*** (1)

[1] [2] [3] [4]

– Дети, дети, – вмешался Мартин, – у меня сегодня выходной.

– Извини, – сразу оборвал спор Виллард, а Линда принужденно засмеялась.

– Вам бы собаку купить, – сказал Мартин.

– Он терпеть не может собак. Он предпочитает жить в склепе, – и Линда принялась гасить лампы в гостиной.

С тем все и разошлись по своим спальням, оставив для общего спокойствия свет в нижнем холле, хотя можно было поручиться, что бродяга, кто бы он ни был и с какой бы целью ни приходил, сегодня ночью не вернется.

Утром Виллард позвонил в полицию, и они обещали приехать. Линде пришлось изобрести подходящий предлог, чтобы увести мальчишек из дому, во всяком случае, до самого обеда: увидят полицейских, начнут задавать вопросы, а в результате перестанут чувствовать себя в безопасности в своем собственном доме – ей этого ужасно не хотелось. Но вытащить детей из дому оказалось нелегкой задачей, они ни за что не желали расставаться с дядей и никак не могли понять, почему Мартин не может провести утро вместе с ними, а он не мог им признаться, что ему нужно дождаться полицейских и попытаться описать внешность бродяги, который крался к их окну, когда они спали.

Однако к тому времени, когда приехала полицейская машина, детей в доме уже не было. Двое полицейских не спеша обошли участок, профессиональным глазом окинули лестницу, балкон и заросли и все записали в свои книжечки. Когда они спросили Мартина о внешности этого человека, он сам был несколько смущен туманностью своего описания; у него возникло неприятное ощущение, что его рассказ полицейских разочаровал.

– Я ни на минуту не сомневаюсь, что если бы я увидел его еще раз, я бы непременно его опознал, – говорил Мартин, – но в его внешности не было ничего такого, за что можно уцепиться, то есть, ну, вы понимаете, ни большого шрама, ни повязки на глазу, ни сломанного носа, ничего такого…

– Ну, а возраст? – спросил старший из полицейских.

– Что-нибудь средних лет, сержант, – сказал Мартин, – где-то между тридцатью и сорока пятью, пожалуй, так.

Виллард улыбнулся, Мартину показалось, что и сержант Мэдден с трудом сдерживает улыбку.

– Вы понимаете, что я хочу сказать, – заторопился Мартин, – от и до.

– Цвет лица? Что вы можете сказать об этом? – спросил Мэдден.

– Понимаете, при таком освещении, да еще в тумане… – Мартин умолк, перебирая в памяти вчерашние впечатления. – Он был очень бледен.

– Он был лысый? – спросил Мэдден, сделав в своей книжечке какую-то пометку. – Или у него была большая шевелюра?

И снова Мартин засомневался:

– На нем, пожалуй, была какая-то шляпа.

– Какая шляпа?

Мартин пожал плечами.

– Шляпа как шляпа.

– Может быть, кепка? – подсказал Мэдден.

– Нет, нет, не кепка. Шляпа.

– А какой он был из себя? – методически дознавался Мэдден, записывая каждое слово. – Высокий, приземистый или какой?

Мартин в замешательстве покачал головой.

– Вы знаете, боюсь, что от меня вам будет мало проку. Он стоял под самым окном, вон там, и свет падал на него сверху, и… и я даже не берусь вам сказать… Но так, по впечатлению, он был скорее плотного телосложения.

– У вас есть какие-нибудь предположения, кто бы это мог быть, а, сержант? – спросил Виллард.

Полицейские понимающе переглянулись.

– Видите ли, мистер Виллард, – сказал Мэдден, – в любом городе всегда найдется два-три любителя шляться по ночам. Проверим, у нас тут возле банка строят новый торговый центр, а рабочих привезли из Нью-Хэйвена. Разные, очень разные там попадаются люди. – Он явно не доверял этим чужакам из Нью-Хэйвена. Мэдден закрыл свою книжечку и спрятал ее в карман.

– Если что-нибудь выяснится, мы дадим вам знать.

– Если бы я увидел его снова, я узнал бы его непременно, – повторил Мартин, пытаясь реабилитировать себя в глазах полицейских.

