Глава 4 (1)

Может быть, когда-нибудь, в другое время, Мужиловский посочувствовал бы митрополиту. Но теперь нет. Он будет молчать и слушать. И когда митрополит снова заговорил о московских делах, Мужиловский понял, куда он клонит.

– Должен ведь гетман меня, владыку церкви православной, спросить?

Должен?

Полковник от ответа уклонился. Коссов грустно покачал головой.

Неизвестно для чего, сказал:

– Я Могилянской печатне приказал начать печатать жизнеописание гетмана и его благословенных походов за веру, а он... бог видит правду.

Бог свое слово скажет...

Мужиловский наклонил голову в знак согласия.

Так и не вышло толку из этой беседы. Митрополит понял: от Мужиловского он ничего не добьется.

Полковник возвращался домой в карете. Конная стража скакала по бокам.

В последнее время без стражи Мужиловский не ездил. От жолнеров Тикоцинского всего ожидай.

В мыслях его был Коссов. Как это он сказал? «Не Выговский писал».

– Не Выговский писал, – громко повторил Мужиловский.

Джура, дремавший напротив, проснулся:

– Чего изволите, пан полковник?

...Силуян Андреевич Мужиловский был человек уравновешенный и дальновидный. Таким знала его вся старшина, и, может быть, именно за эти качества уважал его гетман.

Не чувствуя большой склонности к воинскому делу и убедившись, что настоящим полем его славы должна быть дипломатия, тем более, что на этой почве он уже достиг известных успехов, Силуян Мужиловский еще в начале 1649 года упросил гетмана освободить его от военных полковницких обязанностей. Тот охотно согласился. В знак особого уважения к Мужиловскому гетман оставил за ним звание полковника реестрового войска.

Это уважение, которое Хмельницкий не раз подчеркивал, было вполне заслужено умным и талантливым дипломатом.

Мужиловский в своей деятельности придерживался того правила, что лучше иметь поменьше друзей и лучше молчать и слушать, чем говорить.

Пожалуй, один только начальник тайной канцелярии гетмана, Лаврин Капуста, пользовался доверием дипломата. Многие близкие к гетману лица именно за эту сдержанность не любили Мужиловского, считая его заносчивым и высокомерным. Но он бесстрастно принимал как хорошее, так и плохое отношение к себе.

События последних месяцев очень опечалили дипломата. И верно, было от чего поддаться тревогам. Теперь, после битвы под Берестечком, после Белоцерковского перемирия (именно перемирия, а не мира, – Мужиловский всегда подчеркивал это, к неудовольствию генерального писаря), настала наиболее сложная и наиболее опасная пора.

Гетман должен был сейчас вести исключительно тонкую и умную политику.

Надо было суметь расставить свои силы так, чтобы вскоре еще раз подняться с оружием против короля и окончательно выйти из-под протектората Речи Посполитой. Иначе панская интервенция угрожала самому существованию народа.

Спасение для Украины Силуян Мужиловский видел в одном: в присоединении ее к Московскому царству.

В этом он совершенно сходился с гетманом. Не раз в последние дни пребывания Мужиловского в Субботове они с глазу на глаз обсуждали это дело.

Тогда, откинув все недомолвки, Силуян Мужиловский сказал гетману прямо: нужно, чтобы царь прежде всего обещал неприкосновенность имущества и положения казацкой старшины, даровал ей права на наследственное владение маетностями и доходами с них.

Гетман не возражал против этой статьи в предстоящих переговорах.

– Но не с нее начинать, не в ней дело, – сказал он Мужиловскому, – главное в том, что народ стремится к объединению с Москвой, – он тогда весь станет под наши знамена. И народ поведет такую войну со шляхтой и татарами, что самому небу будет страшно.

Мужиловский не мог не согласиться с гетманом. Он сам видел: одна лишь весть о том, что Московское царство ведет переговоры с гетманом, вызвала в народе несгибаемую веру в свои силы.

Беседа с митрополитом, целью которой было разведать, как он настроен после Белой Церкви, убедила Силуяна Мужиловского, что надеяться на Коссова вовсе нельзя. Митрополит нисколько не сочувствует намерениям гетмана.
[1] [2] [3] [4]