— ВЫ В СВОЕЙ ЖИЗНИ НЕСКОЛЬКО РАЗ «ПУТЕШЕСТВОВАЛИ» КАРДИНАЛЬНО: ИЗ ТАШКЕНТА В МОСКВУ, ИЗ МОСКВЫ В ИЗРАИЛЬ, ИЗ ИЗРАИЛЯ — НАДОЛГО — В МОСКВУ, И СНОВА В ИЗРАИЛЬ. ВАМ ЭТО ЛЕГКО ДАЕТСЯ? ВЫ — ЧЕЛОВЕК ВСЕЛЕННОЙ?

— Да что вы! Я совсем не человек Вселенной — прежде всего, я человек принадлежащий, то есть навеки привязанный, даже связанный… Причем, по многим направлениям. Например, я страшно привязана к близким, и даже порабощена стремлением знать о них все в каждую минуту. Это и есть главное мучение моей жизни: писатель во мне требует одиночества, отрешенности, покоя, и даже известной степени равнодушия к раздражителям; человек же во мне постоянно взволнован, озабочен, рвется куда-то бежать, что-то устраивать, улаживать, платить за всех долги и все устаканивать.

Знаете, есть такой хороший еврейский анекдот: из Киева в Одессу летит телеграмма: «Беспокойтесь. Подробности письмом». Это про меня. И это лишь родственные и дружеские узы. А культурная привязанность — к России, а языковая скованность, цепи гремучие! Помните, у Бродского: «…и без костей язык, до внятных звуков лаком, /судьбу благодарит кириллицыным знаком. / На то она — судьба, чтоб понимать на всяком / наречьи…»

Не говоря уже о кровной привязанности к своему народу — тоже повод к всевозможным глубинным разбирательствам с самой собою… Я, знаете, по сути своей — такое потерянное израильское полено… Сначала моим домом был Ташкент. Я родилась и тридцать лет там жила. Один мой знакомый, чей отец в 20-е годы оказался в Ташкенте, говорил: я из вас один родился здесь добровольно. Действительно, никто из нас не родился там «добровольно». Все мы дети эвакуированных или вернувшихся с войны.

Когда я оказалась в Иерусалиме, то по освещению, по этой глинистой пыли, въевшейся в стены домов, по бронзовой патине на стволах деревьев, по такой, знаете, сеточке, которая есть намирзачульских дынях, и еще на иерусалимских деревьях, — этот город напомнил мне Ташкент.

– ПОЭТОМУ ИЗРАИЛЬ, ГДЕ ВЫ СЕЙЧАС ЖИВЕТЕ, ВАМ АБСОЛЮТНО ПОДХОДИТ?

— Я не измеряю свою здешнюю жизнь в категориях удобства. Это мой дом.

– ВЫ МНОЮ ЕЗДИТЕ ПО МИРУ, ВСТРЕЧАЯСЬ С ЧИТАТЕЛЯМИ. ОСТАЮТСЯ ЛИ ВРЕМЯ И СИЛЫ НА ПРОСТО ПУТЕШЕСТВИЯ — ДЛЯ НОВЫХ ВПЕЧАТЛЕНИЙ, ДЛЯ ДУШИ? ЕСТЬ КАКИЕ-ТО ЛЮБИМЫЕ СТРАНЫ ИЛИ МЕСТА, ГДЕ ЛЕГЧЕ ВСЕГО ДЫШИТСЯ?

— Для души (то есть, для работы души), езжу реже, чем хотелось бы. Вообще, мечтаю совершить длинное путешествие со «свободным сюжетом» — вот как совершают его демобилизованные солдаты израильской армии. Жизнь и страна отбирают у этих ребят два-три года молодости, когда их сверстники в других европейских странах поступают в университеты и делают карьеру. Вроде бы самое время после армии немедленно нагонять упущенное. А они отправляются в далекие и, как правило, опасные страны — в Индию, на Тибет, в Гималаи… Блуждают там по горам, бывает, и гибнут… Отрываются в собственный «свободный полет души», берут такую паузу на год. И родители терпеливо пережидают этот бунт. На днях позвонила приятельница и с восторгом сообщила, что «Мишка вернулся из Непала, истощенный, черный, как эфиоп, но, знаете, Диночка, — чистенький! Без вшей».

Вот и мне хотелось бы уйти в такой загул — взять машину и колесить, колесить… и все смотреть и смотреть…

Насчет «легче дышится» — в Италии, конечно. Не так давно мы отдыхали в предгорьях Доломитовых скал. Жили на берегу невесомого альпийского озера, окруженного зубчатыми горами. По утрам в нем струилась легкая рябь, как в тихой реке. И по мере того, как утро веселело, и свет проникал все глубже в прозрачную толщу озера, становилось видно, как рыбы стоят в воде — неподвижно, одна над другой.

– В СВЯЗИ С ПЕРЕМЕЩЕНИЯМИ ПО ПЛАНЕТЕ: ВАША «КНИГА СТРАНСТВИЙ» «ХОЛОДНАЯ ВЕСНА В ПРОВАНСЕ» БЛИЖЕ ВСЕГО К ДОВОЛЬНО РЕДКОМУ СЕЙЧАС ЖАНРУ ПУТЕВЫХ ЗАМЕТОК. КАК ПОЯВИЛАСЬ МЫСЛЬ НАПИСАТЬ О ПУТЕШЕСТВИЯХ?

— Ну, знаете ли… эта мысль, скажем так, не нова. Записки путешественника — жанр древний, почтенный… С тех пор, как мало-мальски грамотный наш предок пустился в путь, он пытался фиксировать свои впечатления. Тема странствий исстари манит и тревожит людей с воображением. Помните, у Александра Сергеевича, в «Путешествии в Арзрум»: «Граница имела для меня что-то таинственное; с детских лет путешествия были моей любимой мечтой»…

А сборник «Холодная весна в Провансе» — это не совсем путевые заметки, точнее, совсем не путевые заметки. Те разворачиваются по принципу: «что вижу, о том пою». Конечно, я тоже пою о том, что вижу, но… будучи известным мистификатором и шулером, внутрь каждой новеллы — для энергии, так сказать, повествования, — я поместила «капсулу» некой неожиданной истории — любви, страданий, разочарований, счастья… Красоты же пейзажей и познавательные для путешественника детали (которые я всегда забываю), служат орнаментом, весьма необязательным.

Меня гораздо более чем пейзажи и архитектура, интересуют национальные типажи, неожиданные повороты судеб, взгляд одинокого человека, выхваченный в чужой иноязыкой толпе. Как он живет? Кто он? Что значит для него вот эта маленькая кондитерская на углу? И для кого предназначены две булочки, которые несет он в красном бумажном пакете?

Так и возникла мысль написать о своих путешествиях, я ведь по натуре — наблюдатель, зевака, вызнаватель историй и тайн…

– ЗА КАКОЙ ПЕРИОД ВРЕМЕНИ БЫЛИ СОВЕРШЕНЫ ЭТИ ПОЕЗДКИ?

— За несколько последних лет. И сомневаюсь, чтобы ранее получилась такая книжка. В молодости ты сам так наполнен собственной силой жизни, желаний, так на себе сконцентрирован, что тебе и в голову не придет пропустить через собственное сердце чью-то чужеземную судьбу. С годами шире оглядываешься вокруг себя, больше слышишь, пристальней всматриваешься… Может, возрастная дальнозоркость виновата?

– ЧЕМ ОБУСЛОВЛЕН ВЫБОР ИМЕННО ЭТИХ СТРАН?

— Люблю старушку Европу, грешным делом. Мои друзья — например, писательница Марина Москвина, — уже побывали в разнообразных Индиях, Непалах, Таиландах… Возможно, и я когда-нибудь захочу оказаться в тех краях… Пока же мне пальм хватает и вокруг собственного дома, на них мой пес трижды в день лапу задирает. И при первой возможности я стремлюсь оказаться на старинной мостовой узкой улочки где-нибудь в Толедо или Париже, в Риме, Брюгге или Амстердаме… Все интересно, когда ты праздно шатаешься…

– ТО ЕСТЬ, ЛЮБИТЕ ПРОКАТИТЬСЯ БЕЗ ЦЕЛИ?

— Без нужды, лучше сказать. Душа цель найдет. Сейчас выучилась водить машину — и оказалась очень лихим водилой! — так что, предвкушаю совершенно новый период в жизни. Представляю, как буду путешествовать по Европе на машине.

Вообще, когда еду просто шляться, то чувствую себя совершенно счастливым и свободным человеком. В роду у меня по семейной легенде была цыганка. Может быть, от нее — страсть к перемене мест, к новой ситуации? Хотя страсть эта проявляется только, когда душа совсем вольна. Если я в работе, то меня гарпуном из дома не вытянешь.

– ВЫ ПИШЕТЕ, ЧТО В ГОСТИНИЦЕ ДЕЛЬФТА ВЫ «ПОЧУЯЛИ ВИТАВШИЙ В ВОЗДУХЕ СЮЖЕТ». КАК ОБЫЧНО ПРИХОДЯТ ЗАДУМКИ НОВЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ?

Не знаю. Носом чую. Как охотничий пес на тяге. Вижу — кого мне стоит разговорить, а на кого ни сил и ни времени не нужно тратить. Даже — по какой улице стоит или не стоит пройти, чувствую животом. В телефоне — по тембру незнакомого голоса и манере строить фразу, знаю — с кем захочу говорить дальше, а с кем вежливо и приветливо закруглюсь.

А новая вещь заявляет о себе самыми разными способами: иногда случайным посвистом с улицы, обрывком мелодии, освещением, лицом каким-нибудь. Иногда прямо незамысловатую историю тебе расскажет собственная соседка… Бывает, вспомнишь вдруг эпизод из давних каких-то отношений, и вдруг этот эпизод высветится таким пронзительным, неожиданным светом…

– КОГДА ВЫ ПИШЕТЕ ОБ ИСПАНИИ И ГЕРМАНИИ, ТО НЕ МОЖЕТЕ ОТДЕЛАТЬСЯ ОТ МЫСЛИ О ГЕНОЦИДЕ И ЕВРЕЙСКИХ ПОГРОМАХ. ВЫ СЧИТАЕТЕ, ЧТО ВИНА ЗА СОБЫТИЯ МНОГОВЕКОВОЙ ИЛИ МНОГОЛЕТНЕЙ ДАВНОСТИ ДО СИХ ПОР НЕ ИСКУПЛЕНА?

— А это моя идефикс, болевая точка, хроническая язва, которая открывается в определенные моменты, стоит только спровоцировать. У каждого человека есть такая своя идефикс. Тем более, что далеко в века мне заглядывать не надо: у меня половина семьи лежит в очередной яме под Полтавой.

По поводу искупленной или не искупленной вины… Это дело не наше, а иных инстанций. Небесных. Наше дело — помнить. Память народа — залог его нравственной силы.

Недавно в симпатичной такой интеллигентской компании я услышала некую историю, про то, как боевой советский не то маршал, не то генерал, встретился с каким-то немецким не то маршалом, не то генералом. Якобы, сражались они друг против друга в одной из решающих битв Второй мировой войны, — чуть ли не Сталинградской. Ну, и два этих старых вояки, встретившись, обнялись… Такое вот — «бойцы вспоминают минувшие дни»… Как бы все уже неважно, все быльем поросло. К чему бередить, и так далее… Я не знаю точно — сколько солдат полегло в том сражении, но меня все равно не тянет умиляться этому объятию. Как-то быстро забываем своих убитых, вот в чем наша беда. Человек, который не помнит потерь своего народа, не носит их в подкорке… — такой человек легок и в мыслях, и в принципах: его память не обременяет. «Мобила» в руке, «органайзер» в сумке… — фьюйть! эпоха умерла, да здравствует эпоха!..

А я, признаться, не доверяю легким людям. Да и сама тяжелый человек.

– ВЫ ОБЫЧНО ЕЗДИТЕ С УДОВОЛЬСТВИЕМ, ИЛИ ПО ПРИНУЖДЕНИЮ ПРОФЕССИИ?
[1] [2]