Борисович. Не убоюсь зла (17)

Впрочем, мое удивление тому, что КГБ ничего не подложил мне, когда я жил в одной комнате с Липавским, оказалось несколько преж-девременным. В самые последние дни знакомства с делом, работая над пятьдесят первым томом, я обнаружил акт экспертизы копировальной бумаги, "найденной" в моих вещах. Из него следовало, что перечень мест работы отказников, который принес в КГБ Захаров, был отпечатан под эту копирку! Очередная липа -- хотя бы только потому, что все мои бумаги, прежде чем я перевез их на квартиру, снятую Липавским, были тщательнейшим образом распотрошены в январе во время обыска, и по-тому документ, относящийся к осени прошлого года, даже случайно не мог туда затесаться!

Показания Липавского о том, что я занимался списками отказников, были подкреплены не только подброшенной мне копиркой. С удивлени-ем прочел я свидетельство Ирины Мусихиной, которая в течение почти года была моей соседкой по маленькой коммунальной квартире. Ира приехала в Москву откуда-то с севера и работала медсестрой. Иногда мы с ней встречались на кухне, вежливо здоровались; бывало, она занимала у меня пятерку до зарплаты, случалось и наоборот; то она угощала меня домашним печеньем, то я ее -израильскими бульонными кубиками. Зачастую я возвращался очень поздно и не мог открыть дверь: Ира счи-тала замок ненадежным и завела в придачу к нему еще и засов. Мне приходилось будить ее звонками, я смущался, извинялся, обещал поста-вить новый замок, но все время забывал об этом. Вот, собственно, и все наши отношения.

Сейчас выясняется, что ее вызывали на допросы трижды. В первые два раза она ничего интересного для КГБ не вспомнила, лишь опознала по фотографии Тота и подтвердила, что видела его несколько раз у меня в гостях. Однако на третьем допросе все было иначе. "Я знала о том, что Щаранский составляет списки отказников", -- показала Ирина. По чер-новикам, которые моя соседка, по ее словам, увидела в мусорном ведре, она поняла, что списки эти существуют не только на русском языке, но и на английском. Как-то осенью семьдесят шестого года, проходя мимо моей комнаты, дверь в которую оказалась открытой, она видела, как я передавал Тоту пачку листов с машинописным текстом.

Ознакомившись с этим беспардонным враньем, я, конечно, прежде всего подумал о том, что Мусихина была подсажена в эту квартиру ор-ганами. Но почему же она тогда так сопротивлялась на первых двух до-просах?

Наконец, в деле я обнаружил показания нескольких женщин, с чьих квартир Липавский организовывал нам разговоры с Израилем. Они ут-верждали, что своими ушами слышали, как я передавал по телефону списки отказников. Их ложь, правда, расходилась с ложью Липавского, который говорил о том, что составление и передача этих списков прово-дились в полной тайне, зато КГБ существенно увеличил число свидете-лей обвинения.

Хотя я, по понятным причинам, затратил довольно много времени на изучение документов, связанных с обвинением в шпионаже, в целом они занимали в деле очень скромное место: всего три сотни страниц из пятнадцати тысяч. Чтобы пришить мне измену Родине в форме помощи капиталистическим государствам, мастера детективного жанра из КГБ рисовали широкими мазками картину международного сионистского за-говора: характеристики на дипломатов-евреев, корреспондентов-евреев -- все они, конечно, агенты ЦРУ; длинный список -- более трехсот имен -- туристов -- сионистских эмиссаров, справки о том, что пред-ставляют из себя организации, к которым они принадлежат, -- своего рода справочник "Кто есть кто в борьбе за советских евреев"; перечень "преступных акций", то есть демонстраций, прошедших по всей Амери-ке, с указанием того, что эти акции были инспирированы мной и моими сообщниками...

