Глава 13

[1] [2] [3] [4]

– Филлис не испытывает уважения к чрезмерным формальностям. Я это уже успела заметить, – рассмеялась Шейла.

– Детская логика, – беспомощно пожав плечами, сказала миссис Гейнз. – Была рада познакомиться с вами, мистер Габриельсен, – добавила она и отправилась к своему столику в противоположном конце зала.

– Сообразительная, толковая девочка, – похвалила Шейла. – Надеюсь, что, повзрослев, она не будет выглядеть, как ее мамаша.

– Говоря о концерте, ты произнесла слово «прекрасно» как-то очень странно, – после небольшой паузы заметил Оливер.

– Неужели? Впрочем, вполне возможно. Дело в том, что вечером в пятницу я не была на концерте. И Роджер мне не сказал, что слушал музыку. Он позвонил и предупредил, что задерживается, чтобы присутствовать на репетиции, после которой у него деловой ужин с клиентом.

– Почему, по-твоему, он так поступил? – спросил Оливер.

– Видимо, из-за Моцарта.

– Но почему из-за Моцарта он пошел на ложь? Ведь концерт – это не любовное свидание с другой женщиной?

– Этот концерт, – ответила Шейла, растягивая слова, – как раз похож на тайное свидание. «Реквием» – последняя работа Моцарта – был написан по заказу графа Валсегг-Штупах, и его предполагалось исполнить на мессе в честь его покойной жены. Dies Irae. Lacrimosa [5], – продолжила она, перейдя на шепот. – Иной вид свидания. Не забывай, Роджер родился в католической семье, хотя никогда особенно не проявлял религиозные чувства.

Оливер, проведя рукой по лицу, прикрыл ладонью свои невидимые белесые брови и светлые, полные тревоги глаза.

– Надо же случиться такому, – сказал он. – Пойти в ресторан, чтобы встретить эту женщину.

– Она живет неподалеку, – пожала плечами Шейла. – Садик рядом. Кроме того, дама, видимо, слишком ленива для того, чтобы готовить ленч. В любом случае все тайное рано или поздно становится явным. А сейчас я бы с удовольствием выпила. – Шейла помахала рукой, привлекая внимание официантки. – Я, пожалуй, возьму кальвадос. Меня с этим напитком познакомил прежний любовник, который во время войны служил в Нормандии, – пояснила она Оливеру. – Он рассказывал, как заливал кальвадосом флягу, чтобы сделать войну более сносной. Там постоянно лил дождь и воды было более чем достаточно. А ты что выпьешь?

– То же самое.

– Два кальвадоса, – сказала Шейла официантке. Ожидая, когда девушка вернется с двумя рюмками, они успели прикончить свой кофе.

– Салют, – произнесла Шейла, поднимая рюмку, после того как официантка отошла. – Если Роджер ведет учет своих врагов, то, видимо, нужно и мне составить подобный список. Со следами крови или нет. – Изобразив слабое подобие улыбки, она продолжила: – У меня есть кандидат в такой список – один из членов моей семьи. Племянник, сын моей сестры. Его зовут Джан-Лука Дакка. Ему не повезло во Вьетнаме. Он там получил тяжелую рану. Когда парень вернулся в Штаты, то уже сидел на игле. Героин. Отец вышвырнул его из дома, и Джан-Лука, чтобы избавиться от своего пристрастия, лег в клинику. Пробыв в лечебнице более года, он в конце концов постучал в двери нашего дома. Поклявшись, что завязал с наркотиками, Джан-Лука сказал, что остался без средств и ему нужно где-то пожить, пока он будет искать работу. Я поговорила об этом с Роджером, но в то время мы сами сидели на мели и не могли дать ему денег на отель. Роджер предложил, чтобы он пожил у нас, и мы позволили парню остаться до тех пор, пока тот не найдет работу. Это причиняло всем большие неудобства, так как в нашей третьей комнате нет постели, а стоит лишь кушетка. Деймон использует комнату, когда приносит домой работу, или для того, чтобы написать письма. Джану-Луке пришлось спать на кушетке. Пару недель он вел себя прилично, хотя было крайне неприятно постоянно видеть его в доме. Джан-Лука оказался угрюмым, неопрятным молодым человеком с огромным шрамом на плече и непомерный злобой на весь мир. Парень нашел работу в судоходной компании, но его оттуда выкинули, когда он, поругавшись с мастером, пустил в ход гаечный ключ.

Шейла печально покачала головой, вспомнив то напряжение, которое привнес в ее семейную жизнь племянник.

