14
[1] [2] [3]– Нет.
– Вы не скупой. Вполне одобряю.
Мы подъехали ко входу в музей.
– И вот прекрасный пример, – продолжал Фабиан. – Превосходное здание, великолепное собрание предметов искусства. Какое огромное удовлетворение испытал тот, кто пожертвовал деньги на это.
Поставив машину на стоянке, мы вышли и направились к красивому строению на вершине холма, вокруг которого был разбит большой парк. В парке как-то неуклюже стояли огромные статуи, колышущиеся вокруг них деревья и кусты создавали впечатление, что и статуи вот-вот сами сдвинутся с места.
В музее почти никого не было, но меня главным образом озадачило то, что я в нем увидел. Очень редко бывая в музеях и на выставках, я привык видеть в их залах традиционные произведения живописи и скульптуры. Тут же я столкнулся с формами и образами, которые, очевидно, возникали лишь в странном воображении художников и передавались на полотнах грязными пятнами и мазками или диким искажением обычных предметов и человеческих форм, в чем я не мог найти никакого смысла. А меж тем Фабиан молча, с серьезным сосредоточенным видом, чинно переходил от одного экспоната к другому, весь поглощенный их созерцанием. Когда наконец мы вышли из музея, он глубоко вздохнул, как вздыхают после тяжкого труда, и воскликнул:
– Какая сокровищница искусства! Сколько тут собрано неуемного воплощения энергии, борьбы, сумасбродного юмора! Вам понравилось?
– Боюсь, что до меня ничего не дошло.
– Вы хотя бы честный человек, – рассмеялся Фабиан. – Нам надо почаще заглядывать на выставки и в музеи. В конце концов вы перешагнете через порог обычных восприятий и чувств. Только побольше всматривайтесь. Как и всякое ценное достижение, это тоже требует усилий.
– А стоит ли? – спросил я, понимая, что в его глазах выгляжу обывателем, но про себя возмущаясь его уверенностью в том, что я должен учиться, а он учить. Как бы там ни было, если б не мои деньги, то он не оказался бы этим утром на средиземноморском побережье, а сиднем бы сидел в Сан-Морице за карточным столом в надежде выиграть у партнеров хотя бы на оплату счета в отеле.
– Для меня стоит, – сказал Фабиан, мягко взяв меня за руку. – Вы недооцениваете душевные радости, Дуглас. Не одной лишь черной икрой жив человек.
Мы остановились у кафе на площади в Сен-Поль де Вансе и сели за один из столиков, стоявших прямо на улице. Невдалеке под деревьями несколько пожилых мужчин играли в шары, их голоса хрипло звучали у старинной потемневшей стены, которая была частью еще сохранившихся средневековых крепостных сооружений. Мы лениво потягивали белое вино, наслаждаясь бездельем и праздностью, когда некуда спешить и нечего делать, разве что бездумно следить за игрой, которая не приносит ни выигрыша, ни проигрыша.
– Не растворяйте наслаждения, – громко произнес я. – Вы помните, чьи это слова?
– Мои, конечно, – рассмеялся Фабиан. И, помолчав, вдруг спросил: – Как вы относитесь к деньгам?
Я в недоумении пожал плечами:
– Никогда особенно не задумывался над этим. А что бы вы ответили на этот вопрос?
– Деньги не существуют для нас как таковые. Они связаны с положением в жизни. Например, ваши взгляды на жизнь, судя по тому, что вы мне рассказывали, сразу в один день изменились, верно?
– Да, это произошло в кабинете врача, когда меня отстранили от полетов.
– И вы согласны, что ваше отношение к деньгам стало тогда совсем иным?
– Да.
– В моей жизни не было такого драматического поворота, – продолжал Фабиан. – Но я давно уже решил, что в мире лишь одна бесконечная несправедливость. Что я видел и пережил? Войны, в которых гибли миллионы невинных людей, разрушения, засухи, голод. И наряду с этим продажность верхов, обогащение воров и постоянное умножение жертв. И почти никакой возможности избежать или хотя бы облегчить страдания. Признаюсь, я всегда стремился не попасть в число жертв. Как я мог заметить, у кого деньги, те не становятся жертвами. Деньги приносят свободу быть самим собой. Бедняк же подобен мышке, блуждающей в лабиринте. У него нет выхода, в поисках пути им движет голод. Конечно, та или иная мышка может выскочить из лабиринта. Или случайно, или по счастью, как мы с вами. Кроме того, есть люди, которые жаждут власти, готовы унижаться, предать всех и вся, убивать, лишь бы добиться ее. Приглядитесь к некоторым из наших президентов и ко всяким полковникам, которые правят сегодня большей частью мира. Встречаются и святые, которые скорее сожгут себя, чем станут сомневаться в том, что как бы свыше осенило их. А затем огромное множество тех, что преждевременно состарились от нелепого рвения на поточных конвейерах, в рекламных агентствах или на биржах. Я уж не говорю о женщинах, ставших работягами в постели, шлюхами из чистой лени. Когда вы были летчиком, то, наверное, чувствовали себя счастливым человеком.
