14
[1] [2] [3]— Ты там бывал уже с кем-нибудь?
— Нет, — честно ответил он.
— Ну, так в Мейраг.
Они поспешно сложили вещи — для любви времени не было. Пока они доберутся до Мейрага, уже стемнеет. Он боялся, что телефон зазвонит до того, как они выйдут из номера. Но телефон не зазвонил. Администратор был недоволен, но роптать не стал. Он привык к неожиданным отъездам постояльцев.
— Учтите, — объяснил он по-французски, — я должен получить с вас за полные сутки.
— Учту, — сказал Крейг и оплатил оба счета. Это самое меньшее, что он мог сделать для американского Юноши, попавшего в руки французской полиции.
На улицах было много транспорта, так что машину приходилось вести с особой осторожностью. Разговаривать не было возможности, пока они не выбрались из пределов города на шоссе, ведущее на север, в сторону Экс-ан-Прованса. По пути Крейг приводил в порядок свои мысли. Верность, отцовские обязанности, карьера, его жена, его дочь, Клейн, Гейл Маккиннон. Мать Гейл Маккиннон. Можно и в другом порядке.
Констанс сидела рядом, ее короткие волосы трепались на ветру, губы были приоткрыты в легкой улыбке, кончики пальцев покоились на его колене.
— Люблю я с тобой путешествовать, — сказала она. Они ездили вместе в долину Луары, в Нормандию, в Лондон. Короткие восхитительные поездки. Но тогда все было проще. Он не мог сказать, доволен ли, что она не захотела ехать с ним в Канн, или недоволен.
— Разговаривал ты с Дэвидом Тейчменом?
— Да.
— Славный человек, правда?
— Очень. — Он решил не говорить ей, что ему сообщили про старика. На марсельском шоссе лучше молчать о смерти. — Я сказал, что мы еще увидимся. Планы у него пока неясные. — Он спешил закончить разговор о Дэвиде Тейчмене. — По правде говоря, есть и другие, кто может заинтересоваться сценарием. Я, видимо, все узнаю, когда вернусь в Канн. — Крейг подготавливал Констанс к мысли о том, что он скоро уедет. Констанс сняла руку с его колена.
— Понятно, — сказала она. — Какие еще новости? Как твоя дочь?
— О ней можно всю ночь рассказывать. Уговаривает меня бросить кино. Совсем. Говорит, что это — жестокий и непостоянный мир и что там ужасные люди.
— Убедила она тебя?
— Не совсем. Хотя в чем-то я с ней согласен. Это действительно жестокий и непостоянный мир, и люди в большинстве своем там действительно ужасные. Но дело в том, что в других сферах жизни — не лучше, а возможно, и хуже. В армии, например, за один день можно увидеть куда больше подхалимства и лицемерия, чем во всех студиях Голливуда за целый год. То же и в политике — грызня, подсиживание, и в торговле мороженым мясом. Киностудиям до них далеко. А что касается конечного продукта, как бы плох он ни был, он приносит не больше вреда, чем генералы, сенаторы и ужины по рецептам телевидения.
— Насколько я тебя поняла, ты сказал ей, что остаешься в кино.
— В общем, да. Если будет такая возможность.
— Рада она такому ответу?
— Люди ее возраста, мне кажется, считают, что радоваться — значит предавать свое поколение.
Констанс невесело рассмеялась.
— Господи, мне с моими ребятишками все это еще предстоит.
— Да, это так. Потом дочь сказала мне, что была у своей матери. — Он заметил, что Констанс слегка напряглась. — И мать сказала ей, что была у тебя.
— О господи, — вздохнула Констанс. — У тебя тут бутылки нигде не припрятано?
— Нет.
— Может, мы остановимся где-нибудь и выпьем?
— Я бы предпочел не выпивать, — сказал он. Констанс немного отодвинулась от него.
— Я не хотела тебе говорить.
— Почему?
— Боялась, что это расстроит тебя.
— Верно, расстроило.
— Красивая женщина твоя жена.
— Только очень некрасиво поступила.
— Пожалуй, да. Мои Юноши в конторе вдоволь наслушались. — Констанс поежилась. — Не знаю, как я повела бы себя, если бы прожила с мужем более двадцати лет, а он бросил бы меня из-за другой женщины.
