Рассказы из сборника 'Отступление' (2)

- Лежите спокойно, месье, - произнес Филипп, мягко, но без всякого тепла в голосе. - Мы уже послали людей за медицинской помощью.

Поняв, что даже в этот последний миг жизни, он не получил прощения, Алексис тоскливо уронил на грудь голову и опустился на разбитую, покрытую пятнами масла мостовую.

ВЕТЕРАНЫ ВСПОМИНАЮТ

Поезд весело катил по весенней долине. Отовсюду слышался колокольный звон, а паровоз то и дело издавал басовитые гудки. Вдоль реки тянулась гряда невысоких холмов. На деревьях уже появилась первая робкая зелень, и создавалось впечатление, что на пологие зимние склоны набросили потертое до дыр, зеленое бархатное покрывало.

Питер Уайли с мечтательным видом следил за тем, как за окном вагона убегает назад такая знакомая и столь милая сердцу долина Гудзона. Он улыбнулся, увидев, как при приближении поезда, стоящая у входа в фермерский дом маленькая девочка, принялась торжественно размахивать американским флагом. Машинист ответил на её салют длинным гудком.

Питер Уайли сидел у окна вагона торопящегося поезда, стараясь не слушать, о чем бубнит прехорошенькой даме сидящий через проход от него джентльмен. Питер устроился поудобнее, вытянул ноги и, полуприкрыв глаза, стал наслаждаться сельскими видами. Над зеленеющими просторами от одного городка к другому катился едва слышный колокольный звон. Колокола говорили о том, что этим утром кончилась война.

- ...Погиб два года назад, - гудел джентльмен. - Их корабль ушел с Аляски, и больше вестей мы от него не имели. Ему тогда шел всего двадцать первый год. Вот его фотография в военном мундире.

- Он выглядит таким юным, - произнесла женщина.

- Да. У него на подбородке пробивалась светлая поросль, и он практически ещё не брился. Корабль пошел на дно за пятнадцать минут...

Колокола звонят, подумал Питер, а в могилах покоится множество одетых в мундиры мальчишек, которые так и не успели побриться. Два его кузена по линии матери погибли в Африке, а Мартина - человека, с которым он три года делил комнату, убили в Индии. А ребята из эскадрильи... Могилы, могилы, могилы... Могилы на равнинах. Могилы в горах. Могилы на островах, где в тверди кораллов можно выбить лишь неглубокую ямку. А на военном кладбище рядом с госпиталем прекрасно ухоженные могилы, которые так хорошо были видны из окна палаты. Питер припомнил тревожный шепот медицинских сестер в коридоре и торопливый мягкий каучуковый топот ног вбегающих в палату врачей.

- Весьма удобно, - произнес он, как ему казалось, с улыбкой, и сопровождая слова слабым движением руки в направлении окна. - Прекрасная современная планировка.

- О чем вы? - спросила палатная сестра, которая постоянно рыдала, укрывшись за ширмой. Плакать она переставала лишь в те моменты, когда подходила к кровати Питера.

Питер слишком утомился и, вместо того чтобы ответить, закрыл глаза. Умирающий человек, подумал тогда он, имеет право на подобную невежливость. Однако Питер не умер. На его животе всего лишь появилось похожее на тарелку плотное углубление, и он потерял способность наслаждаться едой. Кроме того, ему теперь до конца дней придется подниматься по ступеням крайне медленно. А ведь как раз сегодня, под этот звон колоколов ему исполняется двадцать девять лет.

Однако военное кладбище и могилы остались на своих местах, думал Питер, сидя у окна поезда, идущего по долине Гудзона. В них по-прежнему покоятся юнцы в мундирах, но ты сам скоро встретишься с женой и ребенком. Мертвые не встанут, хотя пушки уже молчат, самолеты отдыхают в ангарах, а летчики рубятся в карты и пытаются вспомнить телефоны девиц, которых когда-то оставили дома.

Ты едешь домой, чтобы увидеть жену и детей. Три года ты в одиночестве проводил бессонные ночи в чужих комнатах на разных континентах. Даже когда ты пил или смеялся в баре, тебе казалось, что все музыкальные автоматы, рыдая, наигрывают для тебя одну и ту же песню: так далеко и так давно, так далеко и так давно... Все эти годы женщины относились к войне крайне серьезно и в патриотическом порыве были готовы прыгнуть в постель к пилотам, штурманам, бомбометателям, бортинженерам, радистам, метеорологам и командирам эскадрилий союзных ВВС, включая Военно-воздушные силы русских.

Все три года во время бесконечных ночных полетов над Тихим океаном, с его валами, длиною в сотни миль, он видел перед собой лица жены и дочери. Иногда они возникали перед его взором даже в те моменты, когда после слов бомбометателя - "С этого места приступаем..." - самолет нырял вниз на цель, и вокруг него на темном небе начинали распускаться огненные цветы от взрывов зенитных снарядов. Он видел волевой, резко очерченный подбородок супруги, её живые голубые глаза и большой рот с пухлыми губами. Этот столь знакомый и такой любимый ротик имел способность постоянно меняться. Он мог быть веселым, сердитым и трагичным. Умел он мягко и с любовью показать, иногда, правда, с легкой издевкой, что его владелица понимает и прощает все, столь обожаемые ею, мужские слабости главы семейства. Перед ним вставал и образ дочери, которую он знал лишь по фотографии, присланной ему через океан. Дочь взирала на него из ночи строго и серьезно, так, как часто смотрят маленькие дети. Прошло три года, думал он, и вот завтра утром поезд втянется под своды старого, грязного чикагского вокзала, и жена с дочерью красивая женщина и слега полноватый, очаровательный ребенок - будут стоять рука об руку средь лязга и копоти, выискивая его взглядом среди других мужчин в военных мундирах. Шагая по платформе, он увидит на их лицах любовь и надежду - ту надежду, с которой они ждали его три бесконечных года.
[1] [2] [3] [4]