ГЛАВА ВТОРАЯ (3)

Отойдя от Вилли, она, радушно всем улыбаясь, стала пробираться между гостями в угол, где о чем-то беседовали Рудольф и Джулия. Чувствовалось, что разговор у них напряженный, и эта напряженность выстроила вокруг них невидимую стену, сквозь которую, казалось, не проникали ни обрывки бесед гостей, ни взрывы их хохота.

Джулия едва не плакала, а у Рудольфа был сосредоточенный, упрямый вид.

– Думаю, что все это ужасно, – твердила Джулия. – Вот мое мнение, если хочешь!

– Как ты красива сегодня, Джулия! – перебила их беседу Гретхен. – Ну, вылитая роковая женщина.

– Что-то я этого не чувствую, – ответила Джулия дрожащим голосом.

– В чем дело? Что-то произошло?

– Пусть расскажет Рудольф, – Джулия повернулась к нему.

– В другой раз, – процедил сквозь зубы Рудольф. – Ведь у нас вечеринка.

– Он собирается постоянно работать в магазине Калдервуда! – не выдержала Джулия. – Начиная с завтрашнего дня.

– В нашем мире нет ничего постоянного, – заметил Рудольф.

– Проторчать за прилавком всю жизнь, – захлебываясь от возмущения, продолжала Джулия. – В маленьком городишке, где и лошади-то не встретишь. Для чего тогда было заканчивать колледж? Так ты собираешься распорядиться своим дипломом, да?

– Сколько раз тебе говорить, что я не собираюсь застревать на всю жизнь в одном месте, – обиделся Рудольф.

– Ну а теперь продолжай, расскажи, – потребовала Джулия, – давай, не бойся, выкладывай все остальное сестре.

– Что «остальное»? – с тревогой в голосе спросила Гретхен.

Она тоже сейчас испытывала глубокое разочарование: на самом деле, выбор Рудольфа никак не назовешь удачным, просто позор. Но, с другой стороны, она почувствовала облегчение. Если Рудольф будет работать у Калдервуда, то он будет продолжать заботиться о матери, освободит ее от этой обузы, от необходимости постоянно обращаться за помощью к Вилли. Конечно, это постыдное облегчение за счет ближнего, но тут уже ничего не поделаешь.

– Мне предложили провести нынешнее лето в Европе, – ровным тоном сказал Рудольф, – подарок, так сказать.

– И кто же этот благодетель? – спросила Гретхен, хотя отлично знала, о ком идет речь.

– Тедди Бойлан.

– Ты знаешь, что родители разрешили бы мне тоже поехать в Европу, – сказала Джулия. – Мы могли бы вдвоем провести такое волшебное лето, которого, возможно, в нашей жизни больше никогда не будет.

– У меня нет времени на волшебное лето, которого, возможно, в нашей жизни больше никогда не будет, – насмешливо, зло, повторил Рудольф.

– Ну поговори с ним сама, Гретхен.

– Руди, – начала та, – разве ты не можешь позволить себе немного отдохнуть, повеселиться после такой трудной учебы?

– Европа от меня никуда не уйдет, – возразил он. – Я поеду туда, когда сочту нужным.

– Тедди Бойлан, наверное, был недоволен твоим отказом? – спросила Гретхен.

– Это его дело.

– Боже, если бы мне кто-нибудь предложил такое путешествие в Европу, – сказала Гретхен, – я была бы на палубе парохода через минуту…

– Гретхен, не поможешь? – К ней подошел один из молодых людей. – Хотели завести проигрыватель, но кажется, ему капут!

– Поговорим позже, – бросила Гретхен. – Что-нибудь придумаем.

Она пошла к проигрывателю, молодой человек шел следом за ней. Она наклонилась, пытаясь нащупать штепсельную вилку. Сегодня в комнате убирала их приходящая горничная-негритянка, и она всегда, после того как все пропылесосит, оставляла вилку на полу, не втыкала на место.

– Я и без того здесь спину ломаю, – дерзко бросила она, когда Гретхен сделала ей замечание.

