16 (2)

— Об этом не может быть и речи, — проговорил майор дрожащим от волнения голосом, — это совершенно исключается, машина принадлежит итальянской армии, и мы выполняем задание…

— Я очень сожалею, господин майор, — сказал Гарденбург, — но генерал Айгнер старше вас чином, и это территория немецкой армии. Будьте любезны сдать машину.

— Что за нелепость! — воскликнул майор, но уже неуверенно.

— Имейте в виду, — продолжал Гарденбург, — что впереди заградительный пункт, который имеет распоряжение конфисковывать весь итальянский транспорт и, если нужно, силой. Вам придется там объяснить, что делают три строевых офицера в такой момент так далеко от своих частей. Вам также придется объяснить, почему вы взяли на себя смелость игнорировать особое распоряжение генерала Айгнера, командующего всеми войсками в этом районе.

Он холодно уставился на майора. Тот поднял руку и взялся за горло. На лице Гарденбурга не дрогнул ни один мускул. Оно по-прежнему выражало усталость, презрение и скуку. Повернувшись спиной к майору, он направился к машине. Каким-то чудом ему удалось пройти эти несколько шагов не хромая.

— Furi![46] — приказал он по-итальянски, открывая переднюю дверцу. — Выходите, водитель останется. — Сидевший рядом с водителем солдат умоляюще поглядел на офицеров, но они, избегая его взгляда, с тревогой смотрели на майора, следовавшего за Гарденбургом.

Гарденбург похлопал по руке солдата, сидевшего рядом с шофером.

— Furi, — спокойно повторил он.

Солдат вытер лицо и, глядя под ноги, вышел из машины, с несчастным видом встав около майора. Они были удивительно одинаковые, эти два итальянца, кроткие, смуглые, встревоженные, красивые и совсем непохожие на военных.

— Теперь, — Гарденбург недвусмысленным жестом пригласил двух других офицеров, — вы, господа…

Оба офицера взглянули на майора, один из них быстро заговорил по-итальянски. Майор вздохнул и ответил тремя словами. Офицеры вышли из машины и встали рядом с майором.

— Унтер-офицер, — позвал Гарденбург, не оборачиваясь.

Христиан подошел и встал по стойке смирно.

— Освободите багажник машины, — приказал Гарденбург, — отдайте этим господам все их личное имущество.

Христиан заглянул в багажник: там были жестяные банки с водой, три бутылки кьянти и две коробки с продовольствием. Методично, одну за другой, он достал бутылки и коробки и поставил их к ногам майора на обочину дороги. Все три офицера мрачно смотрели, как выгружают их вещи на песок пустыни.

Христиан нерешительно дотронулся до жестянок с водой и спросил:

— Воду тоже, лейтенант?

— Воду тоже, — не колеблясь ответил Гарденбург.

Христиан поставил жестянки с водой около коробок с продовольствием.

Гарденбург подошел к задней части машины, где были привьючены скатанные в рулоны постельные принадлежности, достал нож и тремя быстрыми взмахами перерезал кожаные ремни. Брезентовые рулоны развернулись и упали в пыль. Один из офицеров с раздражением заговорил по-итальянски, но майор резким движением руки заставил его замолчать. Вытянувшись перед Гарденбургом, майор сказал но-немецки:

— Я требую расписку на машину.

— Вполне законно, — серьезно ответил Гарденбург. Он достал карту, оторвал от угла небольшой прямоугольный кусочек и начал медленно писать на обороте.

— Так вас устроит? — спросил он и не спеша, отчетливо прочитал вслух: «Получена от майора такого-то»… я оставляю пустое место, майор, вы его заполните на досуге… «одна штабная машина „фиат“ с водителем. Реквизирована по приказу генерала Айгнера. Подпись: лейтенант Зигфрид Гарденбург».

Майор выхватил бумагу и внимательно прочел ее. Затем размахивая ею, громко заявил:

— Я предъявлю ее в должном месте и в должное время.

— Пожалуйста, — согласился Гарденбург и уселся на заднее сиденье. — Унтер-офицер, садитесь сюда, — приказал он.

Христиан сел в машину рядом с лейтенантом. Сиденье было обито красивой рыжевато-коричневой кожей; в машине пахло вином и туалетной водой. Христиан бесстрастно смотрел вперед на загорелую бронзовую шею водителя. Гарденбург перегнулся через Христиана и захлопнул дверцу.

— Avanti[47], — спокойно сказал он водителю.

