22 (1)

– Она заявила, что ты ни разу не занимался с ней любовью.

– Она так сказала?

– Да. И разрешила мне передать ее слова Кларе.

– Ты сказал Кларе?

– Нет. Хочешь, чтобы я это сделал?

Делани устало поднял руку, как бы защищаясь от удара. Затем рука обессиленно упала на одеяло. Он покачал лежащей на подушке головой, смежил веки и замер; лишь звуки его дыхания нарушали тишину в палате. Медсестра сидела в углу, не шевелясь. Джеку казалось, что она дремлет, не пытаясь Вникать в обрывки беседы, долетавшие до ее ушей. Сидя у постелей тяжелобольных и умирающих, она вдоволь наслушалась всяких исповедей. Теперь ее любопытство ограничивалось пульсом и температурой. Доктор разрешил лишь пятнадцатиминутное свидание. Джек располагал еще шестью-семью минутами. Пока они не истекут, медсестра не станет вмешиваться, что бы она ни услышала.

– Это правда, – сказал Делани. – Я не занимался с ней любовью. Я держал ее в своих объятиях, обнаженную, ночь за ночью, но не занимался с ней любовью. Я никогда не поступал так прежде, С другими женщинами.

Голос у него был тихий, утомленный. Глаза оставались закрытыми.

– Сам не знаю, почему я так поступал. Наверно, я хотел, Чтобы с ней у меня все было иначе, чем с другими… Когда я обнимал ее, ко мне возвращалась молодость. Она делала из меня нового человека, с ней я расцветал… Я уходил от нее под утро, в три, четыре часа, тем не знавшим преград юношей, каким я был когда-то. Отказывая себе в удовольствии, я становился лучшим человеком, чем был. Я начинал постигать сущность любви…

Делани открыл глаза, повернул голову и уставился на Джека. Глаза Мориса горели, его небритое лицо осунулось.

– Она – первая женщина в моей жизни, которую я мог иметь, по не воспользовался этим. Она дарила мне молодость… Пойми это. Заставь мою жену понять это…

Ирландский Антей, подумал Джек, припадающий еженощно I итальянской земле. Кто дал мне право разрушать иллюзию обновления этого больного человека с выжженной душой? Если человеку кажется, что его раны затягиваются, неужели друг должен говорить, что они кровоточат сильнее прежнего?

– Эти цветы прислала Карлотта, – внезапно произнес Делани; казалось, он уже жалел о сделанных признаниях и надеялся, ЧТО Джек забудет о них.

Морис указал на большой букет красных роз в стеклянной вазе.

– Она приходила сюда вчера вечером, но ее не пустили в палату. Мне передали записку от нее. Карлотта спрашивала, не нужно ли мне что-нибудь.

Он усмехнулся с горечью.

– Увидишь ее, скажи: да, мне нужно новое сердце. Ты с ней не разговаривал?

– Одну минуту, – сказал Джек. – По телефону.

– Представляешь, она прилетела из Англии, – сказал Делани. – Из всех женщин, которых я знал… о, Боже, какие переплетения… Знаешь, о чем я думал, лежа тут, Джек… Я бы хотел увидеть всех людей, которых я любил, обижал, использовал, ненавидел, и объясниться с ними. Растолковать им, почему я поступал так, а не иначе, поведать, какую боль или облегчение они мне принесли. Освободиться…

– Тогда здесь пришлось бы поставить регулировщика, который направлял бы поток посетителей, – пошутил Джек, сознательно уходя от серьезного разговора.

Несомненно, моральное состояние Делани не улучшилось бы, если бы он стал, лежа в постели, подводить окончательные итоги.

– Многие считают меня мерзавцем, – тихо сказал Делани. – Так было всегда. Даже в детстве. И всю жизнь я притворялся, что мне это безразлично. Притворялся…

– Я выпушу бюллетень, – сказал Джек. – «Морис Делани вовсе не мерзавец». Так ты сэкономишь массу времени.

– Что касается женщин… – продолжал Делани, не замечая легкомысленного тона своего собеседника. – Не отличаясь красотой, в юности я не имел тех женщин, которых хотел. Потом я стал большой шишкой, и оказалось, что я далеко не урод, меня находили остроумным, обаятельным, неотразимым, женщины выстраивались в длинную очередь.

Он сухо усмехнулся.

– Если бы я не заглядывал в зеркало, я бы поверил, что во мне шесть футов роста и я божественно красив. Я принялся наверстывать упущенное. Полагаю, я компенсировал себе те годы, когда девушки считали меня некрасивым. Я всегда боялся, что сон кончится, и какая-нибудь женщина, взглянув на меня, засмеется и скажет: «Да я тебя знаю, ты – Морис Делани, безобразный коротышка из чикагского Саут-Сайда». Однажды на западном побережье девушка пыталась покончить с собой из-за того, что я бросил ее. Врачи спасли ее, но, когда я узнал об этом происшествии, в первый момент я испытал не радость по поводу того, что она осталась жива; я подумал – надо же, женщина решила, что из-за меня можно умереть. Я получил удовлетворение. Наверно, те, кто считает меня мерзавцем, близки к истине…

Он вздохнул.

– Похоже, я устал, – сказал он слабеющим голосом. – Посплю немного. Спасибо, что пришел… Не бросай меня, Джек. Мы с тобой еще удивим мир. Пожалуйста, сообщи свой новый адрес…

Он закрыл глаза, отдаваясь во власть своей слабости и погружаясь в вечернюю больничную тишину.

Джек встал, кивнул неподвижно сидящей в своем углу медсестре и бесшумно покинул палату.

В гостиной повсюду лежали газеты – пять-шесть французских изданий, а также средиземноморский выпуск нью-йоркской «Геральд Трибьюн». Сообщение о гибели Деспьера находилось на первой полосе французских газет и на второй полосе «Трибьюн». Джек снова и снова перечитывал короткую сухую заметку. Деспьер вместе с патрулем угодил в засаду; рядом с ним взорвалась граната. Все газеты ошибочно утверждали, что ему было тридцать два года. Из родственников у него осталась лишь сестра, жившая в Байонне. Завтра его должны были похоронить в Алжире с воинскими почестями. Деспьер любил солдат, он находил в них нечто детское, и идея похорон с воинскими почестями позабавила бы его.

Джек собрал газеты и бросил их в корзину для мусора, чтобы больше к ним не возвращаться. Рукопись статьи Деспьера о Делани по-прежнему лежала на столе, прижатая пепельницей. Джек выдвинул ящик и положил туда рукопись. Деспьер просил уничтожить материал, но пока что Джек не мог заставить себя сделать это.

Он взял в руки постановочный сценарий картины и попытался сосредоточиться. Завтра съемки не состоятся из-за какого-то праздника. Джек обрадовался большому количеству праздников, отмечаемых католической Европой. Он сможет немного расслабиться и более тщательно подготовиться к дальнейшей работе. Но ксерокопированные строки расплывались перед его глазами; в голове Джека мелькал бесконечный калейдоскоп имен и фамилий – Делани, Деспьер, Вероника, Элен, Карлотта, Барзелли, Клара, Брезач, Делани, Деспьер, Вероника, Элен, Карлотта, Барзелли, Клара, Брезач…

Это как массовое изъятие вкладов из банка, подумал он. Все требуют немедленной выплаты. Паника. Атака со всех сторон. Все события связаны между собой. Он заставил себя сконцентрироваться на лежавшем перед ним сценарии. В нем было нечто фальшивое. События следовали одно за другим в разумном, логическом порядке. Это было ложью, присутствующей во всех фильмах, романах, рассказах. Упорядоченность убивала правдоподобие.

Зазвонил телефон. Пьяный мужчина, в голосе которого звучал американский акцент, попросил позвать Мари-Лу Макклейн. Он отказался поверить, что Мари-Лу здесь нет.

Звонок напомнил Джеку о том, что он обещал позвонить Элен и объяснить ситуацию. Утром он отправил ей короткую телеграмму, которая вряд ли ее удовлетворила. Он вытащил лист почтовой бумаги и принялся быстро писать, пытаясь изложить причины, вынуждающие его задержаться в Риме. Написав «Любящий тебя Джек», он услышал стук в дверь. Джек перевернул листок, направился к двери и открыл ее.

Он увидел в коридоре Брезача. Парень стоял, ссутулившись, в своем пальто, с непокрытой головой, держа под мышкой два сценария. Брезач молча прошел в комнату, бросил сценарии на диван и плюхнулся в кресло, вытянув вперед ноги, не вынимая рук из карманов. Вид у него был измученный и возбужденный. Джек закрыл дверь и посмотрел на Роберта.

– У вас найдется выпить? – устало пробормотал Брезач.

– Прекрасная идея, – сказал Джек и налил виски им обоим. Джек удивился тому, как сильно он обрадовался появлению Брезача.

Роберт с жадностью отхлебнул виски. Он уставился на газеты, лежащие в корзине для мусора.

– Бедняга Деспьер, – произнес он. – После стольких войн…

– Если вовремя не остановиться. – сказал Джек, не желавший давать волю эмоциям, – в конце непременно дождешься той войны, на которой тебя убьют.

– Алжир! Брезач фыркнул.

– Не знаю, кто вызывает во мне большую жалость – Деспьер или несчастный феллах, бросивший ту гранату. Я не испытывал любви к Деспьеру. Наверно, мне следовало ненавидеть его. Ведь это он познакомил вас с Вероникой. Но это…

Он сделал гримасу.

– La gloire[51]…

– Ты не знал его по-настоящему, – сказал Джек. Французы меня раздражают, – произнес Брезач.

– Знаешь, что он писал об Алжире незадолго до смерти? сказал Джек. – Он писал, что эта война обоюдная подлость.

– Я же сказал, что французы меня раздражают, – заявил Брезач. – Я не говорил, что они глупы.

– Хватит, – сухо обронил Джек. – Больше я не хочу об этом говорить.

Брезач заметил напряжение в голосе Джека.

– Извините, – сказал он. – Черт возьми, люди иногда умирают. Завтра на вас, меня, мою тетушку-калеку сбросят бомбу. Если бы у меня был запас лишних слез, я бы пролил одну или две слезинки по случаю гибели француза. Но я их все уже выплакал. Я просыпаюсь ночью в слезах и ищу рукой Веронику. Я оплакиваю живых. Старомодная, романтическая поэзия. – с яростью в голосе произнес он. – Я ненавижу себя, – добавил Брезач. – Однажды настанет день, когда я не смогу простить себя за то, что не совершил самоубийства. О, Господи… Он отпил виски.

– Я пришел сюда не ради подобных разговоров. У меня появились кое-какие мысли насчет картины. Вы меня выслушаете?

– Да.

– Мы не сделаем из картины шедевра, – сказал Брезач, – но от ее хотя бы не будет тошнить.

Джек засмеялся. Брезач настороженно посмотрел на него.

– Почему вы смеетесь? – спросил Роберт. – Просто так. Зазвонил телефон.

– Черт возьми. – сказал Брезач, – вы могли попросить не соединять вас ни с кем?

Это был Холт.

– Джек, – произнес он своим тягучим голосом. – я еду к Морису в больницу. Меня обещали пустить к нему на две минуты, я хочу, чтобы вы знали, что я ему скажу. Я сообщу Морису о том, как замечательно вы и Брезач справляетесь с работой и как мы все вам благодарны…

– Спасибо. Сэм. – произнес Джек, тронутый вниманием Холта. – Брезач сейчас у меня, я передам ему ваши слова.
[1] [2] [3] [4]