Дело Дрейфуса

Вспомним, что собственно дело Дрейфуса началось в ноябре 1897 года; видно, как совпадают эти даты. Во Франции аналогичное объяснение было предложено Жозефом Гумбером, директором «La France chretienne». В России первый издатель «Протоколов» в 1903 году делал упор на опасности сионизма, «который имеет задачу объединить евреев всего мира в единую организацию, более замкнутую и более опасную, чем иезуиты».

Тысячелетние страхи, которые использовал неизвестный фальсификатор, воскресли при известиях о международном конгрессе евреев. Если уже более полувека патологические и кровопролитные формы антисемитизма ссылались в поисках подтверждений на это, на первый взгляд противоречивое, сочинение, предпочитая его любым другим, то причина заключается в том, что его содержание особенно удачно отвечает совершенно различным чаяниям. Анализ этого специфического сходства содержится в полном четырехтомном издании настоящего труда (Leon Poliakov. «L'Europe suicidaire», Calmann-Levy, 1977, pp. 75-78.); возможно, короче всего это объясняется как еще один вариант «Credo quia absurdum» («Верю, потому что нелепо»).

Антисемитская деятельность во Франции отнюдь не прекратилась летом 1898 года одновременно с возбуждением по поводу дела Дрейфуса, как это часто думают. В этом плане 1898 год можно даже рассматривать не только как пункт прибытия, но и как пункт отправления. Разумеется, дело Дрейфуса привело к появлению нового поколения христианских свидетелей, писателей и мыслителей, чье творчество отныне определялось актом справедливости по отношению к евреям; прежде всего следует упомянуть Шарля Пеги, пророка, первым в Европе защищавшего, часто вопреки самим французским евреям, «право Израиля на отличие» (как это сформулировали бы в наши дни).

Но в том же самом 1898 году возникли многочисленные новые антисемитские организации, такие как «Лмга французской родины», во главе с поэтом Франсуа Коппе, «Национальная и антисемитская молодежь» во главе с Дрюмоном и особенно «Французское действие» {«VAction franqaise»} Шарля Морраса и Леона Доде. Если первый из них стал наиболее влиятельным теоретиком «интегрального» национализма, для которого антисемитизм служил пробным камнем вплоть до нацистского вторжения, то второй был популярным полемистом «чувственного, обонятельного» стиля, не щадившим ни своего друга Марселя Швоба с «его чрезмерным этническим безобразием, одутловатого, с толстыми губами, похожими на ветчину», ни евреев, обвиненных в России в ритуальном убийстве, «животных с человеческим лицом, постоянно колеблющихся между золотом и отбросами»; он видел руку Израиля даже в стихийных бедствиях, например, в парижском наводнении 1910 года. В этом последнем случае его аргументация ясно показывает, чем современный антисемитизм отличался от антисемитизма средневекового. Для фанатика эпохи средних веков было совершенно очевидно, что, например, евреи распространяли чуму; для его современного аналога еврейская лесоторговля вела к исчезновению лесов, что вызывало наводнения: таким образом, в первом случае еврей был вредоносным сознательно, из-за своих убеждений, во втором – он мог быть им безотчетно, по своей природе, что не было особенным прогрессом с рационалистической точки зрения.

При этом средневековые предрассудки также продолжали существовать, и само собой разумеется, что Леон Доде отнюдь не был единственным во Франции рупором царской администрации: в 1913-1914 годах, после дела Бейлиса, о котором речь пойдет ниже, появилось много новых книг, посвященных кровавым еврейским преступлениям, a «La Ctvix» высмеивала католических богословов, имевших смелость разоблачать эту абсурдную выдумку. Основанный в 1912 году Эрнестом Жуэном «Международный журнал тайных обществ», перед тем как сосредоточиться на «Протоколах» публиковал переводы русских экспертов по ритуальным убийствам. Но прежде чем вернуться к профессиональным или полупрофессиональным специалистам по антисемитизму, мы упомянем некоторых авторов начала нашего столетия, у которых антисемитские взгляды могут показаться неожиданными.

Во-первых, это будет публицист Гюстав Тери, известный прежде всего благодаря своей газете «L'Oeuvre», респектабельному левому изданию периода между двумя войнами, чьим девизом было «Дураки не читают «L 'Oeuvre». Однако это был модифицированный вариант – оригинал, относящийся к 1911 году, гласил «Ни один еврей не подписался на «L'Oeuvre». Блестящий студент педагогического института Тери отличался таким образом на протяжении всей своей жизни: до 1914-1918 годов открыто, позже, как мы это увидим, тайно. Его талант лучше всего проявлялся в области девизов и заглавии, некоторые из которых получили достаточную известность: «Еврей – это враг», «Еврейская опасность», «Еврейское вторжение, организованное властями государства», а также «Еврей повсюду» – заголовок, который мог послужить мод елью для антисемитского еженедельника 1934-1944 годов «Я повсюду».

Еще более заслуживающим внимания является пример Жоржа Клемансо. Со времени дела Дрейфуса, когда он опубликовал « обвиняю» Золя и был одним из главных стратегов лагеря дрейфусаров и вплоть до его последних славных дней, когда его правой рукой был Жорж Мандель, а доверенным лицом Жорж Вормсер, немногие знаменитые французы казались столь хорошо расположенными к Израилю. Но именно поэтому личные взгляды и чувства этого республиканца без страха и упрека, этого убежденного антиклерикала могут многое прояснить нам в климате той эпохи.

