Глава одиннадцатая. Возвращение в строй (2)

[1] [2] [3] [4]

Литвинов готов к тому, что изоляционисты встретят в штыки его высказывания, начнут кампанию против него. Но через несколько часов после прибытия Литвинова в американскую столицу произошло то, что, в сущности, нетрудно было предугадать, – все радиостанции Соединенных Штатов Америки начали передавать экстренное сообщение: японцы напали на Пёрл-Харбор, топят американский флот, бомбят Гонолулу.

Он напишет об этом в Москву: «Неожиданные задержки в Тегеране и Багдаде (по вине англичан), из-за которых я должен был отказаться от более короткого пути на Америку и повернуть на Восток, раздражали меня и даже огорчали, но зато нам повезло в Гонолулу. Мы прибыли в Гонолулу в пятницу и должны были там пересесть на американский „клипер“, который по расписанию отлетает раз в неделю по средам. К нашему счастью, последний до нашего приезда „клипер“ прибыл туда из Сан-Франциско с опозданием и вылетел вместо среды в воскресенье, забрав нас. Если бы оставались там до среды, то сейчас подвергались бы бомбежке японцев или должны были бы повернуть обратно на Ирак. Через полтора дня после нашего отъезда из Гонолулу состоялась воздушная и морская атака японцев на этот город».

В декабре 1941 года официальные круги Соединенных Штатов Америки и весь американский народ переживали тревожные дни. Еще 7 декабря пресса опубликовала заявление представителя информационного совета Японии Хори, сделанное на пресс-конференции в Токио, что Япония и США ведут переговоры «в духе искренности, с тем чтобы найти общую формулу, на основе которой можно было бы успешно добиться создания мирного положения на Тихом океане».

Казалось, ничто не предвещало бури. Средний американец занимался своим бизнесом. И вдруг все перевернулось. Война!

События развивались стремительно. Морской министр Нокс сообщил предварительные данные о потерях в Пёрл-Харборе: получили серьезные повреждения девятнадцать кораблей, из восьми линкоров ни один не уцелел, погибло около трех тысяч человек. Американское военное командование отдало приказ затемнить все побережье от Калифорнии до мексиканской границы, началось минирование подступов к Нью-Йоркскому порту.

Америка прильнула к приемникам, слушая последние новости. Рузвельт выступил в конгрессе с речью, и каждая его фраза была подобна удару молота: «Я с сожалением сообщаю вам, что погибло очень много американцев. Кроме того, получены сообщения о торпедировании американских пароходов в открытом море между Сан-Франциско и Гонолулу. Вчера ночью японское правительство предприняло также нападение на Малайю. Вчера ночью японские вооруженные силы напали на Гуам. Вчера ночью японские вооруженные силы напали на Филиппинские острова. Вчера ночью японцы напали на остров Уэйк, а сегодня утром японцы напали на Мидуэй… Я прошу конгресс объявить, что с 7 декабря 1941 года состояние войны существует между Соединенными Штатами и Японской империей».

Американцам предстояло понять, что Тихий и Атлантический океаны больше не дадут им отсидеться в стороне от войны.

Америка встретила Литвинова горой приветственных писем и телеграмм. Писали рабочие, кинозвезды, миллионеры, священнослужители, журналисты, писатели, фермеры, рыбаки. Литвинов взволнованно читал эти послания, радовался популярности Советского Союза. Как изменились времена. Восемь лет назад, когда он впервые приехал в Соединенные Штаты, многие американцы имели самые искаженные представления о Советском Союзе. Индустриализация только начиналась. Могучая капиталистическая Америка злорадно посмеивалась: не выйдет, не вытянете, провалятся большевики со своими фантастическими планами. Рузвельт оказался дальновиднее, практичнее.

Теперь Страна Советов спасает не только себя. Весь мир. Американцы на улицах останавливают Литвинова, хлопают по плечу:

– Вы мистер Литвинов? Можно ли с вами сфотографироваться?

