9 (1)

В голосе Холта звучала горечь и боль, американца возмущала безответственная плодовитость бедноты.

– И вы наверняка не представляете себе, сколько домов мертвы и обречены оставаться мертвыми всегда. Вся наука с ее вакцинами, пенициллином, водородными бомбами и ракетами бессильна что-либо изменить. Чего только мы не пробовали…

Холт посмотрел на темную воду, зажатую бетонными берегами и пахнущую деревней, перегноем, прелой травой.

– В конце концов, вы – взрослый человек, – глухо сказал он, у вас есть дети; я вас не шокирую. Мы прибегали к химиотерапии, следили за биоритмами, измеряли температуру в шесть часов утра…

Он смолк; у него, похоже, перехватило дыхание. Затем продолжил с тягучим оклахомским акцентом.

– Мы пытались произвести искусственное осеменение в кабинете врача. Безрезультатно. Несчастная Берта.

Его голос выдавал двадцатилетнюю любовь и жалость.

– Вы видели ее только час или два и вряд ли заметили, но… Отбросив сомнения, он решительно продолжил:

– Если бы она не была женщиной, ее следовало бы назвать алкоголиком. Даже закоренелым алкоголиком.

– Да, я этого не заметил, – сказал Джек.

– Конечно, Берта – настоящая леди, – сказал Холт, – она может пить с утра до вечера, и все же из ее уст не вырвется слово, которое нельзя произносить в лучших домах, но – я буду с вами честен, Джек, – она с каждым годом опускается все ниже и ниже. Если бы у нее был ребенок – хотя бы один…

– И все же я не понимаю, – удивленным тоном произнес Джек, – почему нельзя взять ребенка на воспитание в Штатах.

Холт громко вздохнул. Шагов десять прошел молча.

Берта – католичка, – сказал он наконец, – я, кажется, уже говорил вам об этом.

– Да.

– А я родился и вырос в семье баптистов. И сейчас я, наверно, все еще баптист, – сказал Холт. – В Америке администрация детских домов придает подобным вещам большое значение. Принцип такой – детей католиков отдают католикам, протестантов – протестантам, даже евреи…

Холт замолчал, испугавшись, не сказал ли он что-то не то.

– Не подумайте, будто я что-то имею против евреев. Я ничего против них не имею, – устало вымолвил он. – Наверно, эта политика правильна для большинства случаев. Вероятно, если бы я принял католическую веру… Берта никогда не просила меня об этом, – поспешно добавил он. – Мы даже не обсуждали такую возможность, никто из нас не намекал на нее. Но, должен признать, я не раз испытывал соблазн подойти к Берте и сказать: «Мама, отведи меня к ближайшему священнику католической церкви».

Они миновали собор с запертыми на ночь старыми бронзовыми дверями; похоже, служители храма не были готовы ответить сейчас на их вопросы, отпустить грехи или принять новообращенных в лоно католицизма. Холт задумчиво посмотрел на глухие, массивные двери и скульптуру святого, стоящую в нише возле портала.

– Влияние церкви огромно, – прошептал он.

Холт тряхнул головой, как бы пытаясь навсегда освободиться от религиозности.

– Не такой уж я истовый баптист, – сказал он. – Годами не бываю в церкви, разве что на похоронах или свадьбах. Но я не католик. Я никому не могу сказать, что я католик или стану им. Человек не должен идти на такой подлог, верно, Джек? Ни при каких обстоятельствах.

Рим – неподходящее место для такой постановки вопроса, подумал Джек, вспоминая всех низвергнутых здесь, снова восстановленных в правах, уничтоженных, вознесенных ввысь богов и ставки в этой игре.

– Да, верно, – сказал он, потому что знал – Холт ждет от него именно такого ответа. – И все же– продолжал Джек, – время от времени я слышал о парах, где муж и жена исповедовали разную веру и брали детей на воспитание… 25 Да, вы правы (фр.). 26 Нет, это точно (фр.). 27 Самый известный римский вор (фр.). 28 Тогда, итак (ит.). 29 Это самый известный гомосексуалист Рима (фр.).
[1] [2] [3] [4]