Борисович. Не убоюсь зла (15)

Круг замкнулся. Мы вернулись к тому же, с чего начали на первом допросе. С тех пор прошел почти год, в течение которого меня вызывали к следователям более ста раз, но ответ мой был примерно тем же, что и тогда, разве что формулировки стали более четкими:

-- Никаких преступлений я не совершал, моя деятельность по при-влечению внимания общественности к нарушению прав человека в СССР не противоречит советским законам, так как не имела целью под-рыв государственной независимости и военной мощи СССР. Обвинения, сфабрикованные и предъявленные мне КГБ, построены на лжесвиде-тельских подтасовках и намеренном искажении смысла и характера на-шего еврейского эмиграционного движения.

-- Подумайте еще раз. Это очень важный для вас допрос! -- вдруг во-скликнул Илюхин и жестом руки остановил Солонченко, уже собрав-шегося записывать мой ответ.

Я хмыкнул, пожал плечами, презрительно улыбнулся. Что я чувст-вовал в этот момент? Усталость, отстраненность, удовлетворение от то-го, что дело подошло к концу, и глубокую грусть -- ибо ко мне вдруг вернулось ощущение полного одиночества, непреодолимости пропасти, отделявшей меня от родных и друзей. "Надо опять заняться психотера-пией", -- подумал я и услышал крик Илюхина:

-- Отчего вы смеетесь? Чему радуетесь? Может, у вас это от нервов? Вы что же, так и не поняли, что вы шпион? На что вы рассчитываете?

Я не ответил ему. Дискуссии меня больше не интересовали. Я лишь позаботился о том, чтобы ответ мой был записан в протокол неотредактированным. Уже в коридоре, уходя с допроса, я услышал из-за закрыв-шейся двери усталый и раздраженный голос прокурора:

-- Да-а-а... Ну и тип!

"Кажется, это комплимент", -- подумал я.

15. ОЧНЫЕ СТАВКИ

В следующий раз меня вызвали к следователю седьмого февраля, и я решил, что он собирается предъявить обвинение в окончатель-ном виде. Однако -- в который уже раз -- меня ожидал сюрприз. В ка-бинете Солонченко, в противоположном от моего столика углу, сидела в кресле очень бледная молодая женщина с грустным лицом. Она испу-ганно посмотрела на меня, робко кивнула и прошептала:

-- Здравствуйте.

Это была Лена Запылаева, соседка Виталия, которую после отъезда Рубиных в Израиль Липавский усиленно рекомендовал нам в качестве машинистки. Итак, очная ставка.

Слабым, прерывающимся голосом Запылаева стала давать показа-ния, сводившиеся, в основном, к следующему.

Как-то в квартире Лернера она читала письмо от Виталия и Инны, которое, как можно было понять из текста, адресовалось в частности и мне. В нем нам предлагалось сообщать о тех предприятиях, которые не . дают своим бывшим сотрудникам разрешений на выезд из СССР и в то же время получают западную технику. Как-то Липавский и я пришли к Лене на ее новую квартиру, полученную вскоре после отъезда Рубиных, и предложили подработать в качестве машинистки. Я оставил ей обзор "Выезд евреев из СССР и эмиграционная политика Советского Союза", который она и отпечатала в нескольких экземплярах, а потом вернула мне и получила за работу деньги. После этого Липавский несколько раз приходил к Запылаевой от имени Бейлиной, приносил черновики раз-ных списков отказников. Отпечатанные листы Липавский забирал, но денег так и не заплатил.

Кто же она, насмерть перепуганная и затравленная Лена? Жертва КГБ или его агент? С одной стороны, надо признать, что все, связанное с ней, выглядит очень подозрительно: и ее появление в коммунальной квартире, где жили Виталий и Инна, и получение ею отдельной кварти-ры сразу же после отъезда Рубиных, и то, что она, русская женщина и лояльная советская гражданка, не боялась поддерживать дружеские связи с отказниками, с иностранными корреспондентами -- друзьями Виталия, и то, какую странную компанию Лена пригласила на свое но-воселье: Осноса, Липавского и меня...

Но с другой стороны, ее показания, будь она агентом КГБ, могли быть совсем иными. Почему бы ей, скажем, не соврать, что списки от-казников Липавский приносил ей по моему поручению? Интересно, кстати, посылала ли к ней Липавского Дина или все это дело его рук -- то есть рук КГБ?

Я смотрел на Лену, не отводя взгляда. Она лишь изредка поднимала голову и тут же вновь опускала ее. Но вот Солонченко стал записывать ее показания в протокол -- и она улыбнулась мне и указательным паль-цем приподняла кончик носа: не падай, мол, духом!

Следователь все же заметил этот жест и прикрикнул на нас:

-- Прекратите подавать знаки друг другу!

Запылаева покраснела и вжалась в кресло. Я поспешил прийти ей на помощь, напомнив Солонченко, что перед началом очной ставки он не предупредил свидетеля о том, что можно делать, а чего нельзя.

Окрик запугал Лену до такой степени, что она больше ни разу на ме-ня не взглянула, а по окончании очной ставки вдруг спросила дрожа-щим голосом:

-- Но меня ведь за это не посадят?

Следователь ответил не сразу; он сделал вид, что размышляет, а по-том произнес сухо и официально:

-- Этот вопрос решаю не я.

Выходя из кабинета, я сказал ей:

-- До свидания, Лена, передай привет мужу и дочке. Она кивнула и начала было что-то говорить, но Солонченко тут же грубо оборвал ее:

-- Прекратить разговоры!

Так закончилась наша встреча с Леной Запылаевой -- гостьей из другого мира, с которым у меня уже почти год не было никаких контак-тов.

Обитала она, правда, не в центре его, а на окраине, но я, тем не ме-нее, был взволнован: ведь если Лена, запуганная и сбитая с толку, ре-шилась меня подбодрить, значит, дела на воле идут не так плохо, как пытается внушить мне КГБ. С другой стороны, этот ее жест мог быть продиктован лишь обычным человеческим сочувствием...

На следующий день с утра -- снова вызов к следователю. Я вошел в кабинет, почти не сомневаясь: меня опять ждет какой-то сюрприз.
[1] [2] [3] [4]