*** (1)

— Большинство в курсе и вроде сочувствует, — ответил Голубь. — Пузырь со многими говорил, сам тебе расскажет.

— Сеньку Мороза не встречал?

— Не приходилось. Но ребята рассказывали, что он работает на заводе, по две нормы выполняет и скоро будет на доске Почёта.

— Не выздоровел?

— И слушать не хочет.

Голубь достал из буфета водку, но гость пить отказался. Он сидел у открытого окна; издалека доносилась музыка, на улицах посёлка почти никого не было — все уехали в город любоваться фестивалем.

— Где мать? — спросил Кардинал.

— В Останкине у дворца концерт. Малайцы пляшут, — ответил Голубь. — Старуха с соседками пошла. А то, говорит, сынок, помру и малайцев не повидаю. Я спрашиваю: “Мать, на кой сдались тебе эти малайцы?” А она рассердилась и отвечает: “Если люди к нам бог весть откуда в гости приехали, надо и нам вежливость соблюсти — в ладошки им похлопать и “мерси” сказать”.

Кардинал молчал, продолжая о чём-то думать. Потом встал, снял с вешалки шляпу и коротко бросил:

— Пошли!.. Нечего зря время терять… И не забудь инструмент!..

На залитой огнями площади перед главным входом Сельскохозяйственной выставки (в те дни она ещё так называлась) было множество гуляющих. Почти все иностранные делегации жили в гостиницах, построенных в районе выставки, и теперь они гуляли с москвичами.

В толпе, состоявшей из москвичей и немцев, Кардинал и Голубь вдруг услыхали знакомый голос. Пробравшись поближе, они увидели Пузыря, исполнявшего обязанности переводчика. Непринуждённо обняв за плечи молоденькую ясноглазую немку, Пузырь, гордый общим вниманием, громко говорил:

— Немецкие камрады спрашивают — сколько стоит поездка на курорт?

— Смотря какой курорт, — отвечал кто-то из толпы. — И как ехать — по путёвке одно, без путёвки другое…

— Эй, друг, — кричали Пузырю из толпы. — Ты объясни, что у нас санаторий, а не отели. И что курс лечения, харчи и всё прочее входит в стоимость путеёки…

— Это когда есть путёвка, — вмешалась в разговор нарядная дамочка с модной лакированной сумкой. — А если курсовка, то уж совсем не так… А если диким образом, то…

Пузырь взглянул на дамочку, хотел что-то сказать и в этот момент заметил Кардинала и Голубя. Одним движением ресниц Пузырь указал им на лакированную сумку, а затем с изысканным поклоном произнёс:

— Мадам, ваша воля для меня закон. Непременно переведу всё, что вы сказали. Айн момент, мадам!..

Дама, порозовев от удовольствия, кокетливо улыбнулась, кивнув в знак признательности. Пузырь начал переводить, произнося, однако, по-русски слова “путёвка” и “курсовка”. Немцы его не понимали. В этот момент Голубь ловко прильнул к даме и занялся её сумкой. Потом он вернулся к Кардиналу и сунул ему в карман пиджака замшевый кошелёк, только что вытащенный из сумки.

Пузырь уже заканчивал переводить, как раздался истерический крик дамы, внезапно обнаружившей исчезновение кошелька.

— Ой, кошелёк!.. Полторы тысячи, жулики проклятые!.. Милицию сюда, милицию!..

Толпа зашумела, немцы, заинтересовавшись происшествием, стали перешёптываться. Дама продолжала кричать, что в украденном кошельке было полторы тысячи, которые она отложила на курорт. Тучный немец в кожаных коротких штанишках и зелёной шляпе с пером что-то горячо внушал своим соотечественникам, многозначительно подмигивая и ухмыляясь. Кардинал пробился поближе к Пузырю.

— Западные? — быстро спросил он.

— Да, баварцы, — ответил Пузырь. — Вон тот, с пером, хихикает. Держите, говорит, карманы крепче, Москва кишит жуликами. Я, говорит, вас ещё в пути предупреждал, а вы не верили!.. В России нет законности, господа!.. Сволочь!..

Кардиналу стало не по себе. Но в этот момент чей-то мужской, очень знакомый голос громко и отчётливо произнёс позади него:

— Сами уронили кошелёк, гражданка, а теперь кричите неизвестно зачем!.. Вот ваш кошелёк. И нечего орать!

Кардинал быстро просунул руку в карман пиджака, в котором только что лежал украденный Голубем кошелёк. Но кошелька — удивительное дело! — уже не было. Кардинал обернулся и с трудом удержался, чтобы не закричать: перед дамой стоял Сенька Мороз, да, да, рыжий, курносый, как всегда веснушчатый Сенька Мороз, и дама горячо благодарила его:

— Мой кошелёк, мерси, гражданин! — радостно кричала она. — Вот видите, полторы тысячи, как я говорила!.. Ах, как я вам благодарна!..

Толпа зашумела. Тучный немец сразу перестал хихикать. Пузырь стоял с раскрытым от удивления ртом, потеряв дар речи. Сенька Мороз очень спокойно и даже с лёгкой улыбкой смотрел на Кардинала. Тот выдержал взгляд Сеньки, потом подошёл к Пузырю и сказал:

— Переведите, пожалуйста, этой свиной баварской туше: зря он так хихикал и радовался!.. Это у них фашистские каты в министрах ходят, у них!.. Так что насчёт законности не нам слушать и не ему говорить!..

— Верно, — поддержал Кардинала Сенька и, подойдя ближе, тихо произнёс: — Пойдём, друг, побалакаем…

— Пойдём, — согласился Кардинал и пошёл с Сенькой к главным воротам выставки.

Оба шли молча, изредка поглядывая друг на друга. Сенька был чисто одет, рыжие кудри были аккуратно расчёсаны, в руках он держал пушистую пёструю кепку.

— Ну как? — наконец спросил он. — Ничего я сработал?.. Ты и не заметил, как я у тебя из кармана кошелёк увёл?

— Нет, — признался Кардинал. — Я всегда говорил — руки у тебя золотые… Ничего не скажешь!..

— Полторы тысячи, — продолжал Сенька, странно улыбаясь. — Голубь так расстроился, что сразу убежал. Как ты с ним рассчитываться станешь?

— А тебе какое дело? Мы с Голубем свои люди — сочтёмся.

— И верно, не моё дело, — согласился Сенька и опять улыбнулся. — А всё-таки немец тебя разозлил. С чего бы это?

Кардинал растерялся. В самом деле, почему он так разозлился на этого немца? И почему Сенька с такой улыбочкой спрашивает об этом?

— Не знаю, чего тут зубы скалить, — проворчал после долгой паузы Кардинал. — Ты меня зачем позвал? Нам вроде говорить и не о чем…

— Найдётся, — загадочно возразил Сенька. — Поехали ко мне!

— Куда?

— Ко мне, говорю. На квартиру. Я теперь в Зацепе живу. Комнату получил.

— Вот как!.. Ловко!.. Далеко пойдёшь, если милиция не задержит. Так, что ли, говорят?

— Есть такая поговорка, — спокойно ответил Сенька. — Далеко ли, спрашиваешь, пойду? А мне, Кардинал, идти-то уж некуда…

— Как некуда? — удивился Кардинал. — Или назад захотел? Я так и думал…
[1] [2] [3] [4]