27 (1)

– О, Господи, – донесся до Джека голос Делани. – Дай мне телефон.

– Несколько секунд в трубке было слышно дыхание Клары, затем в ней зазвучал слабый, усталый голос Делани.

– Что ты хочешь сказать мне, Джек? – спросил он.

– Это правда, что ты поручаешь Тачино закончить фильм? – сказал Джек.

– Да.

– Выслушай меня внимательно, Морис, – произнес Джек. – Я говорю это не ради себя, а ради тебя. Я постараюсь убедить Холта в том, что Тачино нельзя подпускать к фильму, завершить его должны мы с Брезачем. Это единственный шанс…

Делани вздохнул.

– Джек, – тихо сказал он, – если завтра я узнаю, что ты появился, возле съемочной площадки, я поднимусь с постели и сам встану около камеры.

– Морис, сказал Джек, – возможно, мы говорим с тобой в последний раз – возможно, никому больше не удастся поговорить с тобой, – поэтому я должен сообщить тебе кое-что еще. Твое тщеславие всегда губило тебя, а сейчас ты завершаешь этот процесс. Клара подогревает твое тщеславие, потому что она хочет подвести тебя к краху. Потерпев крах, ты придешь к ней; когда тебе плохо, ты всегда принадлежишь ей. Она сама сказала мне об этом на третий день после моего приезда в Рим. Ты – человек, стоящий на краю пропасти. Это известно всем, кроме тебя, Морис. Я сделал все, чтобы оттащить тебя от бездны, – у тебя еще есть шанс спастись, еще есть что спасать. Ты доказал это во время нашего последнего разговора в больнице. Воспользуйся этим шансом…

– Все? – спросил Делани. Джек вздохнул и ответил:

– Да.

– Уезжай из города, Джек, – прошептал Делани. – Быстро. Джек медленно опустил трубку. Раздался негромкий щелчок, и в комнате стало тихо. Надежды нет, подумал он. А я-то думал, что спас его. Джек вспомнил, какое удовлетворение он испытывал недавно по этому поводу, и печально покачал головой. Оставалось сделать только одну вещь. Он снова поднял трубку и спросил у телефонистки номер Холта. Сэм не спит, подумал Джек, в эту ночь все бодрствуют.

– Сэм, – сказал он, услышав голос Холта, – полагаю, вы знаете, почему я звоню.

– Да, – ответил Холт. – Миссис Делани пятнадцать минут назад оказала мне честь своим звонком.

– По-моему, это конец, – сказал Джек.

– Не обязательно, – заметил Холт. – Я готов считаться до известного предела с мнением Мориса, но здесь затронуты интересы многих людей и большие средства. Если вы согласитесь, мы продолжим работу в прежнем составе, вы будете исполнять обязанности режиссера; я уверен, в конце концов Морис прислушается к голосу разума.

– Нет, Сэм, – сказал Джек. – Он не прислушается к нему, и я не стану продолжать. Он вызвал меня сюда, и он же дал сигнал к отъезду. Я уезжаю.

– Я вас понимаю, – произнес Холт. – Мне очень жаль. Могу ли я чем-то вам помочь?

– Я вылечу первым самолетом, на который мне удастся сесть, – сказал Джек. – Вы объясните все Брезачу?

– Конечно, Джек.

– Если окажетесь в Париже, Сэм, звоните. Я угощу вас с Бертой обедом.

– Обязательно позвоню, – сказал Холт. – Будьте уверены. В какое время вы улетаете?

– Надеюсь, я смогу взять билет на час дня.

– Утром вам доставят в гостиницу чек, – сказал Холт. Джек безрадостно засмеялся.

– Не очень-то удачно вы потратили эти деньги, верно, Сэм?

– Я же нефтедобытчик, – отозвался Холт. – Привык рисковать. И проигрывать.

– Вы по-прежнему собираетесь основать кинокомпанию с Делани и Тачино? – из любопытства спросил Джек.

Холт надолго смолк.

– Наверно, нет, Джек. – сказал он наконец. – Вернусь к нефти. С ней у меня лучше получается.

Джек хмыкнул.

– Позаботьтесь о моем друге Делани, Сэм.

– Боюсь, я не в силах ему помочь, – тихо произнес Сэм. – И никто не в силах. Спокойной ночи, Джек.

– Спокойной ночи. Джек опустил трубку. Finite[54], подумал он.

Джек обвел взглядом темную комнату, единственным источником света в которой была настольная лампа, отбрасывавшая яркий пучок лучей на блестящий телефон. Холодная, неуютная, обманчиво роскошная гостиная казалась пристанищем для одиноких, разочарованных путешественников. На столе возле двери стояли полупустая бутылка шотландского виски, открытая бутылка содовой и несколько бокалов. Джек налил себе виски и добавил в него немного содовой. Газ из нее уже вышел, но Джеку было все равно. Он стоя потягивал жидкость, не снимая пальто с поднятым воротником.