Спина водителя на мгновение напряглась, и Христиан заметил, как по его голой шее разлилась краска. Водитель осторожно включил скорость. Гарденбург отдал честь, все три офицера один за другим ответили на приветствие, а солдат, казалось, был настолько ошеломлен, что не мог даже поднять руку.

Машина плавно двинулась вперед, и над небольшой кучкой людей, оставшихся на обочине дороги, взвилась пыль. Христиана так и подмывало обернуться, но Гарденбург резко сжал его руку.

— Не смотри! — бросил он.

Христиан старался расслабить свои напряженные мышцы. Он ждал выстрелов, но их не последовало. Он взглянул на Гарденбурга. На лице лейтенанта играла легкая, холодная улыбка. «Он наслаждается всем этим, — с удивлением подумал Христиан. — Несмотря на все свои раны, на брошенную роту, не зная, что его ждет впереди, он наслаждается этим моментом, смакует его, испытывает истинное удовольствие». Христиан тоже улыбнулся, глубже опускаясь в мягкое кожаное сиденье и с наслаждением распрямляя уставшие члены.

— А что, если бы они отказались отдать машину? — спустя некоторое время спросил он.

Гарденбург улыбнулся, полузакрыв веки от чувственного удовольствия.

— Они убили бы меня, вот и все.

Христиан серьезно кивнул головой.

— А воду, — спросил он, — зачем вы оставили им воду?

— О! Это было бы слишком, — ответил он, посмеиваясь и удобнее усаживаясь на роскошном кожаном сиденье.

— Как вы думаете, что с ними будет? — спросил Христиан.

Гарденбург небрежно пожал плечами.

— Они сдадутся в плен и пойдут в английскую тюрьму. Итальянцы любят сидеть в тюрьме. Ну, а теперь помолчи, я хочу спать.

Через несколько минут его дыхание стало ровным, а окровавленное, грязное лицо приняло спокойное и почти детское выражение — он спал. Христиан бодрствовал. «Кто-то, — думал он, — должен наблюдать за пустыней и за водителем». Водитель сидел впереди в напряженной позе, быстро ведя по дороге мощную машину.

Над городком Мерса-Матрух только что пронеслось дыхание смерти. Они пытались найти кого-нибудь, чтобы доложить о себе, но в городе царил хаос. Среди руин двигались машины, брели отставшие от частей солдаты, стояли подбитые танки. Вскоре после их прибытия налетела эскадрилья самолетов, которая бомбила город в течение двадцати минут. Разрушений стало еще больше.

Из-под обломков разбитого санитарного поезда доносились дикие крики людей. Казалось, все стремились только на запад; поэтому Гарденбург приказал водителю влиться в длинный медленно двигающийся поток машин, и они направились к окраине города. Там находился контрольный пункт, у которого стоял изможденный капитан с приколотым на доску листом бумаги.

Капитан спрашивал у проходивших мимо него потоком запыленных и изнуренных людей фамилии и наименование частей и записывал их. Он походил на помешанного бухгалтера, пытающегося подвести баланс банка, разрушенного землетрясением. Капитан не знал, где находится штаб их дивизии и существует ли он еще. Деревянным мертвым голосом он повторял, с трудом шевеля покрытыми коркой губами:

— Проходите, проходите. Черт знает что. Проходите.

Увидев, что у них водитель итальянец, он приказал:

— Оставьте его здесь, со мной, мы используем его для обороны города. Я дам вам водителя немца.

Гарденбург мягко заговорил с итальянцем. Тот заплакал, но все-таки вышел из машины и направился к капитану, небрежно волоча по пыли винтовку, ухватив ее за ствол у самого дула. В его руках винтовка казалась безобидной и мирной. Он безнадежным взглядом провожал катившиеся мимо орудия и машины, полные солдат.

— С таким войском нам ни за что не удержать Матрух, — мрачно проговорил Гарденбург.

— Конечно, — согласился капитан, — конечно, нет. Черт знает что. — И, всматриваясь сквозь пыль в громыхавшие мимо него два противотанковые орудия и бронемашину, поднявшие новые облака пыли, он стал записывать номера их частей.

Капитан посадил к ним водителя танка, потерявшего свой танк, и пилота мессершмитта, сбитого над городом, и посоветовал как можно быстрее добраться до Эс-Саллума: там, в далеком тылу, обстановка, вероятно, не такая тяжелая.
[1] [2] [3] [4]