ГЛАВА ПЯТАЯ (1)

[1] [2] [3] [4]

– На этот уик-энд, выходит, я свободен как птица. А я-то думал, что мы сможем…– Он посмотрел на Иду, давая понять, что она ему мешает, что она здесь лишняя. Но та, не обращая на него никакого внимания, продолжала увлеченно работать над монтажными листами.

– Я вернусь в воскресенье, как раз к ужину, – сказала Гретхен.

– О'кей. Посмотрю, что у меня выйдет. Передай привет своему брату. Поздравь его от моего имени.

– С чем это?

– Разве ты не видела его фотографию в журнале «Лук»? Он теперь знаменитость, его знает вся Америка. По меньшей мере, на одну неделю.

– Ах, это, – вспомнила Гретхен.

Журнал поместил статью под заголовком «Десять молодых, не достигших сорока, политиков, подающих большие надежды» и две фотографии Рудольфа, одна с Джин в гостиной их дома, а на второй он сидит за своим письменным столом в городской мэрии. В статье подробно рассказывалось о привлекательном молодом мэре с красивой, молодой и богатой женой, который стремительно идет вверх в республиканских кругах. Умеренный либерал, энергичный администратор, он не был еще одним оторванным от жизни политиком-теоретиком и никогда в своей жизни зря не получал жалованье. Реформировал городскую управу, способствовал развитию жилищного строительства, прижал промышленные предприятия, загрязняющие окружающую среду, посадил за решетку бывшего шефа полиции и трех полицейских за взятки, поднял вопрос о выпуске облигаций для создания новых школ, стал влиятельным попечителем университета Уитби, ввел в нем совместное обучение. Дальновидный реформатор, он провел успешный эксперимент с закрытием центра города для движения транспорта по воскресеньям и вечерами в будни, чтобы жители могли, не нервничая, спокойно прогуливаться по проезжей части улиц, делая покупки в центральных магазинах, превратил газету «Сентинел», владельцем которой стал, в пропагандистский центр, где регулярно публикуют острые, разоблачительные статьи о проблемах как местного, так и общенационального значения, и его газета не раз получала награды как лучший орган среди печатных изданий в городах с населением менее пятидесяти тысяч; произнес зажигательную речь на съезде мэров Америки в Атлантик-Сити, заслужившую восторженные аплодисменты; был принят в Белом доме вместе с группой лучших мэров страны.

– Когда читаешь эту статью, – сказала Гретхен, – складывается впечатление, что он сделал в Уитби все, что только возможно, кроме разве воскрешения мертвых. По-видимому, ее писала журналистка, безумно влюбленная в него. А мой братец умеет очаровывать, этого у него не отнимешь.

Эванс засмеялся:

– Как вижу, ты не позволяешь родственным узам влиять на твое беспристрастное мнение о родных и близких.

– Мне просто хочется надеяться, что мои родные и близкие не станут принимать всерьез всю чушь, которую о них пишут.

– Да, дорогая, твоя острая стрела попала в цель, – сказал Эванс. – Сейчас же пойду домой и сожгу там все альбомы с газетными вырезками о себе. – Он поцеловал на прощание прежде Иду, потом Гретхен и сказал ей:

– Заеду за тобой в отель в семь вечера в воскресенье.

– Буду ждать, – ответила она.

– Ухожу, чтобы в одиночестве провести сегодняшний вечер, – театрально сказал он, направляясь к двери и потуже затягивая на ходу пояс белого плаща вокруг тонкой талии – молодой «двойной» агент, играющий свою опасную роль в малобюджетном кино.

Гретхен отлично знала, каким «одиноким» будет его вечер и весь уик-энд. У него было еще две любовницы в Нью-Йорке. Она об этом прекрасно знала.

– Никогда толком не могу решить, кто он на самом деле – ничтожество или гений! – сказала Ида.

– Ни то ни другое, – ответила Гретхен, просматривая не понравившийся ей эпизод снова, чтобы понять, можно ли с ним что-нибудь сделать.

В шесть тридцать в монтажную вошел Рудольф, подающий надежды политик, в темно-синем плаще и бежевой хлопчатобумажной шляпе от дождя. Из соседней комнаты сюда долетал грохот мчащегося по рельсам поезда, а где-то в глубине холла оркестр в расширенном составе исполнял увертюру к симфонии П. И. Чайковского «1812 год». Гретхен перематывала свой кусок, и диалоги вдруг превратились в свистящую, громкую неразбериху.

– Боже, – воскликнул Рудольф. – Как можно выносить такую какофонию?

– Эти звуки ласкают мой слух, – сказала Гретхен. Закончив перемотку, она отдала бобину Иде. – А теперь немедленно отправляйся домой, – сказала она ей.

Если за Идой не следить, то, когда у нее не было вечером свидания, она вполне могла просидеть в монтажной до десяти или одиннадцати вечера. Ида ненавидела праздность и ничегонеделание.

Они с Рудольфом спустились вниз на лифте, вышли на Бродвей, но он пока не поздравил ее с днем рождения. Гретхен не хотела напоминать ему об этом. Рудольф нес ее небольшой чемоданчик, который Гретхен захватила на уик-энд. Дождь все еще шел, а такси нигде не было видно. Они пошли пешком к Парк-авеню. Утром дождя не было, и она не захватила зонтик. Когда они наконец дошли до Шестой авеню, она вымокла вся насквозь.

– Этому городу требуется еще тысяч десять такси, – сказал Рудольф. – Какое безумие – жить в громадном городе и мириться с их нехваткой.

– Энергичный администратор, умеренный либерал, дальновидный реформатор…

– А, я вижу, ты прочитала статью, – засмеялся он. – Какой вздор! – Но ей показалось, что все же он очень доволен.

Когда они вышли на Пятьдесят вторую улицу, дождь припустил еще сильнее. Перед клубом «21»1 Рудольф остановился:

– Давай где-нибудь укроемся, чего-нибудь выпьем. Швейцар позже найдет нам такси.

Ей не хотелось заходить в такое заведение, как «21», с мокрыми волосами, с заляпанными сзади грязью чулками, со значком на отвороте пальто «Запретим ядерную бомбу!», но Рудольф уже подошел к двери.

У двери стояли четверо или пятеро служащих – гардеробщицы, менеджеры и метрдотель. Все они дружно поздоровались с Рудольфом:

– Добрый вечер, мистер Джордах, – и некоторые долго трясли ему руку.

С волосами, конечно, сейчас уже ничего не сделаешь, да и с чулками тоже, поэтому Гретхен не пошла в дамскую комнату, чтобы привести себя в порядок, а сразу прошла вместе с Рудольфом к стойке бара. Они не собирались здесь ужинать и поэтому не стали заказывать столик. Устроились в дальнем конце стойки, где никого не было. У входа в бар за столиками сидели мужчины с гудящими, как у рекламных агентов, голосами, которые, конечно, не собирались запрещать атомную бомбу, и женщины, пользующиеся косметикой фирмы «Элизабет Арден»1, которые, судя по их виду, никогда не имели проблем с такси.

– Ты сильно рискуешь погубить здесь свою репутацию, – сказала Гретхен. – Приводишь сюда женщину в таком ужасном виде.

– Они видели и похуже, – пошутил Рудольф. – Значительно хуже.

– Большое тебе спасибо, братец.

– Я неудачно выразился, – серьезно сказал Рудольф. – На самом деле ты очень красивая женщина.

Но она не чувствовала себя красивой. Она лишь чувствовала, что промокла, что она потрепанная, старая, уставшая, легкоранимая женщина.

– Сегодня вечером я намерена жалеть себя, – сказала она. – Не обращай внимания. Как там Джин?

Вторая беременность Джин закончилась выкидышем, она тяжело это переживала. Когда Гретхен с ней встречалась, Джин ей казалась такой подавленной, такой далекой и отрешенной. Она вдруг обрывала беседу на полуфразе, поднималась из-за стола и уходила в другую комнату. Забросила свои занятия фотографией и, когда однажды Гретхен спросила, собирается ли она к ним вернуться, только печально покачала головой.

– Джин? – переспросил Рудольф. – Ей уже лучше.

К ним подошел бармен, и Рудольф заказал для себя виски, а Гретхен – мартини.

Подняв свой стакан, он сказал:

– С днем рождения!

Оказывается, он не забыл.

– Не будь таким милым со мной, – попросила она его. – Иначе я расплачусь.

Вытащив из кармана продолговатую коробочку, он положил ее на стойку перед ней.
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.