ГЛАВА СЕДЬМАЯ (6)

– Уже довольно поздно, ты не находишь, Томми? – Массивный дядя Гарольд, казалось, заполнял собой всю маленькую комнатку. Он сидел в своей полосатой пижаме посередине кровати, и от его веса она сильно прогнулась. – Почти час ночи, – продолжал дядя Гарольд. Из его рта вылетали мелкие капельки слюны: так проявлялось отсутствие верхних зубов. – Поздно, нужно заметить, тем более для такого парня, как ты, с молодым, растущим организмом, которому приходится вставать очень рано и трудиться целый день. Развивающемуся организму, Томми, требуется полноценный, продолжительный сон.

– Я не знал, который сейчас час, – оправдывался Томми.

– Чем же ты занимался в час ночи, Томми, какие нашел для себя развлечения?

– Бродил по городу, – отважно соврал он.

– Ах, эти яркие огни, – сказал дядя Гарольд. – Яркие огни городка Элизиума, штат Огайо!

Том притворился, что хочет спать, зевнул, потянулся. Бросил свитер на спинку стула.

– Как хочется спать! Скорее бы в постель!

– Томми, тебе нравится у нас в доме? – зашепелявил дядя Гарольд, брызгая слюной.

– Конечно, нравится, а почему вы об этом спрашиваете?

– Тебя здесь вкусно кормят, так же, как и всех членов нашей семьи, не так ли?

– С едой у вас все в порядке, – согласился Том.

– Хороший дом, прочная крыша над головой, – из-за дырки во рту у дяди получилось не «крыша», а «срыша».

– Жаловаться не на что, – понизил голос Томас, чтобы, не дай бог, не приперлась сюда еще и тетушка Эльза и не приняла участие в ночной беседе.

– Ты живешь в приятном, чистом доме, – продолжал нудеть дядя Гарольд, – все здесь относятся к тебе, как к родному, как члену нашей семьи. У тебя даже есть свой велосипед.

– Жаловаться не на что, – повторил Том.

– У тебя хорошая работа. Ты получаешь хорошую зарплату, как взрослый мужчина. А кругом всем грозит безработица. К нам приезжают миллионы людей, не имеющих работы, но ты механик, и тебе работа гарантирована всегда.

– Да, я могу сам о себе позаботиться, – сказал Томас.

– Ты, конечно, можешь позаботиться о себе самом, кто говорит другое? Но ты ведь плоть от моей плоти, кровь от моей крови. Я принял тебя безропотно, без возражений, когда твой отец попросил меня приютить тебя. Там, в Порт-Филипе, ты попал в беду, и я, твой дядюшка, ни о чем тебя не спрашивал, не задавал лишних вопросов. Разве не так? Тетя Эльза тоже радушно приняла тебя.

– Там, дома, действительно был небольшой шум, – объяснил Томас, – но вообще-то ерунда, ничего серьезного.

– Я сказал, что не задавал лишних вопросов, – повторил дядя Гарольд, великодушно отбрасывая от себя всякую мысль о допросе с пристрастием. Его пижамная куртка расстегнулась. Теперь вперед выкатился круглый животик, обнажив несколько слоев складок – вместилище не одного десятка кружек пива и толстых сосисок под резиновыми подтяжками брюк.

– И что я требую взамен этому? Чего-то невозможного? Недостижимого? Благодарности? Ничего подобного. Только одного – крошечный пустяк. Чтобы молодой парнишка вел себя прилично, не задерживался нигде допоздна, ложился спать в положенное время. В постель, в свою постель, Томми.

Ах, вон оно в чем дело! Этот сукин сын наверняка пронюхал о них с Клотильдой. Но он промолчал.

