14 (2)

Джек вздохнул. Он не собирался возвращаться сюда. Она была упорна и энергична, как Карлотта, но сочетание этих качеств с талантом делало Карлотту неотразимой, в то время как честолюбие, работоспособность, самоуверенность Джулии подчеркивали ее глупость.

– Джулия, – сказал он, не в силах удержаться от предостережения, – если у тебя есть разум, ты оставишь сцену. Сделай это как можно скорей, найди порядочного человека и посвяти себя обязанностям жены и матери.

– Вон, – закричала она, – вон из моего дома.

Он прошел в детскую и посмотрел на сына, плакавшего в своей кроватке. Я попрошу у тебя прощения, когда ты немного подрастешь, подумал Джек. Сейчас он испытывал лишь сожаление но поводу того, что у них родился ребенок. Не поцеловав маленькое влажное красное личико, лежащее на подушке с оборками, он покинул квартиру. Через два часа Джек уже летел обратно в Калифорнию.

|– Volare, oh, oh… cantare, oh, oh, oh, oh…

Летнее утро в салу возле белого дома на вершине холма. На столе под тентом в полоску накрыт завтрак. Две аккуратные пачки писем, адресованных мистеру Джеймсу Роялу и мисс Карлотте Ли, лежат рядом с большими бокалами апельсинового сока, сценариями, конвертами из бюро информации; картина напоминает начало первого акта в пьесе: занавес уже раздвинут, и актеры ждут за кулисами, когда стихнут аплодисменты, адресованные художнику. Голубое небо Калифорнии, в те годы еще не загрязненное смогом; в качестве задника – заросли авокадо с густой блестящей листвой и тяжелыми круглыми плодами. Сад, нарисованный ребенком. Запах апельсинов и лимонов. Солнечное утро. Десять часов.

Вон они уже сидят напротив друг друга, Карлотта – в облегающих брюках и голубой мужской рубашке с закатанными до локтей рукавами, Джек – в сандалиях, джинсах и футболке. Между ними цветы в вазе, корреспонденция, поступившая из внешнего мира, до которого им нет дела.

Джек наблюдает, как Карлотта быстрыми и точными движениями вскрывает конверт, солнечные лучи, пройдя сквозь полосатый тент, окрашивают ее руки в розовый цвет. Посмотрев на Джека, Карлотта спрашивает:

– О чем ты думаешь?

– О сегодняшней ночи и о всех других наших ночах, о твоей красоте, о том, как я опутан, повязан, поглощен, пленен греховным сексом, как замечательно, что ты сбежала от нефтяных вышек, а я – от отцовских сушеных слив.

Карлотта засмеялась.

– Не вздумай уверять меня, – сказала она, – будто это – экспромт.

– Конечно нет, – отозвался Джек. – Я сочинил это во время бритья, чтобы прочитать перед завтраком вместо молитвы. Тебе не понравилось?

– Продолжай, – попросила она.

– Завтра утром, – сказал он. – Мои литературные способности сегодня иссякли. О, проклятье, опять этот пес.

Бастер вернулся с утренней прогулки, которую он совершал среди зарослей кустарника. Он заплясал вокруг стола, приветствуя хозяйку истерическим лаем.

– Замолчи, Бастер, – сказала она и кинула собаки гренок, намазанный медом.

Когда Джек перебрался к Карлотте, пес стал предметом первого спора.

– Выгоняй его из комнаты, – попросил Джек, – когда мы занимаемся любовью.

– Он – очень спокойный пес, – сказала Карлотта.

– Какой бы он ни был спокойный, – заявил Джек, – он лежит тут, дышит и наблюдает за нами. Я не могу избавиться от чувства, что он вот-вот укусит меня в задницу или продаст подробности газетчикам.

– Он умеет хранить тайны, – заверила его Карлотта. – Если мы запрем Бастера, он обидится.

– В конце концов я стану импотентом.

– Ну, тогда надо его убрать. Но он будет лаять, – сказала Карлотта.

– Пусть лает.

Бастер не унимался две ночи, но потом неохотно сдался. Теперь он лежал в коридоре под дверью и громко дышал.

– Какой чудесный день, – сказала Карлотта, глядя на безоблачное небо. Знаешь, что я предлагаю? Давай сядем в машину и поедем вдвоем купаться, а ленч устроим на берегу океана…

Зазвонил телефон, соединенный с розеткой длинным шнуром.

– Твоя очередь, – сказала Карлотта, состроив гримасу. Джек снял трубку.

