания нового социалистического строя она безусловно вредна. Нужно, необходимо местное строительство, местными силами, а его нет. Нет ни в чем. Вместо этого, на каждом шагу людьми, никогда не знавшими действительной жизни, совершаются самые грубые ошибки, за которые приходится расплачиваться тысячами жизней и разорением целых округов.

«Без участия местных сил, без строительства снизу, самих крестьян и рабочих — постройка новой жизни невозможна.»

«Казалось бы, что именно такое строительство снизу должны были бы выполнять Советы. Но Россия уже стала Советской Республикой лишь по имени. Наплыв и верховодство людей «партии», т. е. преимущественно новорожденных коммунистов (идейные — больше в центрах) уже уничтожили влияние и построительную силу этого многообещавшего учреждения, — Советов. Теперь правят в России не Советы, а партийные комитеты. И их строительство страдает недостатками чиновничьего строительства.

«Чтобы выйти из теперешней разрухи, Россия вынуждена обратиться к творчеству местных сил, которые, я вижу это — могут стать фактором для создания новой жизни. И чем скорей будет понята необходимость этого исхода — тем лучше. Тем более будут склонны люди принять социальные формы жизни.

«Если же теперешнее положение продлится, то самое слово “социализм” обратится в проклятие. Как оно случилось во Франции с понятием равенства на сорок лет после правления якобинцев ».

Второе письмо Кропоткина к Ленину касалось постановления советской власти о заложниках из контрреволюционного лагеря. Кропоткин писал:

«Уважаемый Владимир Ильич.

«В “Известиях” и в “Правде” помещено заявление, извещающее, что советскою властью решено взять в заложники эсеров из группы Савинкова и Чернова, белогвардейцев Национального и Тактического Центра и офицеров-врангелевцев и что, в случае покушения на вождей Советов — решено “беспощадно истреблять” этих заложников.

«Неужели среди Вас не нашлось никого, чтобы напомнить своим товарищам и убедить их, что такие меры представляют возврат к худшим временам средневековья и религиозных войн и что они не достойны людей, взявшихся созидать будущее общество на коммунистических началах; что на такие меры не может идти тот, кому дорого будущее коммунизма.

«Неужели никто не объяснит, что такое заложник?

«Заложник посажен в тюрьму — не как наказанный за какое-нибудь преступление. Его держат, чтобы угрожать его смертью своим противникам: — “Убьете одного из наших, а мы убьем столько то ваших.” — Но разве это не все равно, что выводить человека каждое утро на казнь и отводить назад в тюрьму, говоря: — “Погодите… не сегодня”…

«И неужели ваши товарищи не понимают, что это равносильно восстановлению пытки для заложников и их родных?

«Надеюсь, никто не скажет мне, что людям, стоящим у власти, тоже не весело жить на свете… Нынче даже среди королей есть такие, что смотрят на покушение на их жизнь, как на “особенность их ремесла.”

«А революционеры — так поступила Луиза Мишель — берут на себя защиту перед судом покушавшегося на их жизнь. Или же отказываются преследовать его, как это сделали Малатеста и Вольтерина ДэКлэр.

«Даже короли и попы отказались от таких варварских способов самозащиты, как заложничество. Как же могут проповедники новой жизни и строители новой общественности прибегать к такому орудию для защиты от врагов?

«Не будет ли это сочтено признаком; что вы считаете свой коммунистический опыт неудавшимся и спасаете — уже не дорогое вам строительство жизни, а лишь самих себя.

«Неужели ваши товарищи не сознают, что вы, коммунисты, — какие бы вы ни наделали ошибки, — работаете для будущего? и что потому вы, ни в каком случае, не должны запятнать свое дело актами, так близкими к животному страху? — что именно подобные акты, совершенные революционерами в прошлом, делают так трудными новые коммунистические попытки.
[1] [2] [3] [4]