Глава 11

[1] [2] [3]

– Ведомо должно быть, тебе, посол, что я присягу от имени Войска Запорожского королю Яну-Казимиру не давал и подданным его себя не считаю...

– А во многих универсалах своих пишешь ты, гетман, титул свой:

«Гетман Войска Запорожского его милости короля...»

Унковский хитро поглядел на гетмана и укоризненно покачал головой:

– А что присяги не принимал, этого еще мало... Только напрасно ты, гетман, гневаешься. Государь тебе добра желает и все твои челобитные про торговых людей и про вольный провоз товаров без пошлины удовлетворил...

– За это государю бьем челом все, – ответил Хмельницкий.

Почувствовал: бояре стоят на своем крепко.

– По Поляновскому договору король волен требовать у царя помощи против тебя, а такой помощи государь ему не даст и отказал послу королевскому. Прими это во внимание.

– И за это благодарствуем светлому государю.

При этой беседе сидели, храня молчание, генеральный писарь Выговский, Капуста, Силуян Мужиловский, а с русской стороны – подъячий Семен Домашнев.

Так кружили вокруг главного. Хмельницкий ждал: будут спрашивать про татарского хана. Только на третий день, как видно, кое-что уже разведав, Унковский спросил:

– С крымским царем в этом году тоже будете стоять сообща?

Гетман понял: надо раскрыть замыслы, – не таясь, ответил:

– Скажу тебе, пан посол, честно: он мне в этой войне помощь даст великую.

Унковский перебил:

– Народ твой, как ехал я, сказывал мне: татары обиду ему великую чинят, большой ясырь берут...

– То правду говорили тебе. А коли не со мною будет хан, станет против меня вместе со шляхтой. В Варшаве того и желают, но все их старания пока что тщетны.

– Хан против Московского царства злое замышляет... И тебе это, гетман, ведать надлежит, – предупредил посол.

– Ведаю это. Покоен будь, пан посол, на такой союз с ним не пойду и слова своего не нарушу...

– Когда бы иначе сталось, ты, гетман, грех на себя великий взял бы, веру свою предал, да и народ твой не хочет того, и не захочет никогда! Так и буду в Москве говорить, что ты стоять будешь на слове своем нерушимо.

Поговорив еще о второстепенных делах, посол возвратился на свое подворье.

Выговский, улучив минуту, когда гетман остался один, вошел в покой.

Глянув искоса, угадал борьбу, происходившую в его сердце, начал издалека:

– Думаю я, Богдан, от Москвы не ждать нам помощи. Им самим теперь трудно. – Помолчал, выжидая, не скажет ли что-нибудь Хмельницкий. Не дождавшись, продолжал:

– Может, в Варшаву послов пошлем. Сейчас у шляхты гонор не велик...

– Не дело толкуешь, Иван, – хрипло отозвался Хмельницкий. – На поклон к панам не пойду. У них одна песня: десять тысяч реестровых – и на том конец...

– А сколько еще нужно... – вырвалось у Выговского.

Гневом вспыхнули глаза гетмана:

– Если тебе не нужно больше, так убирайся к дьяволу и не показывайся.

Не для того я весь народ поднял, оторвал от плуга, от родного дома...

Подошел к Выговскому, с силой положил руки ему на плечи, заглянул в глаза и жестко сказал:

– Что это ты вдруг такую речь завел, писарь?

У Выговского перехватило горло.

– Погоди, Богдан. – Он шевельнул плечами, руки гетмана тяжело, будто каменные, лежали на них. – Погоди, Богдан, я ведь того хочу, чтобы тебе лучше было. Понимаешь? Чтобы тебе лучше было.

Хмельницкий изо всей силы оттолкнул его, так что Выговский больно ударился о стену головой и, осторожно потирая затылок, пожаловался:

– Бешеный ты стал, гетман, слова противного сказать тебе нельзя...

– Ступай, Иван, – сурово приказал Хмельницкий и повернулся к нему спиной.

– Послушай, гетман... – начал Выговский.

– Ступай! – крикнул Хмельницкий, обратив к нему покрасневшее от гнева лицо.

...Вечером наедине с Унковским Хмельницкий говорил открыто.

Условились: гетман посылает с ним в Москву новое посольство во главе с полковником Федором Вешняком. Хмельницкий ликовал. Пусть паны уразумеют сие. Посол гетмана в Москве! Иначе теперь заговорят паны сенаторы.