– Алло, – произнес он. Прочитал новый сценарий?

Это был Делани, никогда не тративший времени на пустые вводные фразы. Прочитал.

– Ну?

– Это ужасно оригинально, дорогой, – сказал Джек, растягивая слова.

– Мерзавец, – беззлобно сказал Делани. – Что ты понимаешь? Ты разбираешься в литературе, как мясник. Ты – неотесанный жлоб, не видящий разницы между Генри Джеймсом и «Вечеринкой с дамами в турецкой бане». По-твоему, лучший фильм из всех когда-либо снятых – это «Ребекка с фермы Саннибрук». Твоему отцу следовало отправить тебя на десятилетние курсы для умственно отсталых детей.

Улыбающийся Джек устроился поудобнее в кресле.

– Ты еще не превратился в ходячий скелет, специалист по сушке слив? – спросил Делани.

– Откинувшись на спинку кресла, я пью апельсиновый сок в обществе самой красивой женщины в мире, – сказал Джек.

– Сексуальные излишества отняли у тебя всякую способность к умственной деятельности, – сказал Делани. – Передай это твоей даме.

– Непременно, – с усмешкой пообещал Джек.

– Скажи мне, – произнес Делани, – хотя, конечно, мнение темного, необразованного актера не имеет для меня никакого значения, но все же – это просто ужасно оригинально или ужасно, ужасно оригинально?

– Местами – первое, местами – второе, – дружелюбно ответил Джек.

– Меня посетила одна неприличная мысль, касающаяся твоей матери, – сказал Делани и вздохнул. – Боюсь, ты прав. Заезжай за мной в полдень. Отправимся на пляж и постараемся родить какие-нибудь идеи, которые помогут этому безмозглому Майерсу доработать сценарий.

– Хорошо. До встречи, – сказал Джек и опустил трубку. Карлотта вопросительно посмотрела на него.

– Сегодня, похоже, на пляж ты не едешь, – сказала она.

– С тобой – нет. Я еду с Делани.

– Будь я настоящей женщиной, – заметила Карлотта, – я бы стала ревновать.

– Если бы ты была такой настоящей женщиной – я бы сейчас не сидел тут.

– Знаешь, – произнесла Карлотта, – ты, кажется, – первый человек в жизни Мориса Делани, которого он слушает.

– Это я слушаю его.

– К этому он привык.

– Мы отправимся на пляж завтра, – пообещал Джек, – если погода не испортится.

– И если ты не понадобишься Делани.

– И если я не понадоблюсь Делани.

– Ну, – сказала Карлотта, кусая гренок, – слава богу, что у меня есть терпение и несколько трубок с опиумом, которые помогут мне скоротать день.

Джек усмехнулся и начал просматривать почту. Он получил письмо от Джулии – первое за четыре месяца, прошедших с момента их нью-йоркского свидания. Сначала он отложил его в сторону, чтобы прочитать в одиночестве, но потом решил, что это было бы проявлением трусости, и вскрыл конверт.

«Дорогой Джек, прочитал он слова, написанные неестественно красивым, почти каллиграфическим почерком, – я была у адвоката и в ближайшее время подаю на развод. Я не стану просить у тебя денег для себя, потому что собираюсь сразу после завершения формальностей выйти замуж за человека, которого встретила и полюбила. От алиментов на ребенка я, разумеется, не отказываюсь. Я не хочу подавать заявление в Нью-Йорке, поскольку здесь причиной развода пришлось бы назвать адюльтер, а я предпочла бы, чтобы это обстоятельство не стало известно ребенку, когда он подрастет и начнет задавать вопросы. Поэтому я отправлюсь в Рино. Я рассчитываю на то, что ты оплатишь расходы, связанные с этой поездкой. Джулия».

«Почему она все время пишет „ребенок"?» – раздраженно подумал Джек. Я помню его имя. Когда Джек полностью осознал содержание письма, его раздражение исчезло.

– Где ты хочешь устроить нашу свадьбу? – спросил он Карлотту, просматривавшую свою почту.

Что это? – произнесла она. Он протянул ей письмо. Она прочитала его без всякого выражения на лице.

– Где она училась писать письма? – спросила Карлотта, кончив читать. – В школе менеджеров?

– По-моему, – сказал Джек, – это самое замечательное письмо из всех, какие я когда-либо получал.

– Ты правильно поступил, бросив ее, – сказала Карлотта, – Она – идиотка.
[1] [2] [3] [4]