Проигрыватель нагревался с глухим ворчанием, и вот заиграла первая пластинка из альбома «Южные моря». Такие приятные, детские, звонкие, чисто американские голоса, звенящие на далеком теплом островке, старательно выговаривали французские слова «Dites-Moi»1. Выпрямившись, Гретхен заметила, что ни Рудольфа, ни Джулии в комнате нет, они ушли. Больше никаких вечеринок в этой квартире, дала она себе зарок. По крайней мере, в течение года.

Она вошла на кухню, и Мэри-Джейн тут же налила ей стакан виски.

В последнее время Мэри-Джейн предпочитала распускать длинные рыжие волосы. Под ее голубыми глазами был избыток теней. Если смотреть на нее издалека – все еще красотка, но вблизи картина резко менялась. Но все равно, сейчас, когда вечеринка длилась уже три часа, она пребывала в наилучшей форме, стреляла глазами, рот с ярко-красными губами был полуоткрыт, жадно, провоцирующе. Все мужчины, оказавшиеся в пределах ее досягаемости, непременно делали ей льстивые комплименты.

– Какая славная вечеринка, – сказала она охрипшим от выпитого виски голосом. – А этот новичок, Алек, как его бишь?

– Листер, – подсказала Гретхен, сделав глоток из стакана, машинально отмечая, какой на кухне кавардак. Нет, она не будет здесь утром ничего убирать. – Алек Листер.

– Ну, разве он не обворожителен? У него есть кто-нибудь?

– Здесь, у меня, – нет.

– Да хранит его Господь, этого милого парня, – вздохнула Мэри-Джейн. – Он просто очаровал нас всех на кухне, побыв с нами всего несколько минут. Но я слышала о нем жуткие вещи. Говорят, он избивает своих любовниц. Мне об этом сообщил Вилли. – Она хихикнула. – Но разве это не возбуждает? Ты случайно не заметила, не нужно ли ему принести еще стаканчик? Я тут же предстану перед ним с кубком в руках, я, Мэри-Джейн Хэкетт, верный его виночерпий.

– Он ушел минут пять назад, – сказала Гретхен, испытывая злобное удовольствие от того, что передала эту информацию Мэри-Джейн. Интересно, с какими это женщинами настолько близок ее Вилли, что они запросто могли рассказать ему о том, как их избивает Алек Листер.

– Ах, ну да ладно, – Мэри-Джейн пожала плечами. – В море есть и другая рыба, – философски заключила она. – На кухню вошли двое мужчин, и Мэри, тряхнув своей рыжеволосой головой, лучезарно им улыбнулась. – Приветствую вас, мальчики, – сказала она, – бар работает без перерыва.

Мэри-Джейн зациклилась на одном. Она не могла выдержать и двух недель без секса. Вот в чем главный недостаток при разводе, подумала Гретхен, возвращаясь в гостиную.

Рудольф с Джулией направлялись к Пятой авеню. Вечерний июньский воздух был терпким и вязким, словно набальзамированный душистыми травами. Он не держал ее за руку.

– Здесь нельзя поговорить серьезно, – сказал он ей на вечеринке. – Пойдем отсюда.

Но и на улице ничего не изменилось. Джулия быстро шла впереди, стараясь его не касаться. Ноздри ее маленького носика раздувались от негодования, она кусала свои полные губы. Он молча шел сзади по темной улице и думал только об одном: может, бросить ее, и все? Все равно разрыв между ними рано или поздно произойдет, так пусть раньше – так будет лучше. Но вдруг Руди подумал о том, что больше никогда ее не увидит, и тут же пришел в отчаяние. Но все равно он молчал. В этой борьбе друг с другом выиграет тот, кто сумеет дольше промолчать. Он был в этом уверен.

– У тебя есть девушка, – не выдержала Джулия. – Вот почему ты решил остаться в этой ужасной дыре.

Он засмеялся.

– Твой смех меня не одурачит, – сказала она с горечью в голосе, и в нем, этом голосе, не было ничего общего с тем, как он звучал в те счастливые времена, когда они пели с ней вместе, и в тот трогательный, волнующий момент, когда она впервые сказала ему: «Я люблю тебя».
[1] [2] [3] [4]