Узы дружбы обрываются, подумал он, любовь умирает. Со щелчком опущенной трубки.

Ему не хотелось ложиться спать. Не выпуская бокала из руки, он прошел в спальню, зажег свет, вытащил два своих чемодана и начал собираться. Надо упаковать в чемоданы все. Весь город. Бросил изданного в 1928 году Бедекера {«…где следует дождаться заката»), на дно чемодана, которым он собирался защищаться от ножа Брезача. Затем опустил туда же томик Катулла {«Значит, время пришло – поспешно юноши встали…»), извлек из ящиков шкафа стопку сорочек и небрежно положил их на книги. Он заметил на ткани темные влажные пятна и понял, что из носа снова пошла кровь. Джек поднес платок к лицу, выпил еще и продолжал сборы.

Упаковать в чемоданы все.

В этой комнате, посреди ночи, смерть коснулась его, потрогала своей рукой, прошептала неясное предупреждение, напомнила о потерянных друзьях, самоубийцах, о тех, кто погиб в бою, умер от разочарования, несправедливости, алкоголизма или просто потому, что пришло время умереть. Кэррингтон, Деспьер, Дэвис, мужчины, ш равшие в покер в горящем Лондоне, Майерс, Катцер – призраки, восставшие из могил, расположенных в Калифорнии, Африке и Франции, – выстроились на перекличку.

Он отхлебнул виски, отнял окровавленный платок от носа, уложил три костюма в хитроумный, запатентованный, бесполезный американский чемодан, вспомнил сны, преследовавшие его в этой кровати, девушку, которую он любил здесь, нож, смятую простыню, тот незабываемый момент, когда смерть показалась ему желанной.

Он не умер в Риме. Смерть прошла рядом с Делани и, возможно, еще вернется за ним. Деспьер погиб, но случилось это не в гоороде. Деспьер, душа которого приняла Рим в ту минуту, когда он впервые проехал через Фламиниевы ворота, человек, всегда готовый что-то праздновать, а утром платить за радость.

Пей, истекай кровью, собирай вещи.

Где сегодня поют цыгане? Что делает сейчас жена, которую Деспьер назвал однажды приятной женщиной?

Он подумал о женщинах, лежавших в эту ночь в своих постелях. Жена, несомненно любящая его, но и хранящая свои тайны, сейчас, наверно, крепко спит; она, как всегда, встретит его фразой: «Хорошо провел время, cheri?» Что, если он задаст ей тот же вопрос, а она ответит искренне? Как он к этому отнесется?

Вероника, обладательница роскошного тела, должно быть, предается на брачном ложе еще не успевшей угаснуть страсти; ей, наверно, удалось с помощью лжи отвести подозрения мужа. Шампанское высохло на аккуратно причесанной альпийской голове.

– О, Господи, – с горечью в голосе промолвил Джек, затем он направился в гостиную, налил в бокал виски.

Берта Холт, женщина с манерами и внешностью настоящей леди, пропитанная алкоголем, защищенная любовью преданного ей мужа, ждущая того часа, когда щедрое итальянское лоно произведет на свет малыша, призванного спасти жену миллионера и наполнить смыслом ее жизнь, видящая сейчас во сне кормилиц, детские коляски, нагрудники, пеленки.

Клара Делани, лежащая на раскладушке в темной больничной палате, единоличная собственница окружающих ее руин, растворяющая в серной кислоте своей любви то, что осталось от ее мужа.

Барзелли, через мозг которой проплывала длинная вереница мужчин, безнравственная, ветреная, сильная, обращающаяся с деньгами, любовью, славой так же грубовато-хладнокровно, как итальянская крестьянка – с выводком своих симпатичных, шумных детей.

Карлотта, научившаяся владеть собой, обнаружившая, что ее лучшие годы начались, когда она разменяла пятый десяток, живущая ради секса и любви, алчно хватающая то и другое, наконец успокоившаяся… Одинокая, всегда боявшаяся одиночества…

Куда вели нити любви, тянувшиеся сквозь ночь? К Брезачу, с его окровавленным лицом, к Деспьеру, умершему за гонорар, к Холту, обремененному женой-пьяницей, мечтающей о чужом ребенке, к Делани, запертому ревнивой супругой в клетку, лишенному женщины, в объятиях которой он обретал невинную радость, женщины, длинными зимними итальянскими вечерами дарившей ему молодость? Нити любви вели к разорванной жизни Джека, к трем его бракам, к тройной боли, сомнениям, разочарованиям, ненависти, однообразию. «Знаешь, ты не спал со мной уже более двух недель». Нежный обвиняющий голос в аэропорту. (Почему она не нашла более тихого места? )

В плену у женщин. Так когда-то сказал Делани.
[1] [2] [3] [4]