Унковский поставил условием: обо всех замыслах хана уведомлять посольский приказ. Гетман охотно согласился. Заговорили о донских казаках.

Хмельницкий просил дозволения послать своих людей на Дон, звать казаков итти на помощь гетманскому войску. Унковский и тут не возражал. Но грамоты на это от государя быть не может, – такую грамоту сочли бы за нарушение вечного мира. А мир этот нарушить еще не время.

– Не время, – повторил Хмельницкий. Выходит, настанет время.

Унковский втолковывал: гетман должен считаться с тем, что творится вокруг. Вестфальский мир, заключенный в прошлом году, кладет конец тридцатилетней войне. Но надолго ли? Шведы считают нас своими союзниками, а живут одним: загребать жар русскими руками. Москва это понимает. Хотят отстранить Московское царство от европейской политики. Но Москва только выжидает. Говоря открыто, – это Унковский может сказать только гетману, – Поляновский мир не может быть вечным. Но еще не время нарушать его. Что это за вечный мир, когда русские люди – под ярмом чужеземным! Габсбурги поставили себе целью превратить всю Европу в свою вотчину. Разве это мыслимо? Это Тамерланово злое наваждение, и осуществления ему не будет.

Польские короли вошли в союз с Габсбургами. Коалиция Франции, Англии, Голландских Соединенных Штатов, Савойи, Дании, Швеции, Венеции, Семиградья, противостоящая Габсбургам и Польше, тоже неустойчива. У них свои споры. Кто этого не ведает? А на Московское царство они смотрят как на вспомогательную силу. Поэтому решили в Москве – делать вид, что не вмешиваются в их споры. Но это не надолго. Знаем: хотят они русские народы от морей отбросить, замкнуть в степях. Свои порядки навязать нам, как ярмо на шею домашнему скоту...

Гетман слушал внимательно. Ловил каждое слово. Ему открывалась та жестокая правда, которую временами чувствовал он сам, размышляя над нежелательным и не всегда предвиденным движением событий. Выходило, что Речь Посполитая недаром так возжелала спокойствия и покорности на Украине?.. Но теперь он не отступит ни на шаг. Хмельницкий уверенно сказал:

– Видишь, пан Унковский, вот уже сколько десятилетий на землях украинских и червоннорусских хозяйничают польские шляхтичи. Обнаглели они до того, что уже и не считают эти земли нашими, смотрят на нас как на своих наймитов. Какой честный человек стерпит такое? Я одно задумал – всем народом итти под высокую цареву руку, в этом единое наше спасение и жизнь наша, а иначе мы обречены на погибель; не бывать вовеки украинской земле свободной, если не объединимся мы с народом русским.

– Твоя правда.

Унковский сжал его руку. Мысли гетмана достойны всяческой похвалы.

Придет время, и народ украинский скажет свое сердечное спасибо гетману за такое стремление. Паны боятся этого сейчас, как огня. Разве не потому предлагают они царю окончательно разрешить русско-польский спор, создать вместе с Речью Посполитой одну державу с двумя столицами – в Москве и Варшаве, а временно даже с двумя царями, и вести одну внешнюю политику и одно хозяйство? Далеко идут замыслы варшавских сенаторов. Но надежды их напрасны. Теперь гетман может убедиться, насколько сложна обстановка, и не так легко одним взмахом руки разрешить все противоречия и несогласия.

Хмельницкий это понимал. О чем спорить? Понимал и то, что именно теперь настала пора защищать свободу и независимость Украины. Нет, не об увеличении реестров должна итти речь. Тут уже начиналось другое. Он сурово насупил брови. Много нового услыхал он нынче из уст Унковского. Такие речи можно вести только от чистого и доброго сердца. Бесспорно было, что в события, которые должны были развернуться в Европе вслед за Тридцатилетней войной, вплетается и борьба за судьбу Украины, и борьба эта будет и должна быть тесно связана с судьбой Московского царства. Только таким путем можно притти к победе. Позднее, в дни неудач и тревог, он часто возвращался мысленно к этой беседе, и воспоминание о ней еще больше укрепляло его силы.

От всего сердца пожал гетман руку Унковскому. Посол дружески улыбнулся:
[1] [2] [3]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.