9

– Никогда не был там.

– О, это удивительное место для лыжников. Там каждый год встречаешь одних и тех же людей со всех концов света.

Засопел муж, разбуженный нашими голосами. Открыв глаза, он с нескрываемой враждебностью уставился на меня. Я почувствовал, что враждебность – это его естественное, укоренившееся состояние, которое временами вырывается наружу, прежде чем он успеет спрятать его под личиной вежливости.

– Ты знаешь, Билл, – сообщила ему блондинка, – этот господин летел с нами в самолете, – и сказала так, словно это было радостным событием для всех нас.

– Ну и что? – пробурчал муж.

– Мне всегда очень приятно встретить за границей американца. И общий язык, и все такое. А европейцы ведь ужасно фальшивые люди. Ну, по этому поводу можно и выпить немного. – Она открыла свою шикарную сумочку и вынула изящную серебряную фляжку с колпачком в виде трех хромированных стаканчиков, один внутри другого. – Надеюсь, вы пьете коньяк – улыбнулась она мне, осторожно наливая.

Рука у меня задрожала, и немного коньяку пролилось на пол. Случилось это потому, что в этот момент ее муж снял шарф, окутывавший шею, и я увидел на нем темно-красный шерстяной галстук. Это был или тот галстук, что лежал в моем пропавшем чемодане, или точно такой же. Он закинул ногу на ногу, и я тут же заметил, что на нем ботинки уже не новые, совершенно такие же, как и мои, что остались в чемодане.

– Что ж, за того, кто первым сломает себе ногу в этом году, – поднял стаканчик муж, хрипло рассмеявшись. Уверен, что у него-то самого никогда не было никаких переломов. Он был из тех, кто не болел ни разу в жизни и не знал никаких лекарств, кроме, быть может, аспирина.

Я одним глотком выпил коньяк. Мне необходимо было прийти в себя, и я был рад, что она тотчас налила мне второй стаканчик. Подняв его, я галантно поклонился ей, широко и фальшиво улыбаясь, а в душе желая, чтобы поезд потерпел крушение, чтобы их обоих задавило, и я мог бы обыскать как их самих, так и их багаж.

– Вы, видно, люди бывалые в путешествиях, – льстиво сказал я. – Будь начеку за границей, – отозвался муж. – Вот наше правило. – Он протянул мне руку. – Меня зовут Билл Слоун. А это моя маленькая жена Флора.

Я пожал ему руку и назвался. Рука у него была жесткая и холодная. А его маленькая Флора (килограммов, должно быть, на семьдесят) обаятельно улыбнулась и налила мне еще коньяку.

К тому времени, когда поезд прибыл в Сан-Мориц, мы совсем подружились. Я узнал, что они из Гринвича в штате Коннектикут, что Слоун строительный подрядчик, самостоятельно выбившийся в люди, что Флора, как я и предполагал, не первая жена, что у него взрослый сын, который, слава Богу, не из длинноволосых, что сам Слоун голосовал за Никсона и дважды был в Белом доме, что суматоха, поднятая вокруг Уотергейтского дела, уляжется через месяц и сами демократы будут сожалеть о ней, что это третья поездка супругов в Сан-Мориц, что в Цюрихе они задержались на два дня, чтобы Флора сделала покупки, и что, наконец, они собираются остановиться в отеле «Палас».

– А вы где остановитесь, Дуг? – спросил Слоун.

– Тоже в «Паласе», – без колебаний ответил я. Мне, конечно, нельзя было позволить себе такую роскошь, но я решил, что ни в коем случае, чего бы это ни стоило, не должен терять их из виду.

В Сан-Морице я настоял, что подожду вместе с ними, пока они получат свои вещи из багажного вагона. На их лицах, однако, ничего не отразилось, когда я снял с полки свой большой темно-синий чемодан с красной окантовкой.

– Чемодан-то у вас не заперт, – заметил Слоун.

– Сломан замок, – объяснил я.

– Надо срочно починить. В Сан-Морице полно итальянцев, – наставительно произнес Слоун.

Его интерес к моему чемодану мог иметь какое-то значение, а мог быть и совершенно случайным.