– Если у нас возникнут какие-нибудь подозрения, мы тогда вызовем вас взглянуть на задержанных, – сказал Мэдден.

– Завтра вечером меня уже не будет. Я улетаю во Францию.

Полицейские снова переглянулись; их суровые взгляды не оставляли ни малейших сомнений в том, что они думают о некоторых американских гражданах, которые, являясь свидетелями преступления, позволяют себе улетать во Францию.

– Что ж, поглядим, что тут можно сделать, – сказал Мэдден мрачно, без всякого оптимизма.

Мартин и Виллард долго смотрели вслед полицейской машине, пока она не скрылась из виду.

– Знаешь, забавно, – сказал Виллард, – до чего запросто полицейский может заставить тебя почувствовать, что ты кругом виноват.

Они вернулись в дом, и Виллард пошел звонить Линде, что все в порядке, полицейские уехали и можно везти мальчишек домой.

В тот же день они были приглашены к одним друзьям на коктейль, а потом к другим друзьям на обед, и Линда поначалу сказала, что она никуда не пойдет, что ей даже подумать страшно, как это она оставит детей одних в доме после того, что произошло. Виллард в ответ поинтересовался, не собирается ли она сидеть дома все вечера напролет, пока детям не стукнет двадцать. И добавил, что кто бы ни был этот человек, но напугали его как следует и он теперь постарается держаться от их дома на самом почтительном расстоянии. Тут Линда решила, что он прав, но сначала она должна все рассказать служанке. Было бы бессовестно вот так уйти и оставить служанку в полном неведении. Но, предупредила она мужа, весьма возможно, что после этого служанка соберет свои вещички и уйдет. А служанка у них была не из спокойных, ей было уже немало лет, и работала она в их доме меньше двух месяцев. С тем Линда и отправилась на кухню, а Виллард стал прохаживаться по гостиной, нервно вздрагивая на каждом шагу.

– Больше всего не выношу искать новых служанок, – пояснил он Мартину. – С тех пор, как мы сюда въехали, эта уже шестая.

Но Линда появилась из кухни сияющая и объявила, что служанка, оказывается, вовсе не такая психопатка, как казалось, и что новость она восприняла довольно спокойно.

– Она слишком стара, чтобы на нее кто-нибудь покусился, – пояснила Линда, – и она успела привязаться к детям, так что она остается.

Виллард унес лестницу в гараж, гараж запер, проследил за тем, чтобы и в детской, и в комнате Линды, и в его собственной комнате, и даже в соседней с ними ванной все жалюзи были заперты изнутри, потому что все эти комнаты выходили на тот самый балкон, к которому не далее как вчера была приставлена та самая лестница.

Коктейль был как две капли воды похож на тысячу других коктейлей, проходивших в этот субботний вечер повсюду, в радиусе ста миль от Нью-Йорка; Виллард и Линда рассказали о своем бродяге, а Мартину пришлось описывать, как он выглядел, при этом снова, как и в разговоре с полицейскими, он усомнился в своей умственной полноценности – очень уж туманным и приблизительным выглядело его описание.

– Шляпа у него была надвинута на глаза, а лицо было какое-то пустое, без выражения, и бледное, я об этом сказал сержанту, и напряженное… – Еще не успев договорить, Мартин поймал себя на том, что к облику человека за окном, возникшему из ночного тумана, добавилась новая черта, что напряженность, которую он ощутил в этом человеке, новая подробность, извлеченная из недр памяти, что черты этого лица, которое он пытается вспомнить, он упрощает и огрубляет так, что они превращаются в обозначение, в символ, в некий расовый признак этого опасного видения, пристально взирающего из темноты промозглого леса на хрупкую незащищенность уютного кружка света.

Рассказ гостя Виллардов навел всех на разговор о грабителях, бродягах и похитителях детей.

– …И тут вдруг он видит этого малого; тот стоит на стеклянной крыше и глядит на него во все глаза, а дело-то летом, и ход на крышу открыт, это все на 23-й Западной, и мой дружок лезет на крышу, гонится по крышам за тем малым, загоняет его в угол, но тут малый достает нож, и моему дружку пять раз делают переливание крови, пока, наконец, не выясняется, что жизнь его в безопасности. А того полиция, конечно, не нашла.
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.