13

13

– А вот у меня была пациентка, – начал Доктор, – и не далее как вчера…

Все-таки приятный он человек, Доктор. Мягкий, удобный, всегда в разговоре подстрахует тебя юморком. (Есть такое забытое хорошее слово: «комильфо».) И рассказчик отменный. Как затянет, бывало, свое «а вот у меня был пациент…» – жди забавного случая. И о чем бы ни рассказывал: о том, как один его больной, страдающий неврозами на сексуальной почве, впервые посетил бордель, где его побила пожилая проститутка, или о том, как другой его больной, одержимый разнообразными страхами, дабы отвлечься, пошел с сыном гулять в Вади Кельт и наткнулся в кустах на убитую женщину, – все у него оборачивалось милым, таким забавным приключением и обязательно заканчивалось изящным резюме.

– …И заметьте – явилась-то она вовсе не ко мне. Ко мне ее уже потом измученные секретарши послали… Мания преследования, отягощенная комплексом вины. Явилась в «Кворум» – сдаваться.

Отсюда, с Сашкиной террасы, если сесть боком к Иерусалиму, – а Доктор-то как раз таким образом кресло развернул, чтоб видеть и быстро темнеющую, похожую на холку жеребенка щетину леса на гребне Масличной горы, и еще залитые солнцем черепичные крыши нового района, – отсюда было особенно приятно проводить в тишине уходящий день…

Минут сорок назад он вернулся из Иерусалима и, приняв душ, заглянул к Рабиновичу, где застал небольшое общество.

– Что значит – сдаваться, – спросил Сашка, – и почему?

– Нет, серьезно. Властям. Для нее израильские власти – это «Кворум». Репатриировалась три месяца назад. Детский врач. Поняла сразу, что экзамен на лицензию работать по профессии она не сдаст. Ну и решила дать взятку чиновнице Министерства здравоохранения.

– Логично, – заметила писательница N. – С чего ты взял, что она сумасшедшая?

– Слушайте, я вам излагаю версию, рожденную ее больным воображением. Рабинович, плесни-ка мне винца. Спасибо… – Доктор отпил глоток из своего бокала и поставил его на стол. – Двадцать семь тысяч шекелей.

– Откуда такие деньги у бедной репатриантки?

– Продала квартиру на Васильевском острове. Очнись, несчастный, это мы пять лет назад были бедными репатриантами с двадцатью кило на брата и справкой из ЖЭКа, что ремонт нашей же квартиры, которую мы сдаем государству, нами оплачен. Нынешние приезжают с тугими карманами.

– Ну, так, – детский врач, – вернула его в русло рассказа писательница N.

– Такая, между прочим, субтильная блондиночка, говорит внятно, продуманно и как бы держит себя в руках (ленинградская выправка-с), но невероятно возбуждена и требует, чтобы ее арестовали.

– Убила чиновницу, – предположил Сашка спокойно.

Все наперебой стали предлагать, предполагать, измышлять преступления, совершенные субтильной блондинкой, детской врачихой.

– Ах, какой детектив можно сварганить, – сказала писательница N. Замечание в высшей мере праздное, детективы не привлекали ее никогда.

– Ма-ась, напиши! – подхватила Ангел-Рая.

– Вы мне дадите рассказать? – поинтересовался Доктор.

– Рассказывай, рассказывай!

– Слушайте, вещь поразительная… Поскольку больная еще не окунулась, так сказать, в местные реалии, еще не омылась в горьких водах тутошнего молока и меда, версия ее грешит – скажем так – психологическими неточностями… Чиновница Министерства здравоохранения ничего не смогла сделать, что, в общем, вполне вероятно – там в комиссии сидят церберы, похлеще, чем в ВАКе. И эта чиновница… обратите внимание на прокол в версии: оказалась честной и вернула деньги.

– Да, это серьезный прокол… – задумчиво согласился Сашка.

– А дальше идет типичный бред: она вышла от чиновницы, села в такси и забыла там кошелку с деньгами.

– Кошелку?!

– Ну да, полиэтиленовый мешочек из супермаркета, в который была завернута пачка сотенных… И вот что любопытно: о деньгах она не говорит, они ее как бы не интересуют. Навязчивая идея: она преступна, нет ей прощения, ее разыскивает полиция, за ней следят, ее схватят с минуты на минуту, и она готова понести наказание согласно уголовной статье законодательства государства Израиль.

– Бедная… – тоненько вздохнула Ангел-Рая.

– Зачем же она явилась в «Кворум»? – спросила писательница N.

– Я же говорю: сдаваться. В полицию идти сама боится, языка не знает… Серьезная, бледная, коллега, доктор, – очень вразумительно все рассказывает, ни разу не сбилась.

– А деньги-то, деньги! – воскликнули все разом.

– Друзья, вы спятили, – доброжелательно заметил Доктор, отпив глоток из бокала. – Я вам объясняю: больная одержима манией преследования, не давала она никаких денег, больное воображение. И вот вам доказательство: она о них и не говорит. Деньги, взятка чиновнице, забытая в такси кошелка – предлог, обслуживающий манию преследования, плюс тяжелый комплекс вины.

– Ну, и что – ты? – спросил Рабинович.

– Ну-у… я провел сеанс психотерапии. Объяснил, что она нездорова, нуждается в отдыхе и медикаментозном лечении. Все время обращался к ней – «коллега»… Вы же, говорю, сами понимаете, коллега…

– А анкетку свою инквизиторскую давал заполнять? – поинтересовалась писательница N. с плохо запрятанным ехидством.

Доктор внимательно и ласково взглянул на нее. Умница, он ее инстинктивно остерегался, и даже предполагал, откуда следует ждать удара.

– Ну что ты! – проговорил он укоризненно. – Моя анкета предназначена для психически здоровых людей.

Разумеется, он подсунул блондинке анкету. Та рассеянно ее прочла. На наводящие вопросы о самоубийственных мыслях ответила твердо: везде обвела слово «нет» маленькими аккуратными кружками.



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.