Глава 8 (1)

Глава 8

Майкл сидел у себя за столом на работе, он изучал папку деловых бумаг и время от времени поглядывал в окно. На улице шел холодный осенний дождь. Майкл по-прежнему потел в жарком кабинете – отдельных регуляторов не было предусмотрено, а предки того человека, от которого зависела температура во всем небоскребе, видно, никогда не жили севернее Джорджии и в его жилах текла не кровь, а вода.

Майкл с трудом одолел десяток страниц и теперь в третий раз добросовестно всматривался в колонку с цифрами, но и сейчас они говорили ему не больше, чем в первый раз.

Он обрадовался телефонному звонку.

– Алло! Мишель?

– Антуан, – сразу узнал Майкл – пианист был единственным из знакомых, кто произносил его имя на французский манер, – ты где пропадал?

Майкл не видел француза более двух лет. Он спрашивал о нем в баре, где тот играл, но управляющий ответил, что пианист внезапно исчез, не дождавшись конца контракта.

– Я был в Париже, – ответил Антуан. – Безумный романтический порыв. Одной даме захотелось в Париж, а я испугался, что стоит мне отпустить ее от себя на пару недель, и все, au revoir, Antoine.

Майкл засмеялся. С женщинами Антуан был то чересчур циничен, то чересчур влюбчив. Он делился самыми интимными подробностями своих быстротечных связей.

– Рад тебя слышать, – сказал Майкл. – Развеешь тоску пасмурного дня. Как жилось в Париже?

– Отвратительно, – признался Антуан. – Настоящее Ватерлоо. Никто не желает слушать фортепьянную музыку, та дама вышла замуж за японского магната, другая… Но об этом при встрече.

– Где тебя можно найти?

– Я играю в кабачке «Золотой обруч», он находится в районе Шестидесятых улиц. Вывеска не должна вводить тебя в заблуждение – это сущая клоака. Но люди к нам ходят, а я веселю их как умею. Иногда даже заглядывают посетители, которые умеют пользоваться ножом и вилкой. – Он умолк, потом добавил: – Вчера заходила твоя жена. Она сказала, что ты работаешь на старом месте, так я тебя и нашел. Трейси по-прежнему очаровательна. Ее сопровождали двое мужчин.

– Двое?

– Двое. Ты моложе их и привлекательнее.

– Спасибо.

– Когда я спросил о тебе, она ответила уклончиво, – сказал Антуан. – Вы что, поссорились?

– В настоящее время мы живем раздельно, – ответил Майкл, – если тебя это интересует.

– Сочувствую, mon vieux[4], – вздохнул Антуан. – Мне-то к таким утратам не привыкать, но я никак не ожидал, что это может случиться с тобой.

– Жизнь любого из нас полна неожиданностей. Особенно в Нью-Йорке. Поэтому сюда все и рвутся.

– Я рад, что ты относишься к своей трагедии по-философски.

– Оставь оперный тон, – раздраженно произнес Майкл, – никакая это не трагедия.

– Для меня это было бы трагедией.

– А пошел ты…

– Надеюсь, сегодня вечером я тебя увижу, – спокойно ответил Антуан. – С одиннадцати до полуночи я в ударе. Я познакомлю тебя с женщиной, которая одним махом вычеркнула из моей памяти всех прежних. Обещай мне, в память о нашей старой дружбе, что ты не поддашься на ее заигрывания.

– Не бойся. Последний год я стал равнодушен к женскому полу.

– Не в силах в это поверить, mon vieux. Жду тебя к одиннадцати, – сказал Антуан и повесил трубку.

Майкл посмотрел на дождь и вспомнил вечера, когда он сидел с Трейси в затемненном баре. Они слушали игру Антуана, напоминавшего большую черную птицу с печальными темно-карими глазами; обычно, когда он не пел, с нижней губы свисала сигарета. По просьбе Трейси Антуан частенько исполнял ее любимую песню «C'est triste, Venise»[5].

В Нью-Йорке ничуть не веселей, подумал Майкл, глядя на дождь. Двое мужчин, вспомнил он. «Ты моложе их и привлекательнее».

Он допоздна засиделся в конторе, поужинал и к одиннадцати часам отправился в «Золотой обруч». В зале было немноголюдно; он сел у стойки, взял виски и стал прислушиваться к беседе пары, устроившейся по соседству. Толстяк лет пятидесяти рассказывал полноватой блондинке о своих прошлых любовных похождениях, полагая, что тем самым подготавливает почву для новой победы. При появлении Майкла Антуан махнул другу рукой, не переставая играть. Трейси в ресторане не было. Вряд ли она появится здесь сегодня, сказал себе Майкл, раз она была в «Золотом обруче» вчера. Но он все равно невольно всматривался в полумрак, ища ее лицо. Похоже, та дама, которая заставила Антуана забыть о всех его прежних увлечениях, тоже отсутствовала.

