18 (2)

На следующее утро они отправились завтракать поздно и после завтрака погуляли по улицам городка. Из церкви шли горожане, ведя за руку одетых в лучшее платье детей, чинно шагавших со скучающим видом мимо клумб с увядшими цветами. В лагере никогда не увидишь детей, и они придавали этому утру какую-то домашнюю прелесть.

По тротуару шел пьяный солдат, изо всех сил старавшийся прямо держаться на ногах. Он свирепо поглядывал на идущих из церкви людей, словно бросая вызов их благочестию и защищая свое право напиваться пьяным с утра по воскресеньям. Поравнявшись с Хоуп и Ноем, он с важным видом отдал честь и бросил на ходу:

— Тес, не говорите военной полиции.

— Вчера один парень в автобусе видел твою фотографию, — сказал Ной.

— Ну и какой отзыв? — Хоуп мягко коснулась пальцами его руки. — Положительный или отрицательный?

— Сад, сказал он, сад в майское утро!

Хоуп, довольная, засмеялась:

— Армия никогда не выиграет войну с такими солдатами, как этот.

— Он еще сказал: «Клянусь богом, я должен жениться прежде, чем меня убьют!»

Хоуп опять было улыбнулась, но вдруг нахмурилась, задумавшись над последними словами. Она ничего не сказала: ведь она могла прожить здесь только неделю, и не стоило терять время на разговоры о подобных вещах.

— Ты сможешь приходить каждый вечер? — спросила она.

Ной утвердительно кивнул головой:

— Даже если мне придется подкупить всех военных полицейских в этом районе, — сказал он. — В пятницу вечером, может быть, я не смогу прийти, но в остальные дни… — Он с сожалением посмотрел вокруг на грязный, запущенный город, весь окутанный пылью, сквозь которую пробивались лучи солнца, с десятью барами, освещавшими улицы ярким неоновым светом. — Жаль, что ты не можешь провести эту неделю в более приличном месте…

— Глупости, — возразила Хоуп, — мне очень нравится этот город, он напоминает мне Ривьеру.

— А ты была когда-нибудь на Ривьере?

— Нет.

Ной искоса посмотрел через железнодорожные пути туда, где изнемогал от зноя негритянский район, на уборные и некрашеные доски домов, стоящих вдоль разбитых дорог.

— Ты права, — согласился он, — мне он тоже напоминает Ривьеру.

— А ты был когда-нибудь на Ривьере?

— Нет.

Они рассмеялись и молча продолжали путь. Склонив голову к нему на плечо, Хоуп спросила:

— Сколько же? Как ты думаешь, сколько?

Ной знал, о чем она говорит, но все-таки переспросил:

— Что сколько?

— Сколько времени она продлится? Война…

Маленький негритенок сидел в пыли и с серьезным видом гладил петуха. Ной искоса посмотрел на него. Петух, казалось, дремал, загипнотизированный ласковыми движениями черных ручонок.

— Недолго, — ответил Ной, — совсем недолго. Все так говорят.

— Ведь ты не станешь лгать своей жене, не правда ли?

— Ни в коем случае, — сказал Ной. — У меня есть знакомый сержант в штабе полка, так он говорит, что, как думают в штабе, нашей дивизии вряд ли вообще придется воевать. Он говорит, что полковник страшно расстроен, потому что он надеялся получить Б.Г.

— Что такое Б.Г.?

— Бригадный генерал.

— Очень я глупая, что не знаю всего этого?

Ной рассмеялся:

— Чепуха! Я обожаю глупых женщин.

— Я очень рада, — сказала Хоуп, — так приятно это слышать. — Они, не сговариваясь, одновременно повернули обратно, как будто все их импульсы исходили из одного источника, и направились к меблированным комнатам.

— Надеюсь, что этот негодяй никогда не получит этого, — спустя некоторое время мечтательно проговорила Хоуп.

— Чего не получит? — в недоумении спросил Ной.

— Б.Г.

Некоторое время они шли молча.

