13 (1)

– Я имею в виду обнаженную натуру, изображения пылких объятий, мадонн с пышными бюстами, богинь, сулящих смертным плотские удовольствия, прелестных мальчиков, ангелочков, нагих принцесс… Вы противник всего этого?

– Не пойму, куда вы клоните, месье? – пробурчал Филипп, смахивая с бороды пену.

– А вот куда, – сказал Фабиан, воплощение терпения и доброжелательности. – Всю историю нашей цивилизации художники в той или иной форме создавали произведения на эротические сюжеты – возвышенные и игривые, грубоватые и целомудренные, непристойные и рассчитанные на самый взыскательный вкус… Всячески выражали свои сексуальные фантазии. Вчера, например, в «Же-де-Пом» я в десятый или в двадцатый раз любовался полотном Мане «Завтрак на траве». Помните? Две обнаженные пышнотелые женщины на траве в обществе двух полностью одетых джентльменов…

– Знаю я эту картину, знаю, – перебил Филипп скучающим тоном. – Продолжайте.

– Так вот, – проговорил Фабиан, – месье Мане вовсе не хотел, чтобы у зрителей сложилось впечатление законченности этого сюжета. В картине содержится намек на то, что происходило до изображенной сцены, а также на то, что может случиться потом. Такое, во всяком случае, у меня сложилось впечатление. Вы понимаете, что я хочу сказать?

– Понимаю, – сказал Филипп. – Но не совсем.

– Кто знает, – рассудил Фабиан, – будь у Мане побольше времени, возможно, он изобразил бы какие-то сценки, что предшествовали этому мирному, остановленному во времени мгновению, а также посвятил бы нас в то, чем закончился идиллический завтрак. Вполне вероятно, что эти сценки мало отличались бы от того, чем нас угостили на просмотре. Да, верно, Надин уступает Мане в таланте, спорить тут не приходится, да и наша прелестная малышка Присцилла, возможно, не так мила, как женщины на картине, но в целом, осмелюсь уверить, фильм Надин преследует те же благородные цели, что и полотно великого Мане…

– Браво! – вскричала Надин. – Не в бровь, а в глаз! Он и в самом деле вечно норовит затащить меня в кусты или трахнуть прямо на пляже. И не вздумай отпираться, Филипп. Помнишь, что ты отчебучил со мной прошлым летом? Я потом неделю вымывала песок из задницы.

– А я вовсе не отпираюсь, – неуклюже пробормотал Филипп.

– Секс, любовь, как угодно, – разглагольствовал Фабиан, – все это никогда не сводится к одной лишь нагой плоти, к удовлетворению страсти. Всегда должна примешиваться фантазия. Каждая эпоха таит для художника фантазию, загадку, которая поднимает простой акт любви на невероятную высоту. Вот и Надин попыталась внести свою скромную лепту, чтобы обогатить фантазии ваших современников. В наш мрачный, безрадостный и примитивный век ее не критиковать, а на руках носить надо.

– Да он хоть коню зубы заговорит, – восхищенно воскликнула Лили.

– Это точно, – поддакнул я, припомнив, как за считанные минуты Фабиан ухитрился превратить меня из врага в союзника. И вдруг я сообразил, что он, должно быть, разжалованный адвокат. Представляю, за что его могли разжаловать!

– Ничего, месье, – величественно произнес Филипп, – настанет день, когда мы поспорим с вами на моем родном языке. Дискутируя по-английски, я оказываюсь в ущемленном положении.

Критик поднялся.

– Завтра мне рано вставать. Расплатись по счету, Надин, а я возьму такси.

– Не беспокойся, Надин, – замахал руками Фабиан, хотя француженка, похоже, вовсе не собиралась последовать совету Филиппа. – Мы сами заплатим. – От меня не ускользнуло, что он употребил множественное число. – Спасибо за прекрасный вечер.

Мы встали, и Надин расцеловала Фабиана в обе щеки. Со мной попрощалась за руку. Я ощутил легкое разочарование. Что ей стоило поцеловать и меня? Интересно, как относится марокканец, сыгравший с ней в двух продолжительных и отнюдь не романтических сценах, к тому, что она уходит с другим? Впрочем, актеры есть актеры, подумал я. У них все не как у людей.

– А вы где живете? – спросил Фабиан мисс Дин.

– Неподалеку отсюда.

– Может, проводить вас…

– Нет, благодарю, я не иду домой, – ответила Присцилла. – У меня свидание с женихом. – Она протянула мне руку, которую я чиино пожал. – До свидания, – попрощалась она. И вдруг я ощутил в своей ладони скатанный бумажный шарик. Тут я впервые разглядел лицо молодой американки. Уголок ее рта был выпачкан шоколадом, но глаза отливали голубизной морской приливной волны, сулящей вынести на берег таинственные сокровища из пучины.

– До свидания, – сбивчиво пробормотал я ей вслед, сжимая в кулаке бумажку.

