День уборки (1)

Зазвонил телефон. Лина, мгновенно изменившись в лице, вскочила и опрометью ринулась в спальню.

- Господи, опять! - пробормотала Галина Николаевна, тоскливо глядя ей вслед. Вздохнула и перевела взгляд в окно.

Окно кухни выходило на унылый пустырь - обычный пейзаж новостроек. Редкими прутиками торчали недавно высаженные деревья, дыбились замерзшие комья грязи. За пустырем тянулось шоссе, по нему проезжали не торопясь желтые, игрушечные отсюда "икарусы".

- Вас, тетя Галя... - упавшим голосом сказала из спальни Лина.

- Конечно, меня! - с непонятной досадой воскликнула Галина Николаевна. - А кого же еще! Кто это - Тамара? Или Дуся?

- Тамара...

Галина Николаевна ушла в спальню говорить с Тамарой, а Лина опустилась на кухонную табуретку, посмотрела в окно, как только что смотрела в него Галина Николаевна, и тихо, отрешенно сказала:

- Снег пошел...

Потом поднялась и стала убирать со стола грязную посуду.

Да, осень сегодня клонилась к зиме. К вязкому серому небу прилипли бурые пласты облаков, как будто некто гигантский прошелся в грязной обуви и наследил. По пустырю весело трусил великолепный черный пудель, и за ним, привязанный к любимой собаке поводком, неуклюже следовал грузный мужчина. Сверху из туманной мути на мужчину и пуделя медленно и лениво крошился крупяной снежок.

Уборку Нюра начинала всегда с кабинета Владимира Федоровича, а кончала кухней и прихожей. По натуре словоохотливая, она обычно стеснялась Галины Николаевны, и если уборка у других клиентов растягивалась до вечера, то у Галины Николаевны Нюра всегда управлялась часам к четырем.

Но сегодня - уж так день начался, Нюра болтала без умолку, благо слушатель ей попался отменный. Девочка ходила за ней по пятам, как прежде, бывало, ходил Владимир Федорович, и стояла, как он, в дверях кабинета, локтем упершись в косяк, поддакивая Нюриной болтовне и хохоча в самые неожиданные для Нюры моменты. В руках девочка держала книгу в черно-белом переплете, но так ни разу и не открыла ее.

- А дочка, Валя-то, она поваром уже год работает, в нашей столовой трестовской... Хорошая столовая, большая, продуктов отпускают много...

- Дочка красивая? - серьезно, с любопытством спросила Лина.

Нюра замялась на секунду. Ей не хотелось признаваться, что Валя получилась у нее так себе - ни роста, ни тела...

- Дочка-то?.. - помедлила она и вздохнула. - Кудрявая она... Волос у ей очень кудрявый... - И объяснила просто: - Она у меня от еврейского поляка...

Лина удивленно-весело вздернула брови, а Нюра опять вспомнила Валькин несчастный затравленный вид с горящей пятерней на худой щеке, и сердце ее заныло. "У-у... гусь! - подумала она с ненавистью о Сережке и родителях его, солидных, богатых, машина "Нива" во дворе, домина огромный, сад... - А упрется - ниче-о, не таких видали, ниче-о, родим как миленьки - родим, и восемнадцать годков, сволочь, платить будешь, восемнадцать годков, как один день!"

- О! Вот она... - сказала Нюра, вытирая пыль с портрета молодой южанки. - Улыбается... Придуривается... Будто не видать, что ей плакать охота...

- Да, - сказала Лина, - ей плакать охота. Тут вновь зазвонил телефон, и вновь Лина, побелев лицом, бросилась в спальню.

- Не вас! - высоким страдающим голосом воскликнула Галина Николаевна. И не ждите, сумасшедшая девочка! Он не позвонит.

В ответ ей что-то тихо сказала Лина, и опять высоким сильным голосом бывшей актрисы, в котором странно переплетались любовь, страдание и раздражение, Галина Николаевна воскликнула:

- Поставьте красивую точку! Андрюшке нужен отец, а не проходимец!..

"Вон оно чего... - подумала Нюра, прислушиваясь. - С дитем она... А здесь, видать, хахаль... да неподходящий..."

Лина появилась в дверях кабинета с книгой под мышкой, улыбаясь странно, беспомощно. И снова Нюре показалось, что она где-то видела ее раньше, встречала... Но где?

- А хорошо, видать, на юге, - продолжала Нюра, вешая портрет на гвоздь, - виноград круглый год, гранаты.

- Ну не совсем круглый, - заметила Лина.

- Вот она, которая нарисована, однажды осенью виноград им прислала... Желтый такой, круглый, во! - она сделала кругляшок из большого и указательного пальцев и показала Лине величину виноградин.

- Крымский, - сказала та.

- Ага... крымский... Владимир Федорович покойный вино из него сделал. Знатно получилось вино!

Потом Нюра принялась за спальню. И вот тут она увидела, как Лина бросается к телефону. Резкий пронзительный звонок невидимой петлей захлестывал ее детски тонкую фигурку, и будто грубая сила волокла ее на аркане к голубому телефонному аппарату. Как она хватала трубку! Как она заранее любила эту трубку за то, что в ней, может быть, прозвучит единственный голос! Как она умоляла об этом трубку - пальцами, кистью руки, щекой и хрипловато-низким, обрывающимся "Я слушаю!".

