ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ (1)

Они легкой трусцой сделали два круга по стадиону, потом сделали спринтерский рывок, снова стометровку, потом бег трусцой, опять пробежали два круга трусцой и последние четыреста метров – выкладываясь до конца. Квентин, долговязый мальчик с длинными, худыми ногами, отличался особой плавностью в беге. На него было приятно посмотреть. Хорошо, что он рядом, думал Рудольф. Вместе с ним и Рудольф стал бегать быстрее. Один он не стал бы так выкладываться. Они, пробежав в разминочном темпе еще пару кругов, закончили тренировку и, набросив на себя верхнюю одежду, на мотоцикле помчались назад, домой, по улицам просыпающегося города.

– Увидимся завтра, Квент, – сказал Рудольф, оставляя мотоцикл на тротуаре.

– Спасибо! До завтра!

Рудольф, помахав ему на прощание, вошел в дом. Ему нравился этот парнишка. Им вдвоем удалось преодолеть естественную человеческую лень, испытать себя в любую погоду, в любое время года. Летом он подыщет какую-нибудь работу для своего юного друга в своем магазине. Деньги их семье не помешают.

Когда он вошел в квартиру, мать уже встала.

– Ну как там, на улице?

– Очень холодно, – ответил Рудольф. – Лучше оставайся дома, нечего высовывать нос в такую стужу.

Они давно продолжали эту игру, делая вид, будто мать, как когда-то в прошлом, каждый день выходит на улицу.

Рудольф вошел в ванную комнату, принял вначале обжигающий горячий душ, потом с минуту постоял под ледяной струей. Когда он наконец завернул кран, у него зуб на зуб не попадал. Он слышал, энергично растирая тело мохнатым полотенцем, как мать на кухне включила соковыжималку, приготовить ему сок из апельсинов, потом стала варить для него кофе. Она так тяжело передвигалась, что казалось, кто-то тащит по полу тяжелый мешок. Он вдруг подумал, вспомнив свой резвый спринтерский бег на промерзшей гаревой дорожке: «Если я когда-нибудь стану таким, как она, то попрошу, чтобы меня пристрелили».

Он взвесился на напольных весах в ванной. Сто шестьдесят фунтов. Нормально. Руди презирал тучных людей. В магазине он старался избавиться от полных продавцов, хоть и не открывал Калдервуду истинных причин их увольнения.

Прежде чем одеться, брызнул дезодорантом на подмышки. Впереди длинный день, а в холодную погоду в магазине всегда жарко натоплено. Надел серые фланелевые брюки, мягкую голубую сорочку с темно-красным галстуком, коричневый твидовый спортивный пиджак. В первый год, когда он работал помощником менеджера, он обычно ходил в скромных, строгих черных деловых костюмах, а когда стал продвигаться по служебной лестнице вверх, перешел на более неформальный стиль одежды. Он, конечно, слишком молод для такого важного поста, и он следил за тем, чтобы не выглядеть напыщенным. Именно по этой причине он приобрел мотоцикл. Разве мог кто-нибудь сказать, что этот молодой человек слишком много о себе воображает, если помощник менеджера с ревом подкатывает на своем мотоцикле к магазину в любую погоду без головного убора. Он старался не вызывать зависть окружающих. Рудольф мог теперь позволить себе купить и автомобиль, но отдавал пока предпочтение мотоциклу. От частых поездок на нем у Рудольфа был всегда здоровый цвет лица, будто он проводил много времени на свежем воздухе, на природе. Ну а если ты еще и загорелый, особенно зимой, то это позволяет чувствовать себя гораздо выше всех этих бледных, немощных людей. Теперь Рудольф понимал, почему Бойлан всегда пользовался кварцевой лампой. Дешево и сердито, думал он, своего рода мужская косметика. Но он никогда не будет пользоваться кварцевой лампой, он легко может стать мишенью для насмешек со стороны тех, кто знал о существовании этих ламп и догадывался, к каким недостойным уловкам он прибегает.