У них было восемь чемоданов, все новенькие, и ни один из них не походил на мой, что тоже еще ничего не значило.

Для перевозки багажа наняли второе такси, которое следовало за нами по оживленным, покрытым снегом улицам курортного городка.

В отеле «Палас» от стен, казалось, исходило какое-то слабое дразнящее дуновение. То было дуновение денег. И в самом деле, вестибюль здесь походил на продолжение банковского хранилища в Нью-Йорке. С гостями обращались благоговейно, словно с ценными старинными иконами. У меня было такое ощущение, что даже маленький, изысканно одетый ребенок, который со своей английской няней чинно прохаживался по пушистому ковру, и тот понимал, что я не из их круга.

И швейцар, и все в конторке, почтительно изгибаясь, пожимали руку Слоуну и кланялись его жене. Его чаевые в предыдущие годы были, очевидно, по-царски щедрыми. Я спросил себя, мог ли этот человек, которому по карману жить в таких отелях, как «Палас», иметь такую жену, как Флора, мог ли он присвоить семьдесят тысяч долларов. И ответил, что несомненно мог. В конце концов, Слоун сам признался, что любыми путями самостоятельно выбивался в люди.

Когда я сказал портье, что не заказывал номер предварительно, он тут же понял, с кем имеет дело.

– К сожалению, сэр… – начал он.

– Это мой друг, – перебил его Слоун. – Устройте его, пожалуйста.

Портье полистал лежавшие перед ним графики и сказал:

– Разве что двойной.

– Прекрасно, – подхватил я.

– Как долго пробудете, мистер Граймс?

Меня взяло раздумье. Кто знает, сколько тут можно продержаться, имея всего пять тысяч?

– Неделю, – ответил я, решив, что буду ограничивать себя в расходах.

Поместили меня рядом со Слоунами. Номер был большой, с широкой двуспальной кроватью, застеленной розовым атласным покрывалом. Из окон великолепный вид на озеро и окружающие горы, чистые и ясные в лучах заходящего солнца. При других условиях дух захватывало бы от такой красоты, но сейчас она мне казалась равнодушной и чересчур дорогостоящей. Задернув шторы, я в мрачном настроении, не раздеваясь, лег на пышную постель, атласное покрывало смялось и зашуршало подо мной. Меня все еще преследовал запах духов Флоры.

Я пытался обдумать, каким образом можно быстро и надежно установить, взял ли Слоун мои деньги. Мои мысли были смутны и бестолковы. Два дня в Цюрихе измотали меня. Мне стало холодно, но я не мог отвязаться от мыслей о том, как выследить Слоуна. Даже если на нем мой галстук и мои ботинки, то что дальше? Голова начала болеть, я поднялся с постели и принял две таблетки аспирина.

После этого я беспокойно задремал, и мне все снился сумбурный сон: какой-то человек то появлялся, то исчезал, звеня ключами.

Разбудил меня телефонный звонок. Звонила Флора, приглашая поужинать вместе. С нарочитой радостью я принял приглашение. Она объяснила, что Билл забыл захватить смокинг (его уже выслали вдогонку из Америки; но он еще не прибыл), а потому обедать будем в городе. Я сказал, что тоже предпочитаю не одеваться к ужину, потом поднялся и принял холодный душ.

Мы встретились в баре нашего отеля. Слоун был в темно-синем костюме (не моем) и в других ботинках (тоже не моих). За столом сидела еще одна пара, которая, оказывается, летела с нами в самолете и была также из Гринвича. Они уже катались сегодня на лыжах, и жена слегка прихрамывала.

– Ну разве не чудесно? – воскликнула Флора. – Только представьте: целых две недели я могу теперь проводить в клубе «Карвелия» и нежиться на солнышке.

– А вот до замужества она уверяла, что обожает кататься на лыжах, – пожаловался Слоун.

– Так ведь то было до замужества, дорогой, – улыбнулась она.

Слоун заказал бутылку шампанского, ее быстро распили, и другой муж за нашим столом потребовал вторую. Мне бы, подумал я, уехать из Сан-Морица, прежде чем наступит моя очередь заказывать.
[1] [2] [3]