– После этого он перестал искать работу и, как я догадываюсь, начал попрошайничать на улицах. Меня не оставляли подозрения, что Джан-Лука снова сел на иглу, и думаю, что Роджер подозревал то же самое. Затем из квартиры стали пропадать вещи: серебряный кофейник, старинный фарфор, серебряное блюдо – свадебный подарок мистера Грея, большой мясной нож с костяной рукояткой… – Она вздохнула. – Первое время Роджер не замечал пропаж. И без того все шло из рук вон плохо, и мне не хватало мужества сказать мужу, что мой племянник нагло нас обворовывает ради своей ежедневной дозы.

– Бедная Шейла, – сказал Оливер.

– Бедные мы все, – возразила Шейла, – включая Джа-на-Луку.

– И что же сделал Роджер, когда все узнал?

– Это был тот еще вечер, – ответила Шейла, стараясь, впрочем без всякого успеха, говорить беззаботным тоном. – Возник дикий скандал, в ходе которого Джан-Лука клялся головой матери, что не употребляет наркотиков и в жизни никогда ничего не украл. Роджер сказал Джану-Луке, чтобы тот немедленно убирался, и пригрозил полицией, если он не уйдет. Джан-Лука уходить отказался. Он улегся на диване в гостиной, скрестил руки на груди и заявил, что не сдвинется с места. Роджер ничего не сказал на это. Он молча подошел к дивану, сграбастал Джана-Луку и поднял. Мальчишка был настолько тощим и слабым, что его мог бы нести и ребенок, а Роджер – один из самых сильных среди всех известных мне людей. Кроме того, в гневе он просто великолепен. «Открой дверь», – сказал он мне, а парень тем временем бился у него в руках. Я открыла дверь, Роджер вышел на площадку и кинул его на лестницу. Джан-Лука ничего себе не повредил, но пришел в дикую ярость. Прежде чем подняться, парень проехал половину лестничного пролета. Затем он погрозил кулаком Роджеру и заорал: «Я доберусь до тебя, бессердечный сукин сын! И до твоей насквозь фальшивой, жирной как свинья бабы!» Обычный стиль беседы за семейным ужином, – печально улыбнулась она. – Роджер двинулся вниз по ступеням, а я повисла на нем, чтобы не допустить убийства. Мальчишка испугался и убежал. Вот, собственно, и все.

– И чем же это закончилось? – спросил Оливер.

– Этим и закончилось. Больше мы его не видели. Но несколько месяцев спустя мне позвонила мать Джана-Луки и рыдая сказала, что сына арестовали, когда тот отнимал у женщины из Бронкса сумочку, угрожая ей большим ножом для разделки мяса. Однако дама оказалась полицейским, и он получил три года тюрьмы. Думаю, что это был тот самый нож, который он украл из нашей кухни. Так или иначе, но три года истекли четыре месяца назад, и Джан-Лука снова гуляет на свободе, во славу нашего семейства. Думаю, он заслуживает того, чтобы я включила его в свой личный список.

– Вне всякого сомнения, – согласился Оливер. – Ты говорила Роджеру, что парня арестовали?

– Нет. Думаю, что я поступила неправильно, но мне не хотелось пробуждать неприятные воспоминания. Я скажу ему сегодня вечером. Кроме того, я предложу ему отключить автоответчик и встретиться с Заловски, когда тот позвонит в следующий раз. Роджер человек смелый, и если узнает, кто или что ему противостоит, то сумеет справиться. Пока же он пребывает в неведении и, естественно, видит опасность за каждым углом. Роджер не знает, в какую сторону смотреть, и чувство бессилия снедает его. Я делаю вид, что ничего не замечаю. Но я не слепая и вижу, как он мечется во сне, сражаясь с призраками, а половину ночи проводит, сидя в кресле…

– Это становится заметно по его виду, – сказал Оливер. – Он никогда не выглядел таким измученным. Работа все накапливается, а босс к ней не притрагивается. Я пытаюсь взять на себя как можно больше, но я – рядовой солдат, а не офицер, и, если возникает необходимость принять серьезное решение, никто, кроме него, этого сделать не может. Тем не менее… – в его тоне зазвучала тревога, – мне не нравится идея, которую ты высказала. Слишком рискованно встречаться один на один в темном и скорее всего безлюдном месте.

– Роджер пойдет не один, – решительно заявила Шейла. – С ним буду я.

– Шейла, – запротестовал Оливер, – парень может быть убийцей.

– Вот тогда мы это и выясним, – усмехнулась она. – А сейчас скажи, какой вклад ты можешь внести в нашу портретную галерею.