Мы вышли из эльзасского ресторанчика, распрощались со всеми, и втроем, Фабиан, Лили и я, прошлись немного пешком, вдыхая влажный воздух теплой февральской ночи в Париже.

Я сунул руку в карман, извлек комочек бумаги, развернул и увидел при свете уличного фонаря нацарапанный телефонный номер. Спрятав бумажку в карман, я поспешил вслед за Фабианом и Лили, которые успели отдалиться на несколько шагов.

– Ну как, Дуглас, хорошо в Париже? – спросил Фабиан.

– Н-да, бойкий был денек. Поучительный.

– Это только начало, – сказал Фабиан. – Многое еще ожидает вас впереди. Многое.

– Вы и в самом деле верите в ту галиматью, что несли там? – обратился я к Фабиану. – Насчет Надин, Мане и всего прочего?

Фабиан расхохотался.

– Вначале – нет, – сказал он. – Просто я завелся. Я всегда завожусь, когда французы начинают распинаться о Расине, Мольере и Викторе Гюго. А вот в конце я же сам себя убедил, что являюсь великим знатоком искусства.

– Надеюсь, вы не собираетесь поставить свое имя, вернее наши имена, в этом фильме? – с беспокойством спросил я.

– Нет, – горестно вздохнул Фабиан. – Так далеко мы не зайдем. Но нам нужно деловое название нашей компании. Не подскажете ли вы, Лили? Вы всегда были умницей.

– Компания «Туда, сюда, обратно, тебе и мне приятно», – с усмешкой предложила Лили.

– Не будьте вульгарной, дорогая, – с важным видом произнес Фабиан. – Мы ведь хотим, чтобы о нашей картине появилась рецензия в «Таймс». Но обо всем этом мы еще трезво поразмыслим завтра. Кстати, Дуглас, надо идти баиньки. Завтра встаем в пять утра. Едем в Шантильи поглядеть пробежки.

– Какие пробежки? – удивился я. Не понимая, о чем идет речь, я подумал, что Шантильи – это особое место, где актеры порнографических фильмов, готовясь к съемкам, тренируются, дабы сохранить свою форму. Судя по тому, что мне пришлось увидеть, их работенка была связана с такой затратой физических сил, какая бывает у профессионального боксера после, по меньшей мере, десяти раундов боя на ринге.

– Пробежки нашей лошади, – объяснил Фабиан. – Когда мы вернулись из Лувра, я получил телеграмму. Кстати, вы довольны, что побывали в Лувре?

– Да, очень. Так что же о нашей лошади?

– Телеграмма пришла от моего друга из Кентукки. Каким-то образом он разузнал, что одна нога у нашей лошади не совсем в порядке. И пока воздерживается от ее покупки.

– Вот те на? – воскликнул я.

– Не волнуйтесь, дорогуша. Он хочет, чтобы прежде лошадка прилично выступила. После чего выложит деньги. Разве вы можете порицать его за это?

– Его-то нет, а вот вас следует.

– Мне кажется, Дуглас, что вы начинаете наши деловые взаимоотношения на ошибочной ноте, – обиженно заявил Фабиан. – Нам нужно переговорить с тренером и объяснить ему, как обстоят дела. Он верит в эту лошадь, очень верит. Но ему надо убедиться, что она уже вполне в форме, и тогда выставить ее в подходящем заезде. Хотя фамилия у тренера английская – Кумбс, но семья их давно, еще с начала прошлого столетия, живет в Шантильи. Кумбс прямо-таки маг и волшебник по части того, в каком именно заезде следует выпустить лошадь. Он выигрывал с такими безнадежными лошадьми, которые были годны разве для перевозки утиля. Во всяком случае, вам понравится в Шантильи. Ни один любитель конного спорта, приехавший в Париж, не упустит случая побывать там.

– Я не любитель лошадей, – поморщился я. – Не люблю и даже до смерти боюсь их.

Мы уже подошли к отелю, и Фабиан покровительственным тоном заметил:

– Ах, Дуглас, вам еще предстоит пройти долгий, долгий путь. – Он похлопал меня по плечу и заключил: – Но со мной вы пройдете. Ручаюсь, что пройдете.

Я поднялся к себе в номер, разделся, улегся в постель и посмотрел на телефон. Припомнив кое-какие сцены из сегодняшнего фильма, я вдруг понял, что спать мне вовсе не хочется. Спустившись в бар, я заказал виски с содовой. Сделав пару медленных глотков, я запустил руку в карман, выудил комочек бумаги, развернул перед собой на стойке бара и уставился на номер телефона Присциллы Дин.

– Есть у вас телефон? – спросил я бармена.

– Внизу, – буркнул он.

Я спустился, дал телефонистке номер, проследовал в указанную будку, снял трубку и поднес к уху. Через несколько мгновений услышал короткие гудки. Чуть подождал, потом повесил трубку. Видно, не судьба.
[1] [2] [3] [4]