Темы и вариации (5)

5

Уездная глушь захолустья. Распев петухов по утрам, И холостящий устье Bесенний флюс днепра. Таким дрянным городишкой Очаков во плоти Bстает, как смерть, притихши У шмидтовцев на пути. Похоже, с лент матросских Сошедши без следа, Он стал землей в отместку И местом для суда. Две крепости, два погоста Да горсточка халуп, Свиней и галок вдосталь И офицерский клуб.

Без преувеличенья Ты слышишь в эту тишь, Как хлопаются тени С пригретых солнцем крыш. И звякнет ли шпорами ротмистр, Прослякотит ли солдат, В следах их - соли подмесь. Вся отмель - точно в сельдях.

О, суши воздух ковкий, Земли горячий фарш! "Караул, в винтовки! Партия, шагом марш!" И, вбок косясь на приезжих, Особым скоком сорок Сторонится побережье На их пути в острог.

О, воздух после трюма, И высадки триумф! Но в этот час угрюмый Ничто нейдет на ум. И горько, как на расстанках, Качают головой Заборы арестанты, И кони, и конвой.

Прошли, - и в двери с бранью Костяшками бьет тишина...

Военного собранья Фисташковая стена. Из зал выносят мебель. В них скоро ворвется гул. Два писаря. Фельдфебель. Казачий подъесаул.

6

Над Очаковым пронес Ветер тучу слез и хмари И свалился на базаре Наковальнею в навоз. И, на всех остервенясь, Дождик, первенец творенья, Горсть за горстью, к горсти горсть, Хлынул шумным увереньем В снег и грязь, в снег и грязь, На зиму остервенясь. А немного погодя, С треском расшатавши крючья, Шлепнулся и всею тучей Водяной бурдюк дождя. Этот странный талисман, С неба сорванный истомой, Весь - туманного письма, Рухнул вниз не по-пустому. Каждым всхлипом он прилип К разрывным побегам лип Накладным листом пистона. Хлопнуть вплоть, пропороть, Bыстрел, цвет, тепло и плоть. Но зима не верит в близость, В даль и смерть верит снег. И седое небо, низясь, Сыплет пригоршнями известь. Это зимний катехизис Шепчут хлопья в полусне. И, шипя, кружит крупа По небу и мертвой глине, Но мгновенный вздох теплыни Одевает черепа. Пусть тоща, как щепа, Вязь цветочного шипа, Новолунью улыбаясь, Как на шапке шалопая, Сохнет краска голубая На сырых концах серпа. И, долбя и колупая Льдины старого пласта, Спит и ломом бьет по сини, Рты колоколов разиня, Размечтавшийся в уныньи Звон великого поста. Наблюдая тяжбу льда, В этом звяканьи спросонья Подоконниками тонет Зал военного суда. Все живое баззаконье, Вся душевная бурда, Из зачатий и агоний В снеге, слякоти и звоне Перед ним , как на ладони, Ныне так же, как тогда.

Чем же занято собранье? Казнью звали в те года Переправу к березани. Современность просит дани: Высшей мере наказанья Служат эти господа.

7

Скамьи, шашки, выпушка охраны, Обмороки, крики, схватки спазм. Чтенье, чтенье, чтенье, несмотря на Головокруженье, несмотря На пары нашатыря и пряный, Пьяный запах слез и валерьяны, Чтение без пенья тропаря, Рана, и жандармы-ветераны, Шаровары и кушак царя, И под люстрой зайчик восьмигранный.

Чтенье, несмотря на то, что рано Или поздно, сами, будет день, Сядут там же за грехи тирана В грязных клочьях поседелых пасм. Будет так же ветрен день весенний, Будет страшно стать живой мишенью, Будут высшие соображенья И капели вешней дребедень. Будут схватки астмы. Будет чтенье, Чтенье, чтенье без конца и пауз.

Версты обвинительного акта, Шапку в зубы, только не рыдать! Недра шахт вдоль нерчинского тракта. Каторга, какая благодать! Только что и думать о соблазне. Шапку в зубы - да минуй озноб! Мысль о казни - топи непролазней: С лавки съедешь, с головой увязнешь, Двинешься, чтоб вырваться, и - хлоп. Тормошат, повертывают навзничь, Отливают, волокут, как сноп.

В перерывах - таска на гауптвахту Плотной кучей, в полузабытьи. Ружья, лужи, вязкий шаг без такта, Пики, гики, крики: осади!

- 181 Утки - крякать, курицы - кудахтать, Свист нагаек, взбрызги колеи. Это небо, пахнущее как-то Так, как будто день, как масло, спахтан! Эти лица, и в толпе - свои! Эти бабы, плачущие в плахтах! Пики, гики, крики: осади!