Рудольф вошел на кухню, поцеловал мать и поздоровался с ней. Она улыбнулась ему кокетливо, как девчонка. Если он забывал поцеловать ее, то приходилось выслушивать за завтраком нудный, длинный монолог о том, как плохо она спала сегодня ночью и что все лекарства, выписываемые ей врачами, напрасная трата денег. Он не говорил матери, сколько зарабатывает, и даже не намекал, что мог бы найти для них куда более просторное, комфортабельное жилище. Руди никогда не устраивал в доме никаких развлечений, так как деньги ему нужны были для других целей.

Сев за стол, он выпил апельсиновый сок, чашку кофе, сжевал тост. Мать ограничилась кофе. У нее были гладкие, прямые волосы, а под глазами ужасные, фиолетовые мешки. Но даже сейчас, на его взгляд, она выглядела нисколько не хуже, чем три года назад. Вполне возможно, она дотянет до девяноста. Руди даже в мыслях не упрекал ее за долгожитие. Ее присутствие на этом свете обеспечивало ему отсрочку от воинского призыва. Ведь он – единственный кормилец матери-инвалида. Последний и самый дорогой подарок от матери – она уберегла его от промерзших окопов в далекой Корее.

– Сегодня ночью мне приснился сон, – сказала она. – Я видела во сне Тома, будто ему только исполнилось восемь лет. Он был похож на мальчика из церковного хора на Пасху. Он пришел ко мне в комнату и сказал: «Прости меня, мама…» – Она мрачно допила свой кофе. – Том не снился мне целую вечность. Ты что-нибудь знаешь о нем?

– Нет, ничего.

– Может, ты что-то скрываешь от меня?

– Нет. Зачем мне что-то скрывать?

– Мне хотелось бы взглянуть на него перед смертью, – печально сказала она. – Все же он моя плоть и кровь.

– Ты еще долго будешь жить, – успокоил ее сын.

– Может быть, – подхватила она. – У меня такое чувство, что, когда наступит весна, мне станет значительно лучше. И мы снова сможем ходить с тобой на прогулки.

– Это было бы замечательно, – Рудольф допил кофе и поднялся со своего стула. Он поцеловал ее на прощание. – Я куплю все к обеду, – сказал он. – По дороге домой.

– Только не говори мне что, – кокетливо сказала она. – Пусть это будет для меня сюрприз. Идет?

– Идет! – весело откликнулся он. – Постараюсь тебя удивить!

Рудольф вошел в магазин, когда ночной сторож сидел еще на своем месте, у служебного входа. Он принес с собой утренние газеты – купил их по дороге на работу.

– Доброе утро, Сэм, – поздоровался с ним Рудольф.

– Привет, Руди, – радушно ответил ночной сторож. Рудольф попросил всех старых служащих, которых он знал со времени поступления сюда, обращаться к нему только по имени.

– Ранняя птаха, – сказал сторож. – Когда мне было столько, сколько тебе сейчас, никакой силой меня нельзя было вытащить из теплой постели.

Именно поэтому ты в твоем возрасте всего лишь ночной сторож, Сэм, подумал Рудольф, но ничего не сказал. Лишь улыбнувшись в ответ, он прошел в свой кабинет через весь пока еще слабо освещенный, до конца не проснувшийся магазин. Опрятный, просторный кабинет, два стола: один для него, второй – для его секретарши, мисс Джайлс, пожилой, но еще энергичной старой девы. На широких полках разложены стопки журналов – американский «Вог», «Вог» французский, «Севентин», «Глэмор», «Харперс базар», «Эсквайр», «Хаус энд Гарден» – все они были для него кладезем информации. Он читал их внимательно, от корки до корки. Из них Рудольф черпал новые идеи для более эффективной работы универмага. Сам город и его жизнь менялись стремительно. Из Нью-Йорка сюда приезжало все больше людей, и они, не задумываясь, щедро тратили свои деньги. Местное население жило теперь гораздо лучше, чем прежде, и постепенно начало перенимать более изысканные манеры приезжих. Калдервуд вел упорные оборонительные бои, пытаясь предотвратить превращение его солидного, для удовлетворения нужд среднего класса, магазина в то, что он презрительно называл ярмарочным мешком всевозможных причуд и мишуры, но годовой финансовый отчет говорил в его, Рудольфа, пользу, и он продолжал вводить одно новшество за другим, и с каждым месяцем ему становилось все легче осуществлять свои идеи на практике. Калдервуд даже согласился после целого года стойкого сопротивления отделить стеной часть слишком большой торговой площади в зале доставки товаров на дом и превратить этот отсек в винный магазин, где посетителям предлагались изысканные французские вина, которые Рудольф, помня, чему научил его в этой области Бойлан, выбирал для своего магазина лично.