– Боюсь, что ничего серьезного, – произнес Оливер. – Я, как и он, на первое место поставил бы Махендорфа. Этот парень груб, а воспитан, как последняя дворняга. Если можно составить мнение о человеке по его литературным опусам, то Махендорф просто переполнен насилием. А еще… – задумчиво пожевал он губами, сразу став похожим на размышляющего ребенка, – а еще я, пожалуй, могу назвать лишь Джиллеспая.

– Вот это действительно сюрприз, – сказала Шейла. – Роджер его очень ценит.

– Роджер ценил его очень высоко, – поправил ее Оливер. – После первой книги. Она была великолепна. Но позже у него поехала крыша. Маниакально-депрессивный психоз, паранойя, шизофрения… Одним словом, все на свете. Когда Джиллеспай принес свою вторую книгу, Роджер решил, что это какая-то идиотская шутка. Прежде чем поговорить с автором, он дал прочитать ее и мне. Книга оказалась полнейшим бредом: триста страниц тарабарщины, в которой я не уловил ни крупицы смысла. Когда Джиллеспай явился в офис, чтобы получить отзыв о своей рукописи, в его словах также не оказалось смысла. Думаю, он переживал один из своих маниакальных периодов. Джиллеспай дико хохотал, расхаживал по кабинету и, размахивая руками, орал о том, что это самое великое творение со времен Джойса и что он, вне всякого сомнения, получит за него Нобелевскую литературную премию. Затем, прежде чем один из нас успел вставить хотя бы слово, он объявил, что за ним охотятся ФБР, ЦРУ, русские и евреи, чтобы под пытками выведать ядерные секреты, которыми он владеет. Кое-кто торгует информацией о нем, и у него оказалось слишком много двуличных друзей, причастных к заговору против него. Имена этих людей ему известны, их Судный День уже не за горами. Но им удалось восстановить против него его собственную жену, и та пыталась засадить его в психушку, а когда ей это не удалось, она убежала, прихватив с собой двоих детей. Ну и денек был… Фу!

– В каком же мире мы живем! – сказала Шейла. – И что мы за существа? После дня, проведенного в обществе психа, или скандала, во время которого сильный мужчина спускает с лестницы больного, потерянного мальчишку, мы спокойно принимаем ванну, идем в ресторан ужинать, на концерт слушать Моцарта или наслаждаемся спектаклем. По дороге домой покупаем газету и, бросив взгляд на заголовки, кричащие о резне в Индии, новом воздушном налете на Ливан и авиационной катастрофе, унесшей две сотни жизней, откладываем газету, чтобы просмотреть утром. Мы занимаемся любовью, храпим, тревожимся о своем банковском счете, забываем регистрироваться для участия в выборах, планируем отпуска… – Шейла недовольно скривилась, как будто вспомнив, что все прошлые отпуска не доставили ей ни малейшего удовольствия. – Как вы поступили с этим несчастным, больным человеком и его рукописью? – спросила она, покачав головой.

– Прежде всего мы попытались его успокоить. Сказали, что прочитали книгу, но некоторые места не поняли и, прежде чем показывать издателю, над ней надо еще немного поработать. – Оливер поднял рюмку кальвадоса и внимательно посмотрел ее на свет, словно в золотистой сущности яблока – первого в мире искусительного плода – таился ответ на дилемму Джиллеспая. – Джиллеспай встретил наши слова с восторгом. Он назвал нас своими несчастными приземленными друзьями, пояснив, что мы и не смогли понять его творение, так как оно создано для более рафинированных и утонченных душ, которые будут населять наш мир в грядущие века. Он счастлив, что мы не поняли книги, продолжал бедняга, ибо понимание означало бы, что его замысел потерпел фиаско. Мы сможем постичь суть творения лишь после того, как много раз умрем и столько же раз претерпим перевоплощение. Весь этот бред перемежался диким хохотом. Он оказывает нам величайшую честь, заявил Джиллеспай. Мы – вестники его апофеоза. «Передайте манускрипт Чарльзу Бернарду, моему издателю – человеку, который испытал прикосновение божественного озарения, – и ваши имена на веки веков войдут в анналы истории мировой литературы», – добавил он. Затем он прочитал нам сонет, ты его знаешь – «…тот стих переживет и бронзу и гранит…».

– Роджер мне никогда об этом не рассказывал.

– Роджер никогда и никому об этом не рассказывал. И с меня взял клятву хранить молчание. Он не хотел, чтобы слухи о том, что у Джиллеспая не все дома, еще больше осложнили жизнь бедняги. Я впервые упоминаю об этом случае.

– Ну и что же Роджер сказал Джиллеспаю?
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.