Француз играл, как всегда, великолепно, не искажая мелодию своей тонкой, искусной импровизацией. Какое удовлетворение, подумал Майкл, приносит умение делать что-либо так мастерски и дарить этим радость людям. Он вспомнил тоскливые часы собственных музыкальных экзерсисов и усмехнулся сквозь годы тому несчастному ребенку, который с ненавистью барабанил по клавишам.

Антуан закончил свою версию темы из «Жала» замысловатым пассажем, подошел к стойке и обнял Майкла.

– Enfin[6], – сказал он.

Отступив на шаг, француз изучающе уставился на Майкла.

– Дай-ка я посмотрю, как ты выглядишь, – произнес Антуан. – Да, годы бегут. Ты не заботишься о себе.

– А что стряслось с тобой?

По левой щеке Антуана от уха до рта тянулся длинный шрам.

– А, это… – Антуан коснулся шрама. – Память о Париже. Одна дама…

– Не говори мне, что ты встречаешься теперь с дамами, которые носят в сумочке опасную бритву.

– Это не дама, – пояснил Антуан. – Ее ухажер. Месье из Марселя, известный в milieux[7] бешеным нравом. Когда он выхватил нож, я его еще плохо знал. – Он пожал плечами. – Ничего страшного. Это меня, возможно, чуть портит, но я никогда не был красавцем.

Придвинув табуретку к Майклу, Антуан сел и заказал перье. Во время работы он воздерживался от крепких напитков.

– Где та красавица, с которой ты обещал меня познакомить?

– Она весьма необязательная особа. – Антуан вздохнул. – Приходит и уходит по настроению. Говорит, что я ей нужен, когда ее одолевает cafard[8]. Наверно, сегодня у нее превосходное настроение. Она имеет массу поклонников, с которыми встречается, когда ее душа поет. Пока что, мой друг, меня не с чем поздравить, хотя я неоднократно возлагал свое сердце к ее ногам. Майкл рассмеялся.

– Ты сегодня в ударе, Антуан, – сказал он.

Майкла всегда забавляли цветистые речи Антуана, посвященные женщинам. Ему нравилось, когда француз специально развлекал его подобными сентенциями. Антуан пристально посмотрел на Майкла:

– Похоже, сегодня cafard коснулась и тебя своим крылом.

– Я долго работал.

– Значит, дело не в том, что ты скорбишь по поводу отсутствия блистательной мадам Сторз?

– Не касайся этой темы, пожалуйста, – сухо обронил Майкл.

– Вчера вечером Трейси тоже была грустна. Я разглядел, что ее гложет печаль.

– В такой темноте ты с трудом разглядишь пианино.

– Человеческая душа способна проникнуть в самые темные уголки, – с пафосом заявил Антуан. – Помни, я – артист.

– Ты – пианист из бара, и весьма хороший. Довольствуйся этим и не лезь в темные уголки.

– Не каждому музыканту удается выступить в «Карнеги-Холл», – с достоинством заметил Антуан. – Что бы ты хотел послушать?

– Что угодно, кроме «C'est triste, Venise».

Антуан скорбно покачал головой:

– Грустно видеть тебя здесь одного, а миссис Сторз – в компании двух некрасивых пожилых мужчин. Вы были эффектной парой. Два великолепных животных. Все любовались вами. Чья бы ни была вина, вы оба совершаете ошибку.

– Ступай к своему пианино.

– Я сказал то, что должен был сказать.

– Иди играй.

Антуан спрыгнул с табуретки и направился к пианино. Он двигался, словно под какую-то синкопированную музыку, звучавшую внутри него. Француз сел за пианино, зажег сигарету и молча уставился на клавиатуру так, словно это был священный предмет, к которому он боялся прикоснуться.

Майкл почувствовал, что полноватая блондинка смотрит на него. Густой хриплый голос толстяка, ее спутника, больше не звучал. Майкл повернулся и поглядел на соседку, сидевшую в одиночестве. Блондинка кокетливо улыбнулась. Она была хорошенькой, с полным соблазнительным бюстом, выглядывавшим из глубокого выреза платья.

– Добрый вечер, – сказала женщина – Я наблюдаю за вами с момента вашего появления здесь. Мой кавалер потерял надежду и отправился домой. Вы меня не угостите?
[1] [2] [3] [4]