Восторгаются героизмом Красной Армии. Но это только начало, Литвинов знает, какая борьба еще предстоит, как трудно будет расшевелить американское общество, заставить отступить недругов Советского Союза.

8 декабря Литвинова пригласили в Белый дом. Он отправился туда, надеясь, что ему удастся установить с Рузвельтом тот контакт, который не регулируется никакими протоколами, но который достигается, когда партнеры стараются не переубедить, а понять друг друга, руководствуясь принципом взаимной выгоды и блага своих народов. Литвинову хотелось бы думать, что именно такой контакт между ним и Рузвельтом был достигнут восемь лет назад.

Рузвельт встретил Литвинова дружески. Выступления в конгрессе и по радио утомили его. Он старался быть бодрым, оптимистичным, но не мог скрыть тревогу и озабоченность.

Время президента было расписано буквально по минутам, и официальную церемонию вручения верительных грамот начали сразу же. Корреспонденты осаждают Белый дом, кинооператоры зажгли «юпитеры», радиостанции готовы передать сообщение о первом официальном визите советского дипломата.

Литвинов еще не успел отдохнуть после перелета, глаза у него воспалены, сердце покалывает. Но он, как всегда, собран, сосредоточен и думает только о том, чтобы как можно яснее довести до сознания американцев, что война подошла также к их берегам и вести ее придется сообща. Эту мысль он делает центральной, говорит о «страшной опасности, которую для всех наций представляет осуществление нацистской Германией заранее разработанной Гитлером преступной программы уничтожения политической и экономической независимости всех стран и порабощения всех народов».

Да, именно всех народов. Пусть никто не думает, что удастся остаться в стороне. Литвинов подчеркивает, что самые тяжкие удары и самые тяжкие жертвы в этой войне выпали на долю Советского Союза, дает оценку силам, напавшим на Америку, говорит, что они порождены той же идеологией фашизма.

Литвинов закончил свою речь. Рузвельт улыбается. Да, он доволен. Теперь очередь президента. Он сразу скажет, что думает о советском дипломате. С этого и начнет свою речь: «Мне представляется исключительно удачным, что в эти трагические дни, когда сохранение взаимопонимания и доверия между нашими двумя странами имеет столь жизненное значение не только для них самих, но также и для будущего всего человечества, Советское правительство сочло уместным послать в качестве своего представителя в Соединенные Штаты государственного деятеля, который уже занимал такой выдающийся пост в своей стране».

Рузвельт подчеркивает, что Литвинов приступает к исполнению своих обязанностей в день, который будет иметь великое историческое значение, заявляет, что Америка будет воевать с Германией.

После официальной церемонии вручения верительных грамот Рузвельт долго беседовал с советским дипломатом. Президента прежде всего интересовало, ожидает ли Советский Союз объявления войны Японией. Литвинов ответил, что Японии вряд ли выгодно ввязываться в войну с СССР. На вопрос президента, много ли дивизий снято с Восточного фронта, советский дипломат ответа не дал. Зато сам поинтересовался, отразится ли новое развитие событий на обещанном Советскому Союзу снабжении. Рузвельт ответил отрицательно.

Корреспондентам сказали, что сообщения о беседе не будет.

Когда Литвинов собрался уходить, Рузвельт сказал:

– Макс, приходите с женой вечером играть в бридж. Госпожа Рузвельт и я будем рады видеть вас у себя.

Через девять дней после вручения верительных грамот Литвинов напишет сыну и дочери в Москву: «Работы у меня много. Приходится делать много визитов и принимать множество народу. Гулять и отдыхать не приходится. К вечеру страшно устаю и не успеваю выспаться. У посла в Вашингтоне в два раза больше работы, чем в любой другой столице, да и момент теперь такой ответственный. Иногда думается, что я взял на себя задачу не по силам или не по возрасту… Пробовал было раз сходить в концерт по приглашению Эгона Петри, но после первого номера меня вызвали к президенту. Я у него уже был четыре раза».
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.