Рассказы из сборника 'Отступление' (8)

Киров привел всех мужчин своего семейства, включая пару здоровенных братьев, дядю и даже отца - беззубого, припадающего на одну ногу старца. Старец ухмылялся так же зловеще, как и остальные члены семьи.

- Господин Киров, - сказала мама, - что вы хотите? У нас ничего не осталось. Ничего, кроме лохмотьев. Мы были соседями восемь лет, и за все эти годы вы не слышали от нашей семьи ни одного грубого слова...

Один из братьев схватил Сару и сорвал с неё тряпье, в которое та была завернута. Я понял, зачем явились эти люди. Они хотели отнять то последнее, что у нас осталось. Сам Киров протянул руки к Рахили. Сестре уже исполнилось семнадцать, но она все ещё оставалось похожей на худенькую маленькую девочку.

Дядя Самуил бросился на брата Кирова, но какой-то, оказавшийся сзади дяди человек, воткнул в него штык. Самуил успел схватить жену за руку, но человек выдернул штык, и дядя осел на пол. Самуил попытался привстать, но второй брат Кирова взял штык и вонзил его в горло дяди. Дядя опрокинулся навзничь и остался лежать со штыком в горле.

Я видел все, что происходило потом. Все остальные - отец, мама, Давид и даже дети - закрыли глаза. Губы отца чуть шевелились в молитве, но глаз он не открывал. Я же видел все происходящее.

В эти минуты я не умер только потому, что с холодной изобретательностью придумывал способы мщения находящимся в комнате людям. Картины расчленения заживо, избиение плетью, муки огнем и другие ужасы рождались в моем воспаленном мозгу. И я буду истязать их сам, дабы быть уверенным в том, что каждый из мучителей получит удар в самое болезненное для него место. Я считал количество погромщиков в комнате и старался запомнить их лица.

Не знаю, сколько времени пробыли бандиты в нашем доме, но вскоре с улицы послышались крики: "Большевики! Красные! Красные идут! Большевики в городе! Красные! Да здравствуют Советы!!".

Киров поспешно погасил свет, и из темноты до меня донеслись растерянные голоса и панический топот. Я открыл окно, выпрыгнул на тротуар и помчался в ту сторону, откуда доносились радостные крики. Вскоре я оказался в толпе мужчин и женщин, бегущих с радостными криками навстречу победоносной армии. Я чувствовал, как по моим щекам стекают слезы, тяжелые и горячие, словно расплавленное железо. Среди бегущих рядом со мной людей было много таких, которые, как и я, не могли сдержать слезы радости.

Мы свернули за угол и увидели триумфально вступающий в Киев авангард Красной армии. Часть красноармейцев была одета в лохмотья, а некоторые в потрепанные мундиры, кто-то из них носил сапоги, а кто-то лапти. Бородатые и радостные победители уплетали консервированный компот из банок, захваченных в оказавшейся на их пути бакалейной лавке. Среди этих воинов особенно выделялся один, в клеенчатом фартуке мясника и с огромным кавалерийским палашом в руках. Несмотря на свой странный вид, эта разношерстная армия смогла отвоевать Киев, и теперь обитатели города бежали, чтобы обнять и расцеловать своих освободителей.

- Гражданин начальник! - выкрикнул я, останавливая человека, который показался мне командиром. Человек был не высок ростом и очень смахивал на конторского служащего. Он был целиком поглощен выуживанием персика из банки при помощи штыка.

- Гражданин начальник, умоляю...

- Что ты хочешь? - спросил он, продолжая выковыривать из банки фрукт.

- Я хочу ружье. Мне нужно ружье и несколько человек в помощь! - рыдал я, вцепившись в его рукав. - Выслушайте меня. Выслушайте меня, ради Бога!

- Сколько тебе лет, товарищ? - спросил он, не замедляя шаг и жуя успешно извлеченный персик.

- Шестнадцать. Дайте мне, пожалуйста, ружье и пошлите со мной несколько человек.

- Отправляйся домой, маленький товарищ, - сказал он, ласково потрепав меня за волосы. - Иди домой к маме и папе, а завтра утром, когда мы выспимся и наведем порядок, приходи к нам в штаб, и мы все решим...

- Я не могу ждать до завтра! - слезы лились по моим щекам. - Только сейчас! Этой же ночью! Ружье мне нужно прямо сейчас!