— У меня замечательная идея, — сказала Хоуп.

— Какая?

— Давай вернемся к себе в комнату и запрем дверь. — Она улыбнулась ему, и они, ускорив шаг, направились к меблированным комнатам.

В дверь постучали, и из-за нее послышался голос хозяйки.

— Миссис Аккерман, миссис Аккерман, можно вас на минуточку?

Хоуп сердито взглянула на дверь и, пожав плечами, ответила:

— Я сейчас выйду.

Она повернулась к Ною.

— Оставайся здесь, я вернусь через минуту.

Поцеловав его в ухо, она открыла дверь и вышла. Ной лежал на спине и смотрел сквозь полузакрытые веки на грязный потолок. Его клонило ко сну. За окном подходил к концу навевавший дремоту теплый воскресный день, где-то далеко раздавались свистки паровозов и слышны были голоса томящихся от скуки солдат, напевающих знакомую песенку: «Веселиться и любить ты умеешь, любишь леденцами угощать. Ну, а деньги ты, дружок, имеешь? Это все, что я хочу узнать». Сквозь дремоту до Ноя дошло, что он слышал эту песню раньше. Он вспомнил Роджера, вспомнил, что его уже нет в живых, но тут мысли его оборвались, и он уснул.

Он проснулся от скрипа медленно открываемой двери. Чуть приоткрыв глаза, он увидел стоящую перед ним Хоуп и нежно улыбнулся.

— Ной, — сказала она, — тебе придется встать.

— Погоди, — ответил он, — еще рано. Иди ко мне.

— Нет, — сказала она, и ее голос звучал решительно, — вставай сейчас же.

Ной поднялся и сел в постели.

— Что случилось?

— Хозяйка требует, чтобы мы сейчас же оставили ее дом.

Ной встряхнул головой, стараясь понять, в чем дело.

— Ну-ка повтори, что ты сказала.

— Хозяйка требует, чтобы мы оставили ее дом.

— Дорогая, — терпеливо проговорил он, — ты, должно быть, что-то перепутала.

— Я ничего не перепутала. — Лицо Хоуп выражало с трудом сдерживаемое волнение. — Все совершенно ясно. Нам придется отсюда уйти.

— Почему? Разве ты не сняла комнату на неделю?

— Да, — ответила Хоуп, — я сняла ее на неделю, но хозяйка заявляет, что я получила ее обманным путем: она, видите ли, не знала, что мы евреи.

Ной встал и медленно прошел к туалетному столику. Он взглянул на свое улыбающееся лицо на фотографии под нарциссами, которые уже начали вянуть и засыхать по краям.

— Она сказала, — продолжала Хоуп, — что вначале у нее возникло подозрение из-за фамилии, но я не похожа на еврейку. А когда она увидела тебя, то заинтересовалась и спросила меня. Я, конечно, ответила, что мы евреи.

— Бедная Хоуп, — нежно произнес Ной, — извини меня.

— Не дури, — ответила она, — я не хочу больше слышать от тебя ничего подобного и прошу тебя никогда и ни за что не извиняться передо мной.

— Хорошо, — сказал Ной, рассеянно перебирая пальцами нежные увядшие цветы. — Давай собирать вещи.

— Да, — согласилась Хоуп. Она достала свой чемодан, положила его на кровать и открыла. — Лично к вам у меня претензий нет, сказала хозяйка, это просто правило моего дома.

— Рад узнать, что лично к нам претензий нет, — ответил Ной.

— Ничего страшного. — Хоуп начала, как всегда, аккуратно складывать в чемодан нежно-розовое белье. — Сейчас пойдем в город и найдем другое место.

Ной потрогал щетку для волос на туалетном столике. Обратная сторона ее была украшена серебряной пластинкой с полустершимся грубоватым старомодным орнаментом из листьев, которая тускло поблескивала в пыльном полумраке комнаты.

— Нет, — сказал он, — мы не станем искать другое место.
[1] [2] [3] [4]