И - застывала и отвечала вежливо, когда не туда попадали, или звала Галину Николаевну. Неладно было в этом доме. Неладно...

- Колька-то мой, - сказала Нюра весело-тоненько, - чего захотел телевизор цветной. Уперся - подавай ему цветной телевизор. Надоело пялиться в обыкновенный. - Цветной кусается, - заметила Лина.

- А у меня деньги есть, - гордо возразила Нюра. - У меня денег мно-ого! Знаешь, сколько на книжке-то у меня? - И, выдержав небольшую паузу для пущего эффекта, веско выложила: - Полторы тыщи!

Лина изобразила на лице благоговейный трепет перед Нюриным капиталом, а Галина Николаевна горько улыбнулась. Сейчас она вспомнила их лучшие с Володей дни, когда Володины пьесы шли во многих театрах страны и, бывало, в месяц у них выходило денег до двух тысяч. И тогда особенно остро хотелось в доме детских голосов, и начиналось бешеное придумывание ненужных трат - и дорогие подарки племянникам, и курорты, и покупка дачи, машины...

- Нюра, значит, если вы без выходных работаете, то у вас в месяц полтораста выходит? - спросила Лина.

- Но ты бери еще - я ж ночным сторожем в детсаду сплю.

- А, - сказала Лина, - прилично...

- Прилично выходит! - с удовольствием подхватила Нюра. - Да Валюха продукты со столовой носит. Ихних денег я не беру, ни Валькину получку, ни Колину стипендию. Они молодые, правильно? Пусть гуляют... - И, задумавшись, держа на отлете пыльную тряпку, протянула: - Красивый у меня Коля-то... Брови широ-о-кия.

- Муж не помогает?

- Какой муж?! - искренне развеселилась Нюра. - У меня его сроду не было! На что они сдались мне, алкаши чертовы!

Уборка шла своим ходом. Нюра уже заканчивала постирушку. На табурете в тазу лежали тяжелые жгуты выжатого белья. Нюра вытерла мокрые руки, смахнула пот со лба, разогнулась, осторожненько придерживаясь за трубу отопления, и завернула краны. В ванной повисла тишина. И стали слышны голоса в кухне. Старательно беспечный голос Лины и нервный, срывающийся - Галины Николаевны.

- ...значит, не может дозвониться.

- Ах, Лина, Лина... Поставьте красивую точку! Сколько можно мучиться, два года уже! Он отнимет, исковеркает вашу молодость, он, который ногтя вашего не стоит!

- Неправда! Не надо так говорить о нем! - Линии голос дрожал и переливался, как последняя дождевая капля на высыхающем оконном стекле. - Он талантлив, вы знаете, вы сами говорили...

- Плевать на его талант! - воскликнула Галина Николаевна. - Он любить не умеет. Разве это мужчина? Это ничтожество... Нет, - забормотала она, нет, я ничего не понимаю больше в жизни, я старая, я выжила из ума... Что такое - любимая женщина приезжает бог знает откуда, с другого конца света, на считанные дни! Да здесь надо с ума сойти, времени счет потерять, нет, я ничего не понимаю...

- Но у него же работа, какие-то дела, друзья...

- Какие друзья?! - простонала Галина Николаевна. - Послать к черту всех друзей, когда на считанные дни приехала любимая женщина! А он в первый же день потащил вас на какой-то идиотский день рождения, к каким-то чужим людям... Бог мой, а когда же вдвоем побыть, поговорить, когда друг другу в глаза поглядеть!

- Оставьте, Галина Николаевна, - устало сказала Лина. - Это - жизнь, а вы все роли в каких-то пьесах вспоминаете... Он не герой-любовник, он обыкновенный человек, у него масса забот и обязательств...

- Перед всеми, только не перед вами! Бедная девочка... Был бы жив Володя... - голос ее осекся, наступила тишина, и через мгновение она прокашлялась и высморкалась.

Нюре надо было пройти на балкон, белье развесить, но проходить пришлось бы через спальню, а она не решалась появляться там сейчас. Так и сидела на краешке ванны, бессмысленно глядя, как капают из крана нерешительные капли.

"Конечно, у их папаша - главбух... Они свому Сережке дочку министра хотят, - думала Нюра, и сердце ее заходилось от возмущения и острой жалости к своему ребенку - худенькому, кудрявому, глупому и беззащитному. - Им моя Валька неподходящая... Ниче-о-о... Пусть им ее живот глаза колет, пусть на свово внука по соседству любуются... Не дам аборт делать, не дам! Родим по закону, и фамилию ихнюю напишем, и будут каждый месяц как по расписанию платить, сволота важная!"

- Да, - наконец тихо проговорила Лина. - Да, я чувствую, что надо нам объясниться. К чему тогда эти письма, мучительные телефонные разговоры, просьбы приехать... Я поеду к нему сегодня, и...

- Вы поедете! Поедете на очередное унижение. Он даже не позвонил, а вы собираетесь ехать... Не пущу!

Нюра воспользовалась паузой, подхватила таз с бельем и открыла дверь спальни.

- Галинниколавна, - сказала она, - вот, вроде - все. Развешу, и обедать можно.

- Ну, прекрасно, - кивнула Галина Николаевна. - Спасибо, Нюра.
[1] [2] [3] [4]