- И в кого же ты хочешь стрелять? - спросил он, первый раз внимательно взглянув на меня.

- Там пятнадцать человек, и я должен...

- Боже мой! - со смехом произнес он.

- Почему вы смеетесь?! - заорал я. - Какого дьявола вы смеётесь?

- Я, товарищ, очень устал, - ответил он, вытирая лицо. - Мы две недели были в боях, и мне очень хочется прилечь.

- Да будьте вы прокляты! Почему вы не хотите меня выслушать?

Он обнял меня за плечи, и мы зашагали рядом

- Ну, хорошо, малыш. Я тебя слушаю. Неужели дела обстоят действительно так плохо, как ты думаешь?

Я рассказал ему о нашем горе. По мере моего рассказа командир все больше мрачнел. Он отбросил банку с недоеденным компотом и крепко сжал мое плечо. Выслушав все до конца, командир отвел меня к какому-то очень высокому человеку в форменном кителе и обычных штатских брюках. Человек шагал чуть позади нас. Это был сотрудник Чека, который должен был немедленно наладить милицейскую службу в Киеве.

Красный командир, не отпуская моего плеча, поговорил с сотрудником Чека, и тот со вздохом произнес:

- Я могу дать тебе только одного человека. Надеюсь, что он не заснет по пути к дому.

- И ружье! - крикнул я. - Мне нужно ружье. Не забудьте дать мне винтовку!

Военные вначале с сомнением взглянули на меня, а затем обменялись вопросительными взглядами.

- Ему уже шестнадцать, - сказал командир.

- Не волнуйся, - произнес чекист, - мы дадим тебе винтовку. А теперь, ради всего святого, перестань выть.

- Хорошо, - ответил я, хотя слезы продолжали катиться по моим щекам. Не обращайте внимания. Где ружье?

Чекист отдал мне свою винтовку и подозвал красноармейца.

- Отправляйся с этим парнишкой, - сказал он. - Там надо навести порядок. Молодой человек знает, что надо делать. Да перестань же ты реветь... Как тебя, кстати зовут?

- Даниил, - ответил я. - И я вовсе не плачу. Большое вам спасибо.

И мы отправились в путь. Красноармеец и я. Мой сопровождающий был очень высоким, широким в плечах человеком. И почти таким же юным, как я. Он шел, почти смежив веки, а вокруг обеих глаз у него были огромные синяки, как будто его кто-то ударил.

- Да здравствует революция! - прокричал мне вслед командир. - Да здравствует товарищ Ленин!

- Да, - откликнулся я.

- Жутко хочу спать, - сказал красноармеец. - Готов завалиться прямо на землю.

Вернувшись в дом Кирова, я застал там только своих родственников. Они молча топтались вокруг тела дяди Самуила. Сара и Рахиль лежали ничком на полу. Обе женщины были прикрыты взятыми у Кирова одеялами. Рахиль рыдала, а Сара лежала тихо и неподвижно, прижимая к себе ребенка. Бандиты исчезли.

- Где они? - спросил я, едва переступив через порог. - Где вся эта семейка?

Отец посмотрел на винтовку в моих руках и сурово спросил:

- Зачем тебе ружье, Даниил?

- Где эти Кировы?! - выкрикнул я.

Папаша покачал головой. В его глазах уже можно было увидеть туманное отражение Бога и ангелов.

- Говорите! Говорите же! - кричал я.

- Их здесь нет, - ответил папаша. - И это все, что я могу тебе сказать. Больше они нас никогда не побеспокоят. Нашим бедам пришел конец. Господь наказал нас, и этого достаточно. Мы же никого не вправе наказывать.

- Ты - дурак! - завопил я. - И будь ты проклят!

- Послушайте, - сказал красноармеец. - Я жутко хочу спать.

- Мама! - обратился я к матери. - У меня - винтовка. Скажи, куда они подевались?

Мама вопросительно посмотрела на отца, а тот в ответ отрицательно покачал головой. Тогда мама взяла меня за руку и сказала:

- Они прячутся в подвале нашего дома. Шесть человек. Старик не мог бежать, у него болят ноги. Я говорю о старике Кирове.

- Какой стыд! - выкрикнул отец. - Что ты делаешь?

- Значит, там все Кировы? - спросил я у мамы.
[1] [2] [3] [4]