Глава девятая. Лига Наций и Монтрё (1)

Телеграмма из Цюриха: «Цюрихские рабочие шлют испытанному борцу за мир во всем мире и разоружение горячие братские приветы. Решительно клеймим воинственную позицию реакционного швейцарского правительства».

Всемирный женский комитет с радостью приветствовал вступление нашей страны в Лигу наций: «Советский Союз – величайший фактор в борьбе за мир».

Телеграммы прислали Бернард Шоу, Генрих Манн, Альберт Эйнштейн, министр иностранных дел Румынии Титулеску, американские политические деятели полковник Хауз и Генри Стимсон, английский деятель Филипп Ноэль-Бекер, Эдуард Эррио и другие государственные деятели Франции.

Множество телеграмм и писем было направлено лично Литвинову. Одно из них стоит привести полностью, ибо оно принадлежит замечательному русскому гуманисту, снискавшему широкую известность далеко за пределами своей родины. Речь идет о письме Николая Александровича Рубакина, который в те годы был директором Международного института психологии в Лозанне:

«Многоуважаемый Максим Максимович, позвольте мне в Вашем лице горячо приветствовать вхождение СССР в Лигу наций.

Как старый социалист, как убежденный сторонник мира между народами, я не могу не радоваться этому вхождению, и не потому, что считаю Лигу наций каким-то порогом рая, а потому, что в приглашении ею СССР вижу крупнейшую победу мирной политики Советского Союза над империалистической политикой государств капиталистических.

Приглашение СССР в Лигу наций показывает и то, до какой степени выросла мощь того государства, в котором при сознательной поддержке трудящихся строится культура социалистическая…

Крепко жму Вам руку.

Николай Рубакин».

Сразу же после вступления в Лигу наций представителю Советского Союза предоставили пост заместителя генерального секретаря Лиги.

Тогда Советский Союз был единственной социалистической страной. Два мира были представлены во Дворце наций: пятьдесят одно буржуазное государство и одно социалистическое. – Да и техника была не столь совершенна, как сейчас. Далеко не всегда можно было надеяться на немедленное получение инструкций своего правительства, большей частью требовалось принимать решение на месте, незамедлительно.

Один из крупнейших буржуазных историков, американский ученый Генри Роберте, писал о Литвинове: «На международных конференциях Лиги наций его плотная непролетарская фигура излучала здравый смысл и деловитость».

Максим Максимович своим внешним видом и впрямь мог сойти за вполне респектабельного буржуазного дипломата. Кстати, в свое время Литвинов вынужден был публично разъяснить, почему советский дипломат должен хорошо одеваться. В середине 20-х годов в Наркоминдел приходили письма, в которых выражалось недоумение по поводу того, что советские дипломаты на приемах появляются во фраках. «Не обуржуазивание ли это?» – спрашивали авторы писем. Максим Максимович выступил со статьей в «Вечерней Москве», объяснил, что дипломат, представляющий социалистическое государство и общающийся с иностранными государственными деятелями, должен носить фрак. Его мировоззрение от этого не изменится.

Литвинов доказал это в полной мере. Буржуазные исследователи истории Лиги наций немало писали о наступательной силе советской дипломатии. Ф. Р. Уолтерс следующим образом характеризует советского наркома: «Длинную серию его заявлений и речей в Ассамблее, Совете, на конференциях и в комитетах Лиги наций едва ли можно сегодня читать без удивленного восхищения. Ничто в анналах Лиги не сравнится с ними по откровенности… и точной оценке каждой ситуации. Ни одно современное заявление не достигает степени столь оправданного критицизма и совершенного предвидения».

Выступления Литвинова в Лиге наций всегда были событием, и недруги Советского Союза боялись советского дипломата. Если какой-нибудь оратор начинал клеветать на СССР, Литвинов тут же просил слова и давал беспощадный отпор, своим сарказмом, железной логикой фактов уничтожая противника. Многие просто не рисковали выступать при Литвинове, ждали, пока он уедет из Женевы, оставив вместо себя второго делегата.

Сила Литвинова, разумеется, объясняется не только его личными качествами. Он с такой уверенностью вел смелый и беспощадный поединок с буржуазными дипломатами именно потому, что представлял социалистическое государство, неизменной целью которого было обеспечить мир всем народам. Когда же трудящиеся Советской страны превратили отсталую Россию в мощное социалистическое государство, фундамент, на котором советская дипломатия строила свои внешнеполитические концепции, стал еще более прочным.

Характеризуя деятельность Литвинова в Лиге наций, А. И. Микоян говорил:[40] «На европейской арене в Лиге наций Литвинов превосходил крупнейших буржуазных дипломатов. В сущности, он опрокинул корифеев буржуазной дипломатии. Лига наций была новым этапом нашей Дипломатии. Мы выступили на равных с крупнейшими буржуазными странами, которые незадолго до нашего вступления в Лигу наций вообще не хотели признавать нас. Формула определения агрессора, созданная Литвиновым, – это классическая формула».

Пятилетие, с 1934 года до сентября 1939 года, когда гитлеровская Германия развязала вторую мировую войну, было насыщено полными драматизма событиями, отмечено сложнейшими ситуациями и проблемами, решение которых требовало исключительной мобильности, твердости, умения проникать в коварные замыслы противника и разоблачать его, маневрируя и наступая.

В те годы Литвинов часто бывал в Женеве. Путь туда лежал через Берлин. Когда возникала в том крайняя необходимость, он задерживался в германской столице ровно столько, сколько было нужно для официальных бесед. На вокзале его встречали сотрудники советского полпредства, иностранные журналисты, аккредитованные в Берлине, просили интервью. Литвинов отшучивался, вежливо улыбался, но интервью давал редко. Гестаповцы и эсэсовцы, заполнявшие перрон, торчали там, пока не отойдет поезд. Примерно с конца 1935 года Литвинов предпочитал ездить в Женеву не через Берлин, а через Вену, иногда во время этих поездок заезжал в Карловы Вары, вызывал туда советских дипломатов на совещание.

Образ жизни Литвинова в Женеве не изменился. Он останавливался, правда, не в «Бритиш пансионат», а в отеле «Ричмонд», который стал резиденцией советских дипломатов. В остальном все осталось по-старому. Вечера, как обычно, проходили в подготовке к выступлениям. Свои выступления Литвинов давал просматривать Эндрю Ротштейну, английскому коммунисту, в те годы корреспонденту ТАСС в Женеве. Ротштейн вспоминает: «Передав мне свою речь, Максим Максимович говорил: „Если найдете неудачное место, если вам что-нибудь режет слух, если вы считаете, что какое-либо положение в речи надо улучшить, изменить или вычеркнуть, скажите“.
[1] [2] [3] [4]