— Я бросил ее не из-за другой женщины, — сказал он, — а из-за нее самой.
— Женщине трудно в это поверить, — сказала Констанс. — Когда достигнешь ее возраста и попадешь в аналогичное положение, то вряд ли будешь вести себя вполне разумно. Она хочет, чтобы ты вернулся, и сделает все, чтобы вернуть тебя.
— Она меня не вернет. Она тебя оскорбляла?
— Конечно. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Мы же отдыхаем.
— Мой адвокат говорит, что на бракоразводном процессе она угрожает назвать твое имя, — сказал Крейг. — Думаю, что она этого все-таки не сделает, поскольку я заплачу ей, чтобы она молчала. И все же я решил, что лучше предупредить тебя.
— Из-за меня не траться, — сказала Констанс. — Моя репутация выдержит. Он усмехнулся.
— Стыдно подумать — бедный французский детектив всю ночь простоял у меня под окном, пока мы с тобой, двое немолодых уже людей, предавались бурной страсти. — В тоне Констанс слышались насмешка и горечь. Крейг понял, что его жена, устроив ей скандал, частично достигла своей цели.
— Ты молодая, — сказал он.
— Да, я чувствую себя молодой. Сегодня. — Они проезжали мимо дорожного указателя. — Экс-ан-Про-ванс. Менестрели поют под звуки лютен. Любовные турниры.
— Если будет что-то новое, я сообщу тебе, — сказал он.
— Да. Держи меня в курсе дела.
«Она напрасно винит во всем меня, — думал он. — Впрочем, нет. Не напрасно. Как-никак Пенелопа — моя жена. За двадцать-то лет я должен был приучить ее к вежливому обращению с моими любовницами!».
С боковой дороги выехала машина, и ему пришлось резко затормозить. Констанс качнулась вперед и уперлась рукой в ящичек для перчаток.
— Хочешь, я поведу? — спросила она. — Ты ведь весь день за рулем — устал, наверно.
— Я не устал, — ответил он коротко и нажал на акселератор, хотя видел, что и без того едет слишком быстро. Когда ведешь машину, не думаешь об отдыхе.
Гостиница помещалась в бывшем замке, стоящем на вершине поросшего лесом холма. Было тепло, и они расположились ужинать под открытым небом, со свечами, на выложенной каменными плитами террасе с видом на долину. Еда была превосходная, они выпили две бутылки вина и завершили ужин шампанским. В таком месте и после такого ужина начинаешь понимать, почему часть жизни надо непременно провести во Франции.
Потом они прошлись леском по испещренной лунными бликами дороге до деревни и посидели за чашкой кофе в маленьком кафе, владелец которого записывал на грифельной доске результаты футбольных матчей за неделю.
— Даже кофе отличный, — сказал Крейг.
— Даже всё, — сказала Констанс. На ней было голубое полотняное платье: она знала, что он любит, когда она в голубом. — Доволен, что приехал сюда?
— Угу.
— Со мной?
— Видишь ли… — Он говорил медленно, будто тщательно обдумывал ее вопрос. — Раз уж решил ехать в такое место с женщиной, то ты ничуть не хуже любой другой.
— Прелестно. Ничего более приятного я не слышала за весь день.
Оба рассмеялись.
— Скажи «Мейраг» по буквам, — попросил он.
— Д-ж-е-сс К-р-ей-г.
Они опять рассмеялись. Она взглянула на грифельную доску.
— Команда Монако выиграла. Замечательно, правда?
— Главное событие в моей жизни за неделю, — сказал он.
— Мы слишком много выпили. Ты не находишь?
— Нахожу. — Крейг сделал знак хозяину, стоявшему за стойкой. — Deux cognacs, s'il vous plaft.[31]
— Кроме всего прочего, — сказала она, — здесь говорят по-французски.
— Кроме всех прочих совершенств.
— Сегодня ты выглядишь двадцатилетним.
— В следующем году голосовать пойду.
— За кого?
— За Мохаммеда Али.
— Пью за это.
Они выпили за Мохаммеда Али.