– Очень счастливым, – подтвердил я.
– Не люблю летать, – признался Фабиан. – В воздухе или скучаю, или боюсь. Каждому свое. У меня, признаюсь, желания весьма банальные и эгоистичные. Прежде всего не люблю работать. Обожаю общество изящных женщин, путешествия, жизнь в хороших отелях. И поскольку мы волею судеб стали компаньонами, мне бы хотелось, чтобы у нас были и общие вкусы. А я обнаружил, что вы, Дуглас, чересчур уж скромны. Потому в критический момент вы, того и гляди, станете мертвым грузом. Деньги и скромность просто несовместимы. Как вы могли заметить, я люблю деньги, но скучаю копить их, угробив на это лучшие годы жизни. Надо находить деньги, что лежат в доступном месте, куда время от времени проникают посторонние вроде меня, не связанные установленными законами и моральными предубеждениями. Благодаря вам, Дуглас, и счастливой случайности с одинаковыми чемоданами я сейчас получил возможность жить как мне нравится. Теперь о вас. Хотя вам уже больше тридцати лет, в вас еще есть что-то ребяческое, неустойчивое. Если у меня всегда была цель, то у вас нет сейчас ясного направления. Прав я?
– Не совсем, – ответил я. – Скорее я пока еще на распутье.
– Быть может, вы еще полностью не поняли последствий своего поступка?
– Какого поступка? – удивился я.
– Того, который вы совершили в «Святом Августине». Скажите, если бы с вами ничего не случилось и вы по-прежнему были бы летчиком, забрали бы вы эти деньги у мертвеца?
– Нет, конечно.
– Но, увы, есть одно обстоятельство, от коего всегда зависишь, – изрек Фабиан. – Дурной человек в какой-то момент всегда оказывается на дурном месте. – Он налил себе еще вина. – Что касается меня, то я никогда не колебался, если что плохо лежит… Но все это в прошлом. А сейчас нам надо забыть, откуда у нас деньги, нарастить на них капитал, чтоб не видно было, с чего начали.
– Каким же образом? Не сможем же мы каждый раз покупать лошадей, чтобы они брали призы.
– Да, оно, конечно, так, – согласился Фабиан.
– А в бридж или триктрак, как вы сами заявили, играть вы больше не будете.
– Нет, не буду. Эти люди за карточным столом угнетали меня. Мороча их, я стыдился самого себя, что вдвойне неприятно для человека, который высокого мнения о своей персоне. Каждый вечер я садился с ними за стол с холодным расчетом взять у них деньги и ничего более. А мне приходилось быть обходительным, выслушивать их исповеди, ужинать с ними. Я уже достаточно стар для всего этого. Ах, деньги, деньги… – он произнес с таким выражением, словно это было основное условие задачи, которую задали решить на дом. – От деньжат тем больше удовольствия, чем меньше думаешь о них. Хорошо иметь их, не полагаясь на свое счастье или сноровку. А для вас лучше всего сколотить такой капиталец, что приносил бы приличный постоянный доход. Кстати, Дуглас, какой годовой доход вас устроит?
– Тысяч пятнадцать – двадцать.
Фабиан рассмеялся.
– Поднимайте выше, дружок, – сказал он.
– Так сколько же вы хотите?
– По крайней мере сто тысяч.
– Ого! Это не так просто.
– Да, еще бы. И связано с известным риском. И потребует больших усилий. Но как бы ни обернулись наши дела, никаких взаимных упреков и обвинений. И уж, разумеется, без всяких кинжалов.
– Будьте спокойны, – сказал я, надеясь, что в моих словах звучит уверенность в будущем, которой я на самом деле не ощущал. – Если понадобится, пойду и напролом.
– Решения будем принимать сообща. Я говорю это в назидание нам обоим.
– Понятно, Майлс. И мне бы хотелось закрепить это письменно. В документе.
Фабиан взглянул на меня с таким видом, словно я ударил его.
– Дуглас, дружище, – обидчиво проговорил он. – Вы что, не доверяете мне? Разве я не абсолютно честен с вами?
– Да, но лишь после того, как я стукнул вас лампой по голове.
– У меня инстинктивное отвращение ко всяким бумагам и документам. Всегда предпочитаю скрепить все простым искренним рукопожатием.
Он протянул мне через стол руку, но я не ответил ему тем же.
– Ну, если вы так настаиваете, – процедил он, убрав руку, – оформим в Цюрихе. Надеюсь, уживемся и с этим. – Взглянув на часы, он поднялся из-за стола. – Лили, должно быть, уже ждет нас.
Я полез за бумажником, чтоб расплатиться, но он остановил меня и бросил несколько монет на стол: