18

Он аккуратно сложил телеграмму и выбросил ее в окно. Она упала и понеслась по солнечной улице, гонимая ветром, словно осенний лист.

– Не беспокойся, дорогой, – произнес Роберт. – Это весточка года. Вы бывали в Цюрихе?

– Да.

– Что там делали? – спросил Брезач.

– Ехал в горы кататься на лыжах, – ответил Джек. Кататься на лыжах…

Брезач состроил гримасу.

На мой вкус, вы чересчур здоровы. Нет видимых следов порчи. Не переношу таких людей.

– Заткнись.

– Вам кто-нибудь говорил, что у вас внешность римского императора? – спросил Брезач. Ну, женщины, которые хотели вам польстить, или захмелевшие актеры на вечеринках?

– Нет, – сказал Джек.

– Это так. В Риме есть сотни каменных и бронзовых бюстов, вылепленных с ваших родственников. Крупный нос, мощная шея, чувственный, самоуверенный рот, властное выражение лица. «Все они были талантливыми полководцами, людьми фанатично религиозными, безжалостными и богатыми».

Брезач вспомнил цитату с трудом, прищурив глаза.

– Это Флобер, – сказал Роберт. – У него речь идет о правителях Карфагена, но это описание подходит и для римских императоров, и для вас. С вашим лицом я бы стал по меньшей мере командиром армейского корпуса или президентом сталелитейной компании.

– А я – всего лишь мелкий чиновник, – сказал Джек.

– Наверно, ваш час еще не пробил. Брезач ехидно улыбнулся.

– Возможно, через год под вашим началом внезапно окажутся сорок тысяч человек. Если этого не случится, вы меня разочаруете, Джек. «Талантливые полководцы, безжалостные и богатые…» – повторил он. – Как вы полагаете, когда-нибудь все американцы будут похожи на вас, Джек?

– Ты такой же американец, как и я, – заметил Джек. – Ты не думаешь, что когда-нибудь все американцы будут похожи на тебя?

– Нет, – сказал Брезач. – Я – паршивая овца. Изгой. Боковая ветвь. Если бы закон позволил, меня бы лишили американского гражданства. Я незащищенный близорукий скептик. Такие, как я, становятся эмигрантами.

– Ерунда.

Брезач снова улыбнулся.

– Возможно, вы отчасти правы.

«Фиат» увернулся от «веспы», которая выскочила с боковой улицы; ехавшие на «веспе» молодой человек и девушка сильно наклонились вбок на вираже. Брезач громко, сердито обругал их по-итальянски.

– Что ты им сказал? – спросил Джек.

– Я сказал: «Почему вы не в церкви?»

Роберт все еще злился. Он вытащил мятую пачку сигарет и закурил. Джек заметил, что длинные пальцы Брезача пожелтели от никотина.

– Ты продумал, что ты скажешь Делани? – спросил Джек. Он чувствовал себя ответственным за итог их беседы и хотел, чтобы она прошла хорошо или хотя бы корректно; его беспокоило настроение Брезача. Днем ранее он взял парня с собой на студию и показал смонтированную часть фильма. Во время просмотра Джек следил за Робертом, но парень смотрел ленту, не демонстрируя свои эмоции, и, покинув зал, не поделился своим мнением о ней.

– Боитесь, что я скажу великому человеку что-нибудь неподобающее? – спросил Брезач.

– Нет, – ответил Джек. – Просто я хочу, чтобы ты оставался в рамках обычной вежливости.

– Не беспокойтесь. Я буду вежлив, – заверил Брезач. – Чего бы мне это ни стоило. В конце концов, работа нужна мне.

– Что ты скажешь ему о фильме? – с любопытством спросил Джек.

– Не знаю, – сказал Брезач. – Еще не решил. Он выбросил сигарету в окно.

– Цюрих – большой город? – спросил Роберт.

– Там три-четыре сотни тысяч жителей, – сказал Джек.

– Все говорят, что швейцарские полицейские – большие специалисты по розыску людей, – сказал Брезач. – Что им всегда известно, кто сегодня в чьей постели спит. Это верно?

– Приблизительно.

– Наверно, вечером я полечу в Цюрих. Застану ее поющей у озера песни альпийских горцев. Вы дадите мне взаймы денег на билет?

– Нет, – сказал Джек.

Вы напоминаете мне моего отца, – заявил Брезач. Произнеся это оскорбление, он отвернулся от Джека и до конца поездки не раскрывал рта.

Делани преодолевал хердель высотой в два фута на крупном нервном чалом жеребце. Поначалу конь был спокойным, но через пятнадцать минут после того, как на него сел Делани, он стал вырывать поводья из рук, на его губах появилась пена, перед каждым препятствием он пятился назад и бросался в сторону.

Точно так же Морис действует на актеров, с грустью подумал Джек. Любое живое существо, проведя с Делани четверть часа, становилось пугливым, скованным, зажатым.

Джек и Брезач оперлись о железное ограждение большого тренировочного крут а. Брезач с едва заметной насмешливой ухмылкой на лице наблюдал за подпрыгивавшим в седле Делани. В отличие от других всадников, на которых были сапоги, габардиновые бриджи, строгие твидовые кители, Делани скакал в старых линялых джинсах, красной фланелевой рубашке и высоких, по щиколотку, ботинках из замши. Тренер, маленький шестидесятилетний итальянец в начищенных до блеска сапогах, ярком, тщательно отутюженном пиджаке, при туго затянутом вокруг тонкой шеи галстуке, стоял в центре круга, терпеливо повторяя по-английски: «Пятки вниз, мистер Делани, пятки вниз\» И затем: «Ослабьте поводья, синьор, пожалуйста. Не дергайте их, пожалуйста. Натяжение ровное, постоянное. Не поднимайте пятки. Не нервируйте животное».

Брезач, повернув голову в сторону Джека, усмехнулся.

– Не нервируйте животное, – прошептал он.

Делани совершил очередной прыжок, потерял стремя, резко дернул поводья; конь бросился влево. Делани едва удержался в седле. Брезач снова усмехнулся.

– Погодите, синьор Делани, – сказал тренер, – кажется, пора немного отдохнуть. Дайте животному отдышаться.

Молодой грум взял жеребца под уздцы, и Делани неловко слез с коня.

– Следующий раз, – обратился он к тренеру, – я возьму это препятствие.

Делани указал на барьер высотой около трех с половиной футов.

Тренер покачал головой.

– По-моему, вам еще рано…

– Я возьму его.

Делани похлопал итальянца по плечу, снял перчатки, потом подошел к Джеку и Брезачу. Он радостно улыбался; лицо его разрумянилось от верховой езды, на нем блестели капельки пота. От его лба шел пар. Джек представил Морису Брезача; пожав руку парня, Делани произнес: «Рад познакомиться. Я еще не прочитал ваш сценарий, но Джек уверяет, что у вас несомненный талант».

– Морис, – сказал Джек, – с чего это ты надумал на старости лет учиться верховой езде?

– Потому-то и надумал, – Сказал Делани. – Не хочу стареть дальше. Каждый год я учусь чему-то новому. Чтобы скомпенсировать потери. Вынужденный отказ от непосильных занятий. Как наездник я смогу расти до шестидесяти пяти лет. Молодость – это такое состояние, когда ты еще способен совершенствоваться. Я прав?

Он посмотрел на Брезача.

– Я, наоборот, постоянно теряю все свои умения, – сказал Брезач.

Делани добродушно рассмеялся.

– В вашем возрасте, – сказал он, – можно позволить себе говорить подобные вещи.

– Чем ты займешься в следующем году? – спросил Джек. – Прыжками с парашютом?

– Французским языком, – ответил Делани. – Я хочу снять картину с французами, прежде чем мне исполнится шестьдесят. В Париже есть два актера, с которыми я не прочь поработать.

В круг на высокой спокойной гнедой лошади выехала хорошенькая темноволосая девушка. На вид ей было не больше шестнадцати; миниатюрная, стройная, серьезная, она держалась в седле без напряжения. Она начала прыгать через препятствия; трое мужчин следили за тем, как легко, без видимых усилий поднимает она лошадь. Лицо у девушки было собранное, сосредоточенное.

– Посмотрите на нее, – непривычно тихим голосом сказал Делани. – Вот бы успеть испытать те же ощущения, что и она.

– Боюсь, ты прежде свернешь себе шею, – заметил Джек.

– Не уверен.

Делани наблюдал за девушкой, которая повела лошадь к препятствию. В тот момент, когда кобыла преодолела его, не задев копытами верхнего бруса, из горла Делани вырвался короткий восторженный смешок. Затем он покачал головой, прогоняя несбыточные мечты, и повернулся к Джеку и Брезачу.

– Джек, – сказал он, – вчера я говорил с одним твоим старым другом.

– С кем именно? – спросил Джек.

– С Карлоттой.

Делани произнес это имя небрежно, но глаза его внимательно, с любопытством следили за Джеком.

– Это точное определение, – сказал Джек. – Старый друг. Не говори мне, что она в Риме.

– Нет, – произнес Делани. – Она в Англии.

– Где, несомненно, сеет разлад и тревогу, – сказал Джек. – Ты сообщил ей, что я здесь?

– Да.

– Что она сказала?

– Ничего. Просто вздохнула, – ответил Делани. – Во всяком случае, это прозвучало как вздох. Слышимость была плохой, поэтому точно сказать не могу. Карлотта спросила, будет ли ей весело в Риме.

– Что ты ответил?

– Сказал, что вряд ли. Делани улыбнулся Брезачу.

– Мы говорим об одной из многочисленных жен Джека, – сказал режиссер.
[1] [2] [3] [4]