«Покачался я сначала на повешенном генерале». Киев. Майдан. 1946 г.

This post was written by schvonder_ss on Апрель 26, 2019
Posted Under: пример долбоебизма

«Призвали меня в сорок третьем. Первый год я служил в частях связи в тылу. Но по дороге на фронт нас отправили во Владимирскую область, в учебный артиллерийский полк.
Там, в районе города Коврова, были сплошные военные заводы. А кто там работал? Одни девчонки. Шагаешь по улице — а со всех сторон, из всех окон несется: «Эй, солдатик, иди к нам!»
Там, под Владимиром, меня взяли в духовой оркестр, и на фронт в итоге я так и не попал. Хотя, как и другие, писал заявления командиру части с просьбой отправить на передовую. Но получил торжественный отказ. Помню, мы в сорок четвертом даже бежать на фронт собирались.
После войны я был свидетелем того, как в Киеве вешали немецких военнопленных из числа эсэсовцев. Самых отпетых зверюг, которые проявили себя особой жестокостью к мирному населению на территории Украины в годы оккупации.
Это было на площади Калинина. Прежде она называлась Думской, а еще раньше — Крещатицкой. Теперь это Майдан Незалежности.

Я особенно запомнил шестерых: один генерал, в форме, совсем седой, коротко стриженный, четыре офицера и один здоровый молодой эсэсовец лет двадцати.
Они были очень аккуратно одеты. Думаю, их не предупреждали о предстоящей казни, а сказали, что просто ведут на какое-то построение. Собралось много народу. Немцев вывели на помост, построили у виселицы, накинули на шеи петли. Когда они в конвульсиях заболтались на веревках, толпа начала аплодировать. Буквально так же дружно, как это бывает на выступлениях Аллы Пугачёвой…
А мальчишки, стоявшие прежде в первых рядах, как в амфитеатре или партере, прорвались сквозь оцепление, вскочили на виселицу, повисли на ногах у еще полуживых и начали раскачиваться: туда-сюда, туда-сюда… Зрители были в каком-то безумном восторге и хлопали в ладоши…
Я был очень расстроен тем, что стоял далеко от площади, так как тоже не возражал бы покачаться на этих повешенных гадах.
Короче говоря, когда все закончилось и осталось только оцепление, я, расстроенный, пошел домой. Надо было все-таки отдохнуть и прийти в себя после увиденного — не часто удается наблюдать вот такую экзекуцию, торжество справедливости, когда за преступлением следует вот такое зримое, неумолимое наказание.
Вечером решил прогуляться по родному мне Киеву. Ходил-бродил. Даже, помню, с девушкой какой-то познакомился и допоздна с ней гулял по городу.
А потом… Потом, проводив ее до дома, я отправился в обратный путь и вдруг понял, что заблудился. Погода была отвратительная, моросил дождь, туман… На расстоянии вытянутой руки ничего не видно. Я долго петлял по улицам и вдруг обнаружил себя на той самой площади Калинина, где накануне состоялась казнь.
Было совсем поздно, второй час ночи, милицейское оцепление уже сняли. И вот, представляете сцену: ночь, моросит мелкий противный дождь, никого на площади нет — только я один и повешенные болтаются. Ну и тут я решил не отставать от тех мальчишек.
Чем я хуже!.. Уже было холодно, и трупы были подмерзшие. Покачался я сначала на генерале. На нем были очень хорошие ботинки… Потом на офицерах. У них на ногах были отличные тонкие сапоги. А у солдата — обычные, кирзовые, как и у меня самого.
Будь я помоложе и останься в Киеве — все… Оккупацию я не пережил бы: евреев в живых не оставляли. Мою бабушку, которой тогда было 75 лет, расстреляли в Бабьем Яру. Она ведь еще в 1918 году пережила немецкую оккупацию Украины. Но тогда немцы были другими.
Как и все пожилые люди, знавшие полунемецкий идиш и вежливых солдат кайзеровской армии, она говорила: «Немцы с нами ничего не сделают, ведь это цивилизация. На зло они не способны». В 1941 году она совершенно сознательно отказалась от эвакуации и, конечно, погибла.

Потом на Украине говорили уже по-другому: «Немцы пришли — гут. Евреям капут, цыганам тоже, украинцам позже». На устах у многих были еще и такие слова: «Евреями растворяют, а замешивать будут на украинцах».
Поскольку здесь было много людей, состоявших в так называемых смешанных браках, вместе с женщинами-еврейками на Бабий Яр пришли их украинские или русские мужья, а мужчин-евреев сопровождали их украинские или русские жены. Они хотели разделить со своими близкими судьбу «переселенцев». И разделили…» — Вот такие страшные воспоминания о Майдане сохранились у доброго детского композитора Владимира Шаинского.


Comments are closed.