Следующая ветвь моих криминальных связей -- сенаторы и конгрес-смены США. Среди них евреев меньше, чем нужно КГБ для моего дела, может быть, поэтому органы составили такую подробную характеристи-ку на "сенатора-сиониста" Джавитса, с которым я встречался. Они ут-верждают, что именно в его окружении созрела идея, которую воплотил потом Джексон в своей поправке.

В том же разделе -- сотни страниц бюллетеня "Протоколы Конгрес-са" с выступлениями конгрессменов и сенаторов в защиту советских ев-реев. Это ли не лучшее доказательство заговора? Говорят, правда, что это издание никто не читает: скучно. Что ж, в таком случае я был его самым благодарным читателем, не пропустив ни слова из сказанного Элбертом и Драйненом, Джексоном и Джавитсом, Рибиковым и Элиза-бет Хольцман, Додсом и Черчем. Я вспоминал свои встречи с этими людьми и письма Авитали, в которых она рассказывала о том, как они помогают ей, и ни на секунду не сомневался, что и сейчас борьба не пре-кращается. Если КГБ не удалось сломить нас, отказников, то и Запада им не обмануть.

Словно предвидя, что в этом месте я погружусь в воспоминания, сле-дователи включили сюда письма и открытки моей жены, в которых она рассказывает о своих беседах с американскими политиками, пишет, что слышала мой голос по радио или читала взятое у меня интервью. Таких посланий, конфискованных при обыске, всего десятка два, четыре сотни остальных, не представлявших интереса для следствия, были, как ска-зано в деле, "уничтожены путем сожжения".

Обзоры деятельности комиссии Конгресса США по безопасности и сотрудничеству в Европе поступили сразу из двух организаций: спецуп-равления КГБ СССР и Министерства иностранных дел. Материалы КГБ гораздо полнее: здесь не только описание того, как была задумана и осу-ществлена "антисоветская провокация" по созданию такой антиконсти-туционной, по мнению авторов обзора, комиссии -- ведь в нее входят как конгрессмены, так и представители администрации, -- но и про-странные рассуждения о том, что возникновение комиссии Конгресса и сформирование нашей Хельсинкской группы -скоординированная враждебная по отношению к СССР акция. Здесь же улики: доказатель-ства преступных связей между нами.

Материалы о поправке Джексона тоже были получены из двух ис-точников: МИДа и Министерства внешней торговли. Из МИДа, кроме ее текста и юридических комментариев к нему, -- протоколы всех засе-даний комиссии Конгресса и комитетов Сената, обсуждавших поправку. Интересно, что против нее выступали капиталисты, руководители крупнейших концернов, мечтающие о торговле с СССР, а за -- профсо-юзы, различные общественные организации. Какая-то классовая соли-дарность наизнанку...

Министерство внешней торговли подсчитало материальный ущерб, нанесенный советской экономике сионистами, добившимися принятия поправки. Если бы СССР был предоставлен статус максимального бла-гоприятствования, то объем торговли с США, как утверждают мини-стерские специалисты, составил бы около двадцати миллиардов долла-ров.

Целый том в деле -- статьи и корреспонденции, опубликованные в западной прессе, выписки из передач зарубежных радиостанций, где есть ссылки на меня как на источник информации. Запись этих передач зачастую прерывается, и следует стандартная фраза: "Далее не прослу-шивается: сильное глушение".

-- Тяжелая у вас работа, что и говорить, -- смеялся я над следовате-лями. -- Один отдел КГБ глушит передачи, другой от этого страдает!

Были в деле и приятные для меня неожиданности, среди них -фо-топленка, "изъятая у гражданина США Гулда при его выезде из СССР". Несколько кадров проявили и отпечатали; это оказались фотографии заявлений в мою защиту, собранных, как я определил по почерку, Ди-ной; не все слова удалось прочесть, не все подписи разобрать, но я испытывал глубочайшую признательность к органам за такой дорогой пода-рок. В части этих заявлений отказники рассказывают о том, как их до-прашивали в КГБ, и я извлек немалую пользу из сопоставления их слов с официальными протоколами допросов. На одном из снимков -- сопроводиловка Дины к собранным ею материалам, где она не только пере-числяет их, но и сообщает все, что было на допросах наших товарищей: какие основные вопросы задавали им, какими документами интересует-ся КГБ, как формулируется обвинение...

Молодец Дина! Она довольно точно восстановила главные направле-ния моего дела, и теперь осталось одно -- чтобы на воле знали: никаких других преступлений, кроме наших заявлений и списков отказников, встреч и пресс-конференций, мне не вменяется в вину. Я тогда, конеч-но, и представить себе не мог, какую титаническую работу проделала Дина, кромсая паутину страха, которой КГБ в те дни опутал евреев; че-го ей стоило убедить людей пренебречь угрозами охранки и рассказать обо всем, что происходило на допросах; как непросто было при постоян-ной плотной слежке собрать всю необходимую информацию и передать ее на Запад.

Но впереди меня ждал еще более потрясающий сюрприз. Одним из главных моих прегрешений КГБ считал участие в документальном фильме английской телекомпании "Гранада" "Рассчитанный риск". Те-перь я мог убедиться в том, насколько большое значение они придавали ему. Еще до моего ареста в Министерство иностранных дел поступил с Лубянки соответствующий запрос, и вскоре из генерального консульст-ва СССР в Нью-Йорке в Москву прибыли видеозапись фильма и офици-альная справка за подписью дипломата Велемирова о том, какой огром-ный вред престижу СССР нанесла его демонстрация. Аналогичные от-четы поступили из советских посольств в Англии, Франции и Дании. В обвинении по этому поводу говорилось: "Подследственный принял уча-стие в нелегальной съемке иностранцами фильма, содержащего его кле-ветнические измышления о положении национальных меньшинств в СССР". Мне, естественно, было интересно посмотреть эту ленту, вспом-нить, что именно я там измышлял. Так как следствие обязано знако-мить меня со всеми документами, используемыми обвинением, я потре-бовал показать мне "Рассчитанный риск".

Возражений не последовало, но оператор -- специалист по видеоап-паратуре -- находился в отпуске, и надо было ждать. Между тем я на-ткнулся на кое-что поинтереснее: оказывается, после моего ареста та же "Гранада" сняла новый фильм, на сей раз посвященный мне, под назва-нием "Человек, который зашел слишком далеко", и он тоже был приоб-щен к делу как "имеющий доказательную силу для характеристики враждебной деятельности подследственного". В частности, в деле цити-ровались отрывки из интервью, взятого "Гранадой" для этого фильма у Майкла Шерборна, где он, среди прочего, говорит: "Щаранский -- убежденный сионист. За три года я около ста раз беседовал с ним по те-лефону и получил от него множество писем и документов о положении евреев в СССР".

Я, понятно, заявил, что хочу посмотреть оба фильма, но на это следователи почему-то согласились не сразу. Пришлось опять конфликто-вать с ними, отказываться подписывать бумагу о том, что с делом озна-комился... Наконец они пошли на попятный, оператор вернулся из от-пуска, и вскоре я уже сидел в кабинете Губинского перед японским ви-деомагнитофоном в компании Володина, Солонченко и Илюхина и смотрел "Рассчитанный риск".

Я увидел на экране Володю, Александра Яковлевича, себя... Думал ли я тогда, в семьдесят шестом году, давая это интервью для фильма, что увижу его впервые ровно через два года в Лефортовской тюрьме!.. Но потом оператор поставил следующую кассету -- и у меня перехвати-ло дыхание. Начинался фильм с показа демонстрации в мою защиту у советского посольства в Лондоне; еще несколько секунд -- и на экране крупным планом появилась Авиталь! Она говорила на прекрасном иври-те -- и как говорила!
[1] [2] [3] [4]