Рудольф не видел Бойлана с того дня, когда получил диплом. Тем летом он дважды звонил Рудольфу, осведомлялся, свободен ли он, не хочет ли с ним пообедать, но Рудольф ограничивался отправлением Бойлану чека по сто долларов в счет выплаты ему четырехтысячного долга. Бойлан не обналичивал его чеки, но Рудольф был уверен, что когда-нибудь он все же пойдет в банк и сразу получит приличную сумму, за которую не будет стыдно ни ему, Рудольфу, ни Бойлану. Рудольф нечасто думал о Бойлане, но когда такое случалось, осознавал, что испытывает к этому человеку довольно сложное чувство – смесь презрения с благодарностью. С его деньгами, его свободой, размышлял Рудольф, этот человек позволяет себе быть несчастным. Вот он, основной симптом его, Бойлана, слабости, и Рудольф, который всегда старался искоренить любые признаки слабости в себе, не переносил ее ни в ком другом. Вилли Эбботт, Тедди Бойлан – два сапога пара!

Рудольф разложил перед собой газеты. «Новости Уитби», утренний выпуск «Нью-Йорк таймс», только что доставленный первым поездом. На первой полосе сообщалось о тяжелых боях вдоль 38-й параллели1, о новых обвинениях, выдвинутых в Вашингтоне сенатором Маккарти в отношении государственной измены и «красного» проникновения. На первой странице «Новостей Уитби» было сообщение о голосовании по поводу введения новых налогов для нужд школьного совета (законопроект не прошел). Тут же рассказывалось о лыжниках, облюбовавших с началом зимнего сезона новое место для катания неподалеку от Уитби. Естественно, у каждого города – свои заботы, свои интересы.

Он раскрыл «Новости Уитби» на внутренних страницах. Цветное рекламное объявление на полстраницы о поступлении в универмаг новой партии шерстяных платьев и свитеров. Как, однако, все небрежно сделано, аляповатые краски расплылись. Рудольф сделал пометку в блокноте – сегодня же нужно будет позвонить в редакцию, выяснить, в чем дело.

Открыв биржевой раздел, он минут пятнадцать внимательно изучал приведенные там цифры. Когда у него появилась первая свободная тысяча долларов, Рудольф пошел к Джонни Хиту и попросил его лично вложить в какое-нибудь дело его деньги. Джонни, которому приходилось иметь дело со счетами в миллионы долларов, с самым серьезным видом согласился и теперь опекал все биржевые сделки Рудольфа с таким вниманием, словно он, Рудольф, – самый важный клиент в их брокерской фирме. Его доходы по акциям были еще небольшими, но устойчиво росли. Изучив сообщения с биржи, он с удовольствием отметил, что сегодня утром стал почти на триста долларов богаче, чем был вчера, если верить газете. Он мысленно поблагодарил своего приятеля Джонни Хита за его услуги, и, вытащив карандаш, приступил к разгадыванию кроссворда. Это были самые приятные минуты за весь рабочий день. Если ему удавалось разгадать весь кроссворд до девяти утра, до открытия магазина, то он начинал свой день с волнующего чувства одержанного триумфа.

Номер 14 по горизонтали: имя Хипа. Четыре буквы. «Урия1», – написал Рудольф.

Рудольф уже заканчивал кроссворд, когда зазвонил телефон. Он посмотрел на часы. Коммутатор начинает работу раньше, с удовлетворением отметил он и левой рукой поднял трубку.

– Слушаю! – произнес он, заполняя буквами квадратики со словом «вездесущий» по вертикали.

– Джордах, это вы?

– Да. А кто это?

– Дентон, профессор Дентон.

– Как поживаете, сэр? – Он задумался над словом «здравомыслие» – третья буква "р".

– Мне не хотелось отрывать вас от работы, но не могли бы мы с вами сегодня встретиться? – Голос у Дентона был какой-то необычно тихий, он пытался говорить шепотом, словно опасался, что его кто-нибудь подслушивает.
[1] [2] [3] [4]