Л. На рубеже двух эпох (Дело врачей 1953 года) (4)

Интерес к моей личности за пределами института проявился осенью 1952 года появлением комиссии (формально, кажется, Московского комитета КПСС) с специальным заданием обследования состояния и состава научных кадров. Но вскоре выяснилось, что в действительности их интересовал только один "кадр" - я, остальные были только фиговым прикрытием основного интереса. В чем он состоял, я быстро выяснил из беседы со мной руководителя этой комиссии. Остальных членов ее, кажется, никто не видел; по-видимому, это были только статисты для видимости комиссии. Руководитель был мужчина лет 45-50, умеренно-интеллигентный, по крайней мере, во владении русской речью, в полувоенной форме - в военной гимнастерке без погон; его можно было принять за демобилизованного военного. Я должен изложить некоторые детали, чтобы было более понятным краткое содержание этой беседы.

Обследователь поинтересовался персональным составом моей лаборатории и, по-видимому, был удовлетворен его национальной принадлежностью. Вся моя лаборатория в ту пору состояла, кроме меня, из двух сотрудников: младшего научного сотрудника Татьяны Васильевны и лаборанта Марии Ивановны. Т. В. Мигулина была моей студенткой на кафедре гистологии Московского университета. Она далеко не блистала способностями для научной работы, что подтвердилось всей ее последующей деятельностью. По существу, она была на уровне квалифицированного лаборанта и таковым оставалась всю жизнь. Формально она была единственный научный кадр в моей лаборатории.

Обследовавший лабораторию товарищ поинтересовался содержанием работы лаборатории, но не совсем понял, для чего нужны морфологические исследования в контроле качества сывороток и вакцин. Пришлось ему разъяснить. Далее, он проявил особый интерес к подготовке кадров в моей лаборатории, хотя таким кадром была одна Т. В. М. (не считая аспирантки В. Имшенецкой, к которой придется еще вернуться), и спросил, какие у меня установки в этом отношении. Я решил проявить максимальное понимание в свете общих задач того периода и сказал ему, что я постараюсь подготовить в кратчайший срок, в течение полугода, Т. В. М. для заведования лабораторией, чтобы после моего увольнения лаборатория не осталась без руководителя. Этот план настолько отвечал его собственным установкам, что он забыл, что автор этого плана становится его же жертвой, и одобрительно воскликнул: "Это правильно!" А может быть, он и не забыл, а считал нормальным самопожертвование еврея во имя общей идеи. Во всяком случае, я поймал его на крючок, обнаживший цель комиссии, о чем с иронической горечью рассказал С. И. Диденко, разделившему горечь, но не иронию.

СГУЩЕНИЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ АТМОСФЕРЫ 1951-1952 ГОДОВ. ПЕРВЫЕ АРЕСТЫ ПРОФЕССОРОВ-МЕДИКОВ. ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЕ СООБЩЕНИЕ 13 ЯНВАРЯ 1953 ГОДА. РЕАКЦИЯ ЗА РУБЕЖОМ И В СССР. МИТИНГИ, ВЗРЫВ ОЗЛОБЛЕНИЯ. ОЖИДАЕМЫЕ РЕПРЕССИИ. ПАНИЧЕСКИЙ СТРАХ ПЕРЕД МЕДИЦИНОЙ.

Надвигался 1952 год. Сгущение политической и общественной атмосферы нарастало удушающими темпами. Чувство тревоги и ожидания чего-то неотвратимого достигало временами мистической силы, поддерживаемое реальными фактами, один за другим наслаивающимися на общий фон. В декабре 1950 года арестован профессор Я. Г. Этингер и его жена. Их аресту предшествовало таинственное исчезновение их приемного сына - Яши, студента Московского университета. Он утром ушел в университет и бесследно исчез. Я. Г. Этингер строил разные предположения насчет его исчезновения. Пользуясь своими личными связями с крупными работниками Министерства госбезопасности (МГБ), которых он лечил, он обращался к ним за помощью в розысках пропавшего сына, который, может быть, пал жертвой преступления со стороны каких-либо его товарищей, завлекших его для этого за город. Его заверили именитые пациенты из МГБ, что принимаются все меры к розыску пропавшего, но пока они безрезультатны. Как и следовало ожидать, он в это время находился в заключении МГБ, будучи арестован на улице по дороге в университет. На языке МГБ этот прием носил название "секретное снятие", цель которого в данном случае совершенно неясна, если исключить заведомое садистское стремление доставить дополнительные волнения профессору. Впрочем, пути МГБ неисповедимы. Накануне ареста Я. Г. Этингера я его навестил, настроение было чрезвычайно подавленное у этого всегда самодовольного человека. В последующие дни я неоднократно звонил ему по телефону, чтобы узнать, нет ли сведений об Яше, но на звонки никто не откликался. Нетрудно было догадаться, что за этим молчанием скрывается "что еще", но проверка догадки не заставила долго ждать. Канули в трагическую неизвестность также писатели, поэты, литераторы, артисты, ученые - члены еврейского антифашистского комитета. Та же судьба постигла академика Л. С. Штерн. Летом 1952 года (а некоторые в 1951 году) из кремлевской больницы были изгнаны без объяснения причин многие выдающиеся клиницисты, работавшие там много лет в качестве консультантов, лечившие выдающихся деятелей Советского государства. В их числе - М. С. Вовси, В. Н. Виноградов. Арестованы бывший начальник санупра Кремля, т. е. кремлевской больницы А. А. Бусалов, профессор П. И. Егоров, профессор Я. Г. Этингер, врач С. Е. Карпай. Отстранены от работы академик А. И. Абрикосов и его жена Ф. Д. Абрикосова-Вульф (патологоанатом) и многие другие. Я не беру на себя функции и роль историка "дела врачей", не изучая специального документального материала, был вдалеке от того, что происходило в центре деятельности "врачей-убийц" - в кремлевской больнице. Могу лишь сообщить только о событиях, сведения о которых доходили из случайных источников, а нескромный интерес к ним в ту пору (да и позднее) мог иметь тяжелые последствия. Однако и у близких к этим событиям сотрудников этой больницы, с которыми у меня были случайные встречи, была только растерянность, а не осведомленность о причинах этих грозных событий, их существе, иногда некоторые из них с большой осторожностью делились со мной, отмечая полное непонимание происходящего.
[1] [2] [3] [4]