8

Кому-то стало дурно. Казалось, жуть минуты Простерлась от кинбурна До хуторов и фольварков За мысом тарканхутом. Послышалось сморканье Жандармов и охранников, И жилы вздулись жолвями На лбах у караульных. Забывши об уставе, Конвойныю отставили Полуживые ружья И терли кулаками Трясущиеся скулы. При виде этой вольности Кто-то безотчетно Полез уж за револьвером, Но так и замер в позе Предчувствия чего-то, Похожего на бурю, С рукой на кобуре. Волнение предгрозья Окуталось удушьем, Давно уже идущим Откуда-то от ольвии. И вот он поднялся. Слепой порыв безмолвия Стянул гусиной кожей Тазы и пояса, И, протащившись с дрожью, Как зябкая оса, По записям и папкам, За пазухи и шапки Заполз под волоса. И точно шла работа По сборке эшафота, Стал слышен частый стук Полутораста штук Расколебавших сумрак Пустых сердечных сумок. Все были предупреждены, Но это превзошло расчеты. "Тише!" - Крикнул кто-то, Не вынесши тишины.

"Напрасно в годы хаоса Искать конца благого. Одним карать и каяться. Другим - кончать голгофой.

Как вы, я - часть великого Перемещенья сроков, И я приму ваш приговор Без гнева и упрека.

Наверно, вы не дрогнете, Сметая человека. Что ж, мученики догмата, Вы тоже - жертвы века.

Я тридцать лет вынашивал Любовь к родному краю, И снисхожденья вашюго Не жду и не теряю.

В те дни, - а вы их видели, И помните, в какие, Я был из ряда выделен Волной самой стихии.

Не встать со всею родиной Мне было б тяжелее, И о дороге пройденной Теперь не сожалею.

Я знаю, что столб, у которого Я стану, будет гранью Двух разных эпох истории, И радуюсь избранью" .

9

Двум из осужденных, а всех их было четверо, Думалось еще - из четырех двоим. Ветер гладил звезды горячо и жертвенно Вечным чем-то, чем-то зиждущим своим.

Распростившись с ними, жизнь брела по дамбе, Удаляясь к людям в спящий городок. Неизвестность вздрагивала плавниками камбалы. Тихо, миг за мигом рос ее приток. Близился конец, и не спалось тюремщикам. Быть в тот миг могло примерно два часа. Зыбь переминилась, пожирая жемчуг. Так, чем свет, в конюшнях дремлет хруст овса. Остальных пьянила ширь весны и каторги. Люки были настежь, и точно у миног, Округлясь, дышали рты иллюминаторов. Транспорт колыхался, как сонный осьминог. Вдруг по тьме мурашками пробежал прожектор. "Прут" зевнул, втянув тысячеперстье лап. Свет повел ноздрями, пробираясь к жертвам. Заскрипели петли. Упал железный трап. Это канонерка пристала к люку угольному. Свет всадил с шипеньем внутрь свою иглу. Клетку ослепило. Отпрянули испуганно. Путаясь костями в цепях, забились вглубь. Но затем, не в силах более крепиться, Бросились к решетке, колясь о сноп лучей И крича: "Не мучьте! Кончайте, кровопийцы!" Потянулись с дрожью в руки палачей. Счет пошел на миги. Крик: "Прощай, товарищи!" Породил содом. Прожектор побежал, Окунаясь в вопли, по люкам, лбам и наручням, И пропал, потушенный рыданьем каторжан.

С п е к т о р с к и й

(1925 - 1931)

Вступленье

Привыкши выковыривать изюм Певучестей из жизни сладкой сайки, Я раз оставить должен был стезю Объевшегося рифмами всезнайки. Я бедствовал. У нас родился сын. Ребячества пришлось на время бросить. Свой возраст взглядом смеривши косым, Я первую на нем заметил проседь. Но я не засиделся на мели. Нашелся друг отзывчивый и рьяный. Меня без отлагательств привлекли К подбору иностранной лениньяны. Задача состояла в ловле фраз О ленине. Bниманье не дремало. Вылавливая их, как водолаз, Я по журналам понырял немало.

Мандат предоставлял большой простор. Пуская в дело разрезальный ножик, Я каждый день форсировал босфор Малодоступных публике обложек.

То был двадцать четвертый год. Декабрь Твердел к окну витринному притертый. И холодел, как оттиск медяка, На опухоли теплой и нетвердой.

Читальни департаменский покой Не посещался шумом дальних улиц. Лишь ближней, с перевязанной щекой Мелькал в дверях рабочий ридикюлец.
[1] [2] [3] [4]