– У нас чистый, порядочный дом, Томми, – продолжал свою нотацию дядя Гарольд. – Нашу семью повсюду уважают. Твою тетку принимают в самых лучших семьях. Ты ужасно удивишься, когда узнаешь, каким доверием я пользуюсь в банке, мне всегда готовы там предоставить любой кредит. Мне предлагали баллотироваться в законодательное собрание штата Огайо от республиканцев, хотя я не коренной житель этой страны. У моих дочерей – прекрасные, изысканные наряды, вряд ли кто одевается лучше, чем они. Они учатся. Хотят стать топ-моделями. Поинтересуйся, так, между прочим, попроси, и я покажу тебе табели их успеваемости, ты узнаешь, какого высокого мнения об их успехах преподаватели. По выходным они ходят в воскресную школу. Я сам их туда отвожу. Нежные, юные, чистые души, и они, как ангелочки, спят в комнате прямо под твоей, Томми.

– Я все понимаю, – сказал Томас. Пусть этот старый идиот выговорится.

– Ты не гулял по городу до часа ночи, не надо мне лгать. Я знаю, где ты был, – с печальным укором в голосе сказал дядя. – Мне захотелось чего-нибудь выпить. Я решил взять бутылочку холодного пива из холодильника. На кухне я услыхал шум. Томми, мне даже стыдно говорить, какой шум я услыхал. Мальчик твоего возраста! Присутствие в доме моих дочерей, этих ангелочков! Немыслимо!

– Ну и что из этого следует? – грубо спросил Томми. Его затошнило от мысли, что дядя подслушивал, как они занимались любовью с Клотильдой!

– Ну и что из этого следует? – возмутился дядя Гарольд. – Больше тебе сказать мне нечего? Что из этого следует? А?

– А что вы хотите от меня услышать? – Тому так хотелось сказать дяде, что он любит Клотильду, что в его гнусной жизни с ним никогда не происходило ничего подобного, что Клотильда тоже его любит и что если бы он, Том, был сейчас старше, он сбежал бы из этого чистого, проклятого дома с их уважаемыми всеми домочадцами, с его бледными, худосочными девицами, будущими топ-моделями. Но конечно же он не мог ничего такого сказать. Он вообще ничего не мог сказать. Кажется, у него отсох язык.

– Я хочу услышать от тебя, что сделала с тобой эта грязная, невежественная, но себе на уме девка? – прошипел дядя Гарольд. – Ты должен пообещать мне никогда к ней не прикасаться. Ни в моем доме, ни где-нибудь еще. Понял?

– Я не собираюсь вам ничего обещать, – упрямо возразил Томас.

– Как видишь, я с тобой предельно вежлив, – сказал дядя Гарольд. – Я с пониманием отношусь к этой щекотливой теме, говорю тебе тихо, как здравый, умеющий понимать и прощать мужчина, Томми. Нам не нужен скандал. Я не желаю, чтобы тетя Эльза узнала о том, что ты осквернил наш чистый дом, какой страшной опасности подвергались здесь ее дочери… Ах, мне трудно подыскать нужные слова, Томми.

– Я не собираюсь ничего вам обещать, – твердо повторил Томас.

– О'кей, ты не собираешься мне ничего обещать, – отозвался дядя Гарольд, но уже гневным тоном. – Можешь мне ничего не обещать. Вот что я тебе скажу. Сейчас я выйду из твоей комнаты и немедленно зайду в комнатку за кухней. Она-то уж мне все пообещает; все, смею тебя в этом заверить!

– Вы так думаете? – спросил Томас, и его голос ему самому показался каким-то высоким, почти детским.

– Да, я так думаю, Томми, – повторил его дядя шепотом. – Она пообещает мне все на свете. Ей ничего другого не остается. Если я ее выгоню, куда она пойдет? Вернется в Канаду к своему мужу-пьянице, который вот уже два года ищет ее, чтобы избить до смерти?

– Повсюду полно работы. Для чего ей возвращаться в Канаду?

– Ты так думаешь? Тоже мне нашелся авторитет по международному праву, – упрекнул его дядя Гарольд. – Ты считаешь, что все так просто? Ты думаешь, что я не обращусь в полицию? Так?

– Какое отношение ко всему этому имеет полиция?

– Томми, ты уже не маленький ребенок, – ответил, едва сдерживая ярость, дядя Гарольд. – Ты раздвигаешь ноги замужней женщине, как взрослый мужчина, но на плечах у тебя голова ребенка. Она развратила несовершеннолетнего, погубила его нравственность. Не забывай, Томми, что ты еще пока несовершеннолетний. Тебе только шестнадцать лет. А это – преступление, Томми. Серьезное преступление. Даже если они не отправят ее в тюрьму, ее вышлют из страны как нежелательную иностранку, которая занимается развращением несовершеннолетних детей. Клотильда не гражданка Америки. Ей придется вернуться в Канаду. Об этом напишут в газетах. А там ее будет ждать муженек. Да, да, – повторил дядя Гарольд. – Клотильда мне пообещает все. Все, понимаешь? – Он встал. – Мне, конечно, жаль, Томас. Это не твоя вина. Весь этот разврат у тебя в крови. Твой отец был большой охотник до шлюх. Его знал весь город. Мне было стыдно здороваться с ним на улице. А твоя мать, чтобы ты знал, была незаконнорожденным ребенком. Ее воспитали монахини. Поинтересуйся как-нибудь, кем был ее отец. Или мать. Ну а теперь ложись, Томми. Тебе нужно поспать. – Он снисходительно похлопал его по плечу. – Ты мне нравишься. И я хочу, чтобы из тебя получился настоящий мужчина. Ты – надежда нашей семьи. Я забочусь только о тебе, все это в твоих интересах. А теперь давай ложись спать.

Дядя Гарольд прошлепал босыми ногами к двери – настоящий уродливый великан, любитель пива, в пижаме в полоску. Он был уверен, что сейчас все на его стороне и он может испробовать любое оружие.

Томас выключил свет. Упал лицом вниз на кровать. Изо всех сил ударил кулаком по подушке.

На следующее утро он спустился пораньше, чтобы поговорить с Клотильдой до завтрака. Но дядя Гарольд был уже в столовой, сидел, читал газету.

– Доброе утро, – поднял он на мгновение на него глаза. Зубной мост у него был на месте. Он шумно втягивал в себя кофе из чашки.

Вошла Клотильда с апельсиновым соком для Томаса. Она на него даже не смотрела. Смуглое, замкнутое лицо. Дядя Гарольд не глядел в ее сторону.

– Просто ужас, что там происходит в Германии, – возмущался дядя. – Они, эти русские, насилуют немок прямо на берлинских улицах. Сто лет они ждали такого подходящего случая. Люди живут в подвалах. Если бы я не встретил твою тетю Эльзу и мы не приехали сюда, в эту страну, то не знаю, что со мной произошло бы, где бы я находился сейчас. Только один Бог ведает.

Снова вошла Клотильда, принесла яичницу с беконом для Тома. Он внимательно посмотрел ей в лицо: не появится ли на нем какой условный знак. Нет, ничего.

Закончив завтракать, Томас встал из-за стола. Он вернется сюда попозже, когда никого в доме, кроме Клотильды, не будет… Дядя Гарольд оторвался от газеты.

– Скажи Коэну, что я буду в девять тридцать, – сказал он. – Мне нужно сходить в банк. И передай, что я пообещал мистеру Данкану, что его машина будет готова днем, вымытая и протертая.

Томас кивнул, вышел из столовой. Навстречу ему вошли с лестницы две дочери, бледнолицые, пышные девицы.

– Мои ангелочки, – ласково обратился к ним дядя Гарольд. Они поцеловали отца.

– Доброе утро, папочка!

Шанс встретиться с Клотильдой появится у него часам к четырем. В этот день дочери дяди Гарольда обычно посещали зубного врача, чтобы проверить состояние зубов, и тетя Эльза возила их на прием на втором семейном автомобиле. Дядя Гарольд сейчас наверняка торчит в демонстрационном зале. Клотильда будет одна.
[1] [2] [3] [4]