Клемансо по-разному проявлял себя в этом плане. Первый раз это произошло в 1898 году, когда он выступил в качестве эссеиста и опубликовал книгу «У подножия Синая», сборник новелл о галицийских евреях, с которыми он имел возможность общаться во время своих поездок на лечение в Карлсбад. Разумеется, там не обошлось без штампов: «После гусей и уток здесь преобладают грязные евреи (…) с крючковатыми носами, когтистыми лапами, вцепляющимися в странные вещи и выпускающими их только за звонкую монету». Но затем его достаточно сильно захватывает восхищение «этим энергичным народом, распространившимся по всей земле, всегда сражающимся, всегда живым, (…) обладающим самым драгоценным сокровищем, даром хотеть и добиваться». Но как евреи использовали этот капитал? По мнению Клемансо, с его помощью они хотели стать владыками мира: «Презираемые, ненавидимые, преследуемые за то, что навязали нам богов своей крови, [семиты] захотели снова овладеть собой и полностью реализовать себя через господство над миром».

В данном случае семит является синонимом еврея. К тому же семитизм или иудаизм означают у Клемансо, как и у Карла Маркса и многих других, вообще власть денег: «Семитизм, многочисленные примеры которого мы видим сейчас у потомков Сима и Яфета…» В другом месте он ссылается на свой «арийский идеализм» и сокрушается по поводу расцвета «терпеливой расы». Но в свойственной ему манере он заключает свое рассуждение словами надежды: «Достаточно исправить христиан, еще являющихся хозяевами мира, и тогда не будет необходимости уничтожить евреев, чтобы отобрать у них трон богатства, к которому со страстью стремились люди всех времен и всех стран». На этой умиротворяющей ноте заканчивается книга «Уподножия Синая».

Итак, подобно Вагнеру и Достоевскому, но совсем в ином плане Клемансо допускал близость «еврейского господства»! Двадцать лет спустя, осенью 1917 года он совсем иначе говорил о могуществе, приписываемом им сыновьям Израиля, поскольку он обвинял немецких евреев, что они одни были зачинщиками русской революции и поражения России. Без сомнения, здесь имела место дезинформация Второго бюро или другого подобного ведомства, о чем речь еще пойдет ниже.

Какие же выводы можно извлечь из всего этого? Один из них весьма банален, а именно, когда великий человек разрабатывает великую тему (Клемансо также говорил о «великой трагической расе»), ему свойственно впадать в противоречия более, чем кому-либо другому. Другой вывод состоит в том, что в прошлом антисемитизм и сионизм отнюдь не были несовместимыми:, о чем свидетельствуют также высказывания и сочинения Мартина Лютера, Фихте, Стюарта Чемберлена или Дрюмона, если ограничиться именами некоторых наиболее влиятельных антисемитов. По некотором размышлении это положение можно распространить и на Клемансо, который не дал своему сборнику новелл название «У подножия Карпат», как следовало бы из географических соображений. Итак, в глазах европейцев прошлого, и, что удивительно, в глазах антисемитов Палестина была естественной страной евреев. Это сближение не оспаривалось отдельными противниками евреев с хорошо всем известным пылом до тех пор, пока они туда не вернулись. Верно, что, с точки зрения европейцев XIX века, Палестина была лишь бесплодным клочком турецкой империи. Но мы не станем распространяться на эту тему дальше.

20 марта 1911 года обескровленный труп тринадцатилетнего мальчика Андрея Юшинского был обнаружен в киевском предместье. Немедленно антисемитская пресса подняла шум о ритуальном убийстве, и одновременно в Петербурге и Киеве Союз русского народа стал прилагать усилия для направления расследования именно в эту сторону, тогда как в Думе его представитель Замысловский 18 августа направил запрос правительству по поводу длительности этого расследования. В течение первых недель не удавалось найти виновного еврея по причине профессиональной добросовестности судебного ведомства и криминальной полиции Киева. Потребовалось отстранить или заменить следователя и двух или трех полицейских, на что министр юстиции Щегловитов охотно согласился. После этого удалось представить еврея-убийцу в лице Менделя Бейлиса, мастера кирпичной фабрики, вблизи которой был обнаружен труп. Можно сравнить этого статиста с Дрейфусом в том смысле, что он столь же плохо понимал ставки в этой игре, как и знаменитый капитан, к тому же этот мнимый жрец, совершивший жертвоприношение, даже не был иудеем, соблюдающим обряды. Но постепенно дело оборачивалось все хуже.

Либеральная пресса перестала проявлять равнодушие к этому вопросу. Редактор газеты "Киевская мысль" предпринял самостоятельное расследование за свой собственный счет и вышел на след настоящих убийц – банды воров, которые зарезали ребенка, потому что боялись свидетеля, и специально осуществили его таким способом, чтобы вину можно было свалить на евреев.

Совершенно другая проблема возникла в плане международных отношений. Директор департамента полиции Белецкий жаловался, что "иностранная пресса травит русское правительство совершенно неслыханным, диким образом". В декабре 1911 года Соединенные Штаты расторгли российско-американское торговое соглашение.

Стараясь понравиться своему правительству, русский посол комментировал это следующим образом: "Этот инцидент доказывает прежде всего, что американцы еще находятся на весьма примитивной стадии социального развития!" (Аналогичным образом нацистский посол в Софии тридцать лет спустя станет обвинять болгар, вставших на защиту евреев, "в том, что им совершенно недоступна немецкая идеология